Так получилось, что мы общаемся уже 70 лет. Мы с Державиным начали шутить, когда большинство, скажем, читателей "Огонька" еще не родились.
Почему вы столько лет вместе, как вам это удалось, как это возможно?.. Все об этом спрашивают.
Это, наверное, в первую очередь какая-то идентичность мироощущения. Вот она, наверное, и дает возможность и вдохновение для того, чтобы что-то делать вместе.
Отец Державина, Михаил Степанович, был одним из ведущих актеров Вахтанговского театра. Они жили в доме, специально построенном в 1937 году для артистов театра; в этих квартирах на 30 квадратных метрах собирались уникальные люди. Актеры, режиссеры, музыканты. За пианино сидел сам Рихтер... Это все были большие друзья наших родителей, а потом и наши. В этом доме выросло несколько поколений "вахтанговских детей". Там была традиция устраивать для детей представления, елки, шарады. Там мы и познакомились, будучи детьми, на квартире у великого чтеца Дмитрия Журавлева...
В том советском мире, где все было ясно, все расставлено по местам и понятно, что это навсегда, существовали такие оазисы, гейзеры внутреннего свободомыслия. Мы все тогда стремились жить в своем мире.
Эстрада оставалась для нас в большей степени хобби. Наверное, это наш дуэт и спасло
Позже эти оазисы свободомыслия уже существовали в рамках домов культуры. Дом актера, Дом архитектора, где совершено официально советские "органы" давали возможность интеллигенции "выпускать пар". Когда в СССР приезжали какие-то симпатизирующие левые и говорили: "А у вас тут застенки", им отвечали: "Вы что, с ума сошли?.. Зайдите туда. Зайдите сюда... Вот смотрите, сколько у нас можно всего". В этом Доме актера ночью, такие как мы, собирались, шутили, острили, несли бог знает что — по тем временам. Это было время замечательных команд единомышленников. Михаил Козаков, Андрей Миронов, Майя Менглет... Алексей Козлов сидел в углу со своим саксофоном и со своим бэндом.
В театре мы тоже были вместе — сперва в Ленкоме, куда пришел Анатолий Эфрос. Недолгий период, когда мы наигрались хороших ролей. Потом вслед за Эфросом перешли в театр на Малой Бронной. Затем Державин перешел в Театр сатиры, а затем, вместе с Андреем Мироновым и Марком Захаровым, он перетащили туда и меня. Такой вот у нас совместный поход получился, на всю жизнь.
Наша эстрадно-телевизионная стезя протекала параллельно с театром, примерно 50 на 50. Но все равно эстрада оставалась для нас в большей степени хобби... Наверное, это наш дуэт и спасло.
Эстрадных дуэтов на моей памяти было масса. Мужской дуэт — это сейчас редкость, а раньше было очень распространено: Юрий Тимошенко и Ефим Березин, Лев Миров и Марк Новицкий, Павел Рудаков и Станислав Лавров, Александр Шуров и Николай Рыкунин... У них была необыкновенная популярность и востребованность. А внутри этих коллективов взаимоотношения были, как правило, невыносимыми. Потому что творческие люди, круглые сутки нос к носу, ссоры, семьи из-за этого разваливались... А мы с Державиным этого счастливо избежали. Потому что с ним нельзя поссориться. Он линяет от всяких конфликтов. Его жизнь — антиконфликтная.
Мы ведь с ним абсолютные антиподы, во всем.
Так повелось в нашем дуэте, что я — худрук, а он — актер... и парторг. Он был во всех партиях, а я к партиям близко не подходил, ни к одной.
Авторов у нас долгое время не было, на 70 процентов наши номера состояли из импровизации. Потом нам Григорий Горин помогал, Аркадий Арканов. Горин для нас написал "Счастливцев — Несчастливцев". Фазиль Искандер — "Привет от Цюрупы!".
Я очень против самого слова "сатира". Меня оно никогда не привлекало. Сатира предполагает все-таки злость, а я ближе к такой сострадательной грусти. У нас скорее ирония, пародия, улыбка. В этой стилистике мы всегда с Державиным и работали. Не в лоб, а намекать. Раньше без этого "второго дна", без аллюзии, без "фиги в кармане" не могло быть номера. Это невозможно было представить. А сейчас все вроде бы можно говорить вслух, но за этим почему-то... пустота. И наоборот, когда у тебя внутри накопилось, а на-гора выдается только какой-то тонкий намек, подсказка, игра слов... Мне кажется, это всегда тоньше и дает возможность зрителю самому соображать — "туда" это или нет, в ту сторону или в эту... А когда тебе в лоб лепят что-то, ну в результате только это на лбу и остается.
Наш дуэт — все-таки результат генетической случайности. То, что наша дружба стала еще и творчеством, на сцене. Вообще жизнь артиста, не говоря уже о жизни дуэта,— это всегда дико индивидуально и исключительный случай. В этой профессии вообще случай — это 90 процентов успеха. Вдруг неожиданно обрушилась роль, она сыграна — и она дает трамплин для биографии. Неожиданно режиссеру ты понравился. И наоборот. Есть масса замечательных актеров, подававших надежды, которые блистали на дипломах, и не сложилось, не состоялись.
А нам повезло.
Вообще случай в актерской судьбе... это страшно. Актерская профессия — единственная в мире круглосуточная. И она же ускользающая. Сегодня сыграл, выложился, хорошо, овации, а завтра нужно начинать все с начала. Все мироздание заново. Человек другой профессии все-таки имеет возможность отключиться, забыться, а тут... невозможно отключиться. Актерская профессия — это глобальный дамоклов меч.
Мы познакомились с Державиным, когда мне было 12, а ему — 10. И всю жизнь так: он — "молодой", я — "пожилой". Но сейчас, когда Михаилу Михайловичу 80, у меня просто гора с плеч. Потому что после 80 мы — почти ровесники.
