Нынешние русские любят приоткрыть пещеру и выползти из нее в мир,
дабы напугать цивилизацию своим убогим, но неизменно – воинственным
видом.
Их можно узнать на пляжах, набережных и улицах забугорных куличек
по скептическо-снисходительным ухмылочкам на самодовольных рожах.
Их
тела, облаченные в неизменный люрекс, не ходят, а именно – хиляют по
местным «Бродвеям».
Мужики – отцы семейств – шествуют чуть впереди,
держа руки в карманах или за спиной: сказывается приблатненно-зоновское
происхождение; раскормленные свиноматки-целлюлитницы идут следом, волоча
за собой младую поросль своих отпрысков, сопровождая процессию громкими
криками: «Егор, куда пошел? Ко мне, я сказала!..»
В магазинах слышны их
вопли: «Положи на место! Нет, это слишком дорого!..»
На пляже:
«Немедленно выйди из воды!.. Ты что – оглох?..»
Они едут сюда не за свободой – она им нафиг не нужна.
И не за культурой.
Они едут попугать и похорохориться, чтобы потом, вернувшись в родную дырку-вонючку, повспоминать в шумной компании вояж на «прогнивший Запад».
Здесь, на отдыхе, они, как и положено простейшим, сбиваются в
плотные колонии по пятнадцать-двадцать особей, и пьют все, что горит.
Их
почки способны переработать все виски с содовой, прогнать через себя
все ликеры и коньяки, после чего распаренный от жары мозг расслабляется и
выдает смелые оценочные суждения: «Нет, в этом году на Крите совсем не
так. Эти греки увязли в кризисе по самые уши…»
Между тем, население Греции пашет с утра до ночи не покладая рук, чтобы
обеспечить отдыхающих комфортом.
Они буквально облизывают каждого
посетителя кафе, таверны или ресторана с утра и до поздней ночи – до
последнего посетителя.
Здесь сухая земля, и возделывать ее – тяжкий труд.
Но греки знают, что если упорно и долго трудиться – то здесь все будет расти, цвести и благоухать.
Греция – не бензоколонка, это – страна трудяг, которые не прочь и объявить сиесту, но после нее – вновь встают и пашут, пашут, пашут…
В соседнем с нами номере – типичная семья русских из Екатеринбурга.
Отец семейства – пьяный пузанчик Игорь Гусаров – предлагает нам «по-русски выпить, чтобы подружиться, как соотечественники».
Мы с Машей
отказываемся.
Он машет рукой от досады, и неверным движением разбивает
стакан о мраморный пол балкона.
Потом появляется его жена Аня.
Муж
приказывает ей убрать осколки.
Та недовольна:
— Кто это сделал?
— Это не я. Тут дети бегали. И Фомкин заходил, — пьяно оправдывается
Гусаров.
То есть, он еще и инфантильный трус.
Вспоминается
хрестоматийный Шариков: «Я не один в доме живу. Может, Зинка?..»
Их десятилетний сынок – копия отца в миниатюре.
Когда папаша потерял
ключ от номера, родители не придумали ничего лучшего, как отправлять
сынулю лазить в ванную через форточку, после чего проникать в номер и
открывать им дверь изнутри.
Мы с Машей зовем его «мальчик-форточник».
Иногда Гусаров-младший огребает от папы.
Тогда из номера доносятся его
крики: «Папа, не надо! Папа, не надо, блять!..»
И звонкие шлепки…
Отказавшись от общения с малопривлекательной семейкой, мы отвечаем на их
приветствия сдержанно.
Я предпочитаю по-французски: «бон жур» или «бон
суар».
Зрелый Гусаров шваркает дверью балкона, после чего мы слышим визг
отпрыска:
— Вот, папа! Именно это он мне и сказал!..
Наверное, форточник решил, что я послал его на три буквы…
Друг Гусарова (наверное, это был Фомкин) вываливается на балкон и
сообщает мне:
— Мы тут немного покричим, минут пять. Хорошо?
— Нет, отвечаю. — Плохо. Это очень плохо.
Фомкин приблатненно оскаливается:
— Вы еще нас плохими не видели…
Эта фраза звучит как лейтмотив современной России.
В ней выражено всё:
обида, угроза и презрение.
Русские любят покупать туры, где «все включено».
Тогда можно пить
бесплатно местные напитки, включая пиво и вино, и пожирать без
ограничения еду в здешнем ресторане.
Идея халявы поднимается до небес,
затмевая собой все остальное.
К ужину возле отеля – тараканье оживление.
Русские выползают из номеров и
стаями подползают к ресторану, чтобы выстроиться в очередь за пищей.
Дух советской столовой витает над их бритыми и взлохмаченными головами,
опьяняя рассудок предвкушением абсолютного насыщения.
Съев все, что
только возможно, они расходятся группами по номерам, чтобы продолжить
веселье в шумных компаниях – под приобретенный заранее алкоголь, после
чего ближе к полуночи – устроить громкий фейерверк.
На обратном пути в самолете молодая мамаша, глядя в окно иллюминатора,
объясняет трехгодовалому, но уже распущенному сынишке:
— А вот мы уже летим над Россией. Ты видишь эту травушку-муравушку, эти
реки и поля? Видишь?.. Ни в одной стране мира больше нет такого. И это
все – наше, родное. Не то, что эти европейские огороды…
Она не сказала о том, что летит на западном «Боинге», а не на «Тушке»,
собранной на родине; не ужаснулась масштабам запустения и развала
страны, и даже не предпочла промолчать, сравнивая качества жизни «там» и
«у нас».
Она летела и гордилась.
Возвращалась в родную пещеру, чтобы
потом снова похохотать хором с Искандерами и присоединиться к угрозам,
исходящим от кремлевского параноика, за которого – несомненно –
проголосует еще раз.
А потом еще.
Просто потому, что он дает ей повод
для гордости, густо замешанной на бытовом хамстве.
А мы возвращались вместе с ней. Но нас не покидало ощущение, что летим
мы в противоположную сторону
Источник: http://proua.com.ua/?p=23609
