Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 1
Сразу после новогодних праздников к Ельцину в Москву прилетел канцлер Германии Гельмут Коль. Пресса почти не скрывала: Коль прилетел, чтобы лично убедиться в том, что Ельцин жив и дееспособен. Ельцин выглядел неплохо и даже вступил с канцлером в полемику относительно расширения НАТО на восток. Поэтому Коль остался доволен тем, в каком состоянии он нашёл Ельцина, сделал несколько оптимистичных заявлений на этот счёт и со спокойной душой улетел домой.
Но уже 8 января Ельцин был срочно госпитализирован с диагнозом “двустороннее воспаление легких”. После короткого периода восстановления относительной работоспособности он опять надолго исчез из поля зрения российских медиа.
В отсутствие Ельцина активизировался мэр Москвы Лужков, который всегда имел общефедеральные политические амбиции. Пока Ельцин болел, Лужков решил поднять свой политический рейтинг самым простым способом: националистическим популизмом.
17 января он посетил Севастополь, где заявил, что ни Севастополь в частности, ни Крым в целом никогда не передавались Украине. Разумеется, правительство Украины немедленно заявило официальный протест правительству России. Начатый скандал вынужден был расхлебывать Черномырдин, а Лужков остался очень доволен своей выходкой: его рейтинг среди “патриотической” части населения сразу вырос.
Тем временем Чубайс по просьбе Гусинского собрал в Кремле совещание. На него были приглашены Потанин и Кох (от правительства). Темой совещания была приватизация “Связьинвеста”.
Телекоммуникационный холдинг “Связьинвест” был создан ещё осенью 1994 года и объединял контрольные пакеты региональных компаний фиксированной телефонной связи. Некоторые из региональных компаний к тому времени уже начали развивать дополнительно к фиксированной ещё и мобильную связь, и этот процесс шёл достаточно быстро.
Правительство в 1995 году предпринимало попытку продать часть акций “Связьинвеста”. Для этих целей был нанят инвестиционный банк Ротшильда (N.M.Rothschild & Sons LTD). Предполагалось, что банк сможет привлечь крупного институционального инвестора для развития телекоммуникационного сектора в России.
Однако тогда (осенью 1995 года) по причинам, о которых мы уже много писали, никто из серьёзных инвесторов не проявил интереса к покупке акций этого холдинга. Поэтому их продажу Госкомимущество отложил до тех пор, пока ситуация на рынке не изменится и у инвесторов не появится интереса к акциям российского телекоммуникационного сектора.
На упомянутом совещании Гусинский заявил о своём интересе к этому холдингу. Он практически открытым текстом сообщил присутствовавшим, как об уже принятом решении, что “Связьинвест” так или иначе должен принадлежать ему (или тому, на кого он укажет), и правительству следует лишь позаботиться о том, чтобы это решение было оформлено юридически.
Но мало этого: Гусинский ещё и настоятельно предложил передать “Связьинвесту” принадлежавший государству контрольный пакет “Ростелекома” – компании, которая в то время владела монополией на междугороднюю и международную связь.
Он ещё раз напомнил о той огромной роли, которую он сыграл в победе Ельцина на выборах, и дал понять, что “Связьинвест” он считал справедливой компенсацией за эти свои усилия. Таким образом, он косвенно указал на того, кто, собственно, и принял решение о такого рода компенсации.
Все присутствовавшие знали, что Ельцин чисто физически не был в состоянии принять такого решения. Поэтому поняли, что это решение “Семьи”, и тут же устремили свои взоры на Чубайса. Тот был заметно смущён прямолинейностью Гусинского, но возражать ему не стал и предложил сразу перейти к техническим деталям реализации этого решения.
Никому из участников совещания не нужно было объяснять, что для соблюдения самых элементарных юридических норм неизбежно было проведение тендера. В противном случае скандала было бы не избежать.
И даже если отбросить такие “мелочи”, как общественный резонанс, то в любом случае право собственности на принадлежавшие государству акции, полученное в обход конкурсных процедур, никогда не будет достаточно защищено юридически и всегда будет находится под риском реституции. И поэтому привлечь под такую непубличную и незаконную сделку серьёзные инвестиции вряд ли получится.
Кроме этого, Кох сообщил, что против приватизации “Связьинвеста” (особенно с включением в него “Ростелекома”) до сих пор всегда возражали российские спецслужбы и министерство обороны. И что это обстоятельство тоже может помешать реализации задуманного Гусинским плана.
На всё это Гусинский заявил, что он готов участвовать в аукционе, но при условии, что прямо здесь, на этом совещании, под протокол, Потанин заявит, что ни он, ни его структуры, ни его партнёр Михаил Прохоров не будут в какой бы то ни было форме участвовать в приватизации “Связьинвеста”. Это своё требование Гусинский обосновал тем, что в них он видит своих единственных конкурентов за этот актив.
Гусинский подкрепил этот тезис ещё тем, что Потанин являлся первым вице-премьером, и участие его структур в приватизации государственного имущества содержало конфликт интересов и могло рассматриваться как злоупотребление служебным положением. И именно так это участие и будет трактоваться контролируемыми им и Березовским средствами массовой информации.
Что же касается возражений силовиков, то это была его, Гусинского, проблема, и он её решит сам. Он дал всем понять, что у него были свои “специальные” отношения с ФСБ, МВД и даже с МО РФ, и он их использует, чтобы снять все возражения со стороны этих ведомств.
Чубайс без дискуссии признал наличие у Потанина конфликта интересов и обратился к нему с предложением пойти навстречу требованиям Гусинского. Что Потанин и сделал. Он сказал, что в его планы и не входило участие в приватизации “Связьинвеста”, и что он был согласен, во избежание никому ненужных скандалов, выполнить требование Гусинского и ни в каком виде не претендовать на “Связьинвест”.
Судя по всему, результаты совещания Гусинского устроили. Было принято решение о начале работы по приватизации “Связьинвеста”. Была сформирована рабочая группа, которую возглавил Кох. Гусинский сказал, что от них с Березовским в рабочую группу войдет глава “Альфа-Групп” Михаил Фридман.
Так выяснилось, что вместе с Гусинским в проекте участвовал ещё и замсекретаря Совета Безопасности РФ Березовский. (Что характерно, никакого конфликта интересов в этом никто из присутствовавших не обнаружил, настолько в то время всем было очевидно, что на Березовского никакие правила не распространялись).
Вот такими проблемами должен был заниматься глава ельцинской администрации Чубайс, в то время как его шеф страдал двусторонней пневмонией на фоне недавно перенесённой операции на открытом сердце.
Ситуация была критической: оппозиция требовала предъявить ей Ельцина – живого или мёртвого, а предъявить его было нельзя, не спровоцировав тем самым требования Госдумы немедленно передать власть премьеру Черномырдину и назначить досрочные выборы в соответствии со статьёй 92 конституции РФ (в связи со “стойкой неспособностью президента по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия”) .
В этих условиях главной задачей Чубайса была организация выступления Ельцина с посланием Федеральному Собранию. Все понимали, что от успеха этого выступления зависело, насколько общество будет продолжать воспринимать Ельцина как полноценного главу государства.
Ельцин к тому времени фактически полгода не появлялся на публике, и поэтому людей уже не могли удовлетворить ни припасённые заранее телевизионные “консервы”, ни тщательно отрежиссированные короткие постановочные репортажи о встречах Ельцина в своём рабочем кабинете в Кремле с премьером или главой своей администрации. Даже редкие протокольные встречи с западными лидерами выглядели уж очень постановочно и нарочито.
Поэтому к подготовке этого выступления в администрации президента подошли с максимальной серьёзностью.
Чубайс даже пригласил своего приятеля, театрального режиссёра Иосифа Райхельгауза, для организации такой драматургии выступления Ельцина, чтобы оно, во-первых, было максимально коротким, а во-вторых, чтобы не дать оппозиционным депутатам потребовать от Ельцина спонтанных ответов на вопросы (такой разворот событий был вполне вероятен).
В своих мемуарах Райхельгауз так описывает задачу, которую перед ним поставил Чубайс: “...после долгого курса лечения и ропота коммунистов о том, что президент не в состоянии управлять страной, Ельцин, для того чтобы сохранить реальное политическое влияние, должен произвести не просто хорошее, а очень хорошее впечатление.”
Дальше Райхельгауз пишет: “Чего опасалась команда президента? Во-первых, того, что Ельцин из-за слабости здоровья просто не выдержит «формата». Во-вторых, выступление президента перед камерами всех ведущих телекомпаний — очень удобный случай для оппозиции продемонстрировать миру свою мощь и немощь президента, его неспособность управлять страной.
Тогда заявления Зюганова и других оппонентов Ельцина о том, что Россией правит не законно избранный президент, а тёмные политические лошадки, уже не воспринимались бы как голословные. Проще говоря, это был великолепный повод спровоцировать политический скандал.”
Режиссёр так видел главные проблемы в выступлении Ельцина: “В действии, которое должно было развернуться в Мраморном зале Большого Кремлёвского дворца, существовали очевидные «слабые места», которые легко можно было использовать для срыва выступления президента. Например, ему могли просто не дать говорить, «захлопать»…
Опасность представляли также вопросы депутатов к президенту: если дать развернуться прениям, скандал почти неизбежен. По протоколу закрывать заседание должен был Селезнёв (спикер Госдумы, коммунист - АК), и он вполне мог оттянуть этот момент, чтобы вопросы Ельцину сыпались градом и недовольство депутатского корпуса становилось всё более очевидным.”
Свою задачу как постановщика этого “спектакля” Райхельгауз видел в том, чтобы “...организовать «выход» президента, дать ему возможность вовремя начать выступление, выдержать не протокольный, а укороченный формат речи, максимум 20-25 минут, причём не дать депутатам перебить его вопросами и не оставить возможности для прений…”
Из вышесказанного со всей очевидностью вытекает, что в тот период состояние Ельцина вызывало большую тревогу у его окружения. Тем, кто был знаком с реальным положением дел, было ясно, что Ельцин не в состоянии выдержать более, чем полчаса публичного выступления, и даже речи не могло идти о каком-то брифинге или пресс-конференции. По всей видимости он быстро уставал, а устав, плохо контролировал свою речь.
К тому же, хоть его и старались держать в курсе текущих дел (как утверждают Чубайс и Семья), вряд ли он смог бы спонтанно отвечать даже на самые элементарные вопросы.
Ещё до госпитализации президента с пневмонией из коридоров Кремля и Белого дома по Москве начали неконтролируемо расползаться слухи о том, что Ельцин опять начал выпивать. И то, с каким рвением Семья начала это опровергать, лишь подливало масла в огонь. Рассказывали такие детали, что, хоть Ельцин и требовал водки, ему перед подачей сильно разбавляли её водой, пиво подавали безалкогольное и так далее.
Фактическое отсутствие Ельцина лишь подтверждало самые мрачные предположения, а традиционные рассказы его пресс-службы про “крепкое рукопожатие” и “работу с документами” никак не могли что-то изменить.
Именно поэтому Чубайс и Семья такое большое внимание уделяли подготовке к ежегодному “Посланию Президента Федеральному Собранию”.
После долгих консультаций с руководством обеих палат Федерального Собрания, а также с врачами, службой протокола, спичрайтерами и режиссёром, выступление Ельцина было назначено на 6 марта. В этот день он должен был посрамить всех скептиков и явить граду и миру бодрого и дееспособного лидера.
А в Чечне-Ичкерии тем временем 27 января прошли выборы президента. Им предшествовали сложные внутричеченские интриги и открытые конфликты.
Выборы должны были состояться раньше: ведь республика с 21 апреля прошлого года (со дня убийства российскими спецслужбами Джохара Дудаева) не имела своего главы. Его роль временно исполнял вице-президент Яндарбиев, но он не пользовался большой поддержкой в народе. Однако выборам всякий раз что-то мешало: то теракты, то обострение боевых действий, то переговоры в Хасавюрте.
Последним в череде таких эпизодов было убийство неизвестными боевиками шести сотрудников Красного Креста в госпитале в Новых Атагах. Это случилось чуть больше чем за месяц до выборов, 17 декабря 1996 года. Около 10-12 вооружённых людей примерно в 3:30 ночи ворвались в госпиталь и расстреляли шестерых человек.
Погибли медсёстры Фернандо Коладо (Испания), Ингоборг Фосс (Норвегия) и Нэнси Малай (Канада), хирургические сёстры Гунгильда Миклебуст (Норвегия) и Шериль Тайор (Новая Зеландия), а также строитель Ханс Алькобут (Швеция). Был тяжело ранен начальник госпиталя Кристоф Ханс (Швеция).
Это был огромный удар по репутации новой чеченской власти. Чеченцы изо всех сил старались провести выборы президента так, чтобы ни у кого не было сомнений в их легитимности. Для этих целей они обратились в ОБСЕ с просьбой прислать наблюдателей. Однако после ужасного теракта никто в Европе не хотел брать на себя такие риски.
Разумеется, было немало тех, кто был заинтересован в срыве этих выборов. Это были и исламские радикалы во главе с полевым командиром, саудовцем Хаттабом, и некоторые руководители российских спецслужб, не желавшие умиротворения Чечни. В конечном итоге никто не взял на себя ответственность за этот теракт, а следствие, начатое чеченскими правоохранителями, так ничем и не закончилось.
Всё же после переговоров чеченских лидеров с руководителем миссии ОБСЕ в Чечне Тимом Гульдеманом приезд наблюдателей был согласован, а выборы были назначены на 27 января. Им предшествовала бурная предвыборная кампания, а результаты выборов ОБСЕ с незначительными оговорками признала.
Выборы предсказуемо выиграл Аслан Масхадов, набравший 59,3% голосов. Второе место занял лидер радикального крыла чеченских вооруженных формирований Шамиль Басаев (23,5%). На третьем месте оказался дудаевский вице-президент Зелимхан Яндарбиев (10,1%).
Казалось бы, в Чечне-Ичкерии появился, наконец, легитимный лидер, которого признал мир, и можно было переходить к нормализации отношений с Москвой и строительству мирной жизни.
Но оказалось, что это не так. Внутри республики были силы, которые не хотели перехода к мирному строительству новой чеченской государственности, а стремились к продолжению войны уже под лозунгами джихада и распространения её на весь Кавказ. Поэтому все последующие годы, вплоть до Второй Чеченской войны, прошли именно в противостоянии этих двух взглядов на развитие Чечни.
Наиболее ярким представителем экстремистской партии был один из организаторов прошлогоднего теракта в Первомайском Салман Радуев. Он открыто высказывал своё недовольство отказом от прекращения борьбы и заявлял, что лично он и его сторонники складывать оружия не собирались. Его поддерживали некоторые полевые командиры, в том числе приехавший из Саудовской Аравии уже упоминавшийся выше террорист Амир ибн аль-Хаттаб.
Проигравший Масхадову президентскую гонку Басаев был не так радикален. И даже пытался наладить диалог с Масхадовым. В феврале он провёл учредительный съезд “Партии свободы” и был избран её почетным председателем.
После выборов Масхадов и Басаев заключили негласный “пакт о ненападении”, который стал основой для короткого периода относительной стабильности в Чечне. В апреле Басаев был назначен первым заместителем председателя правительства Ичкерии. А в следующем году даже стал премьер-министром.
Тем временем затихшие было после визита канцлера Коля слухи о плохом состоянии здоровья Ельцина снова расползались по всему миру. Этому, разумеется, способствовала и ельцинская госпитализация.
4 февраля в Москву прилетел президент Франции Жак Ширак.
Вот что писала по поводу его визита газета “Коммерсант”: “Несущиеся из России тревожные вести о состоянии здоровья Бориса Ельцина подвигают западных лидеров совершать регулярные вояжи в Москву. В воскресенье российского коллегу навестил президент Франции Жак Ширак…. Цель визита французского лидера — действительная, а не официальная (как было заявлено, это дискуссия о НАТО) — имела медицинский характер, что косвенно подтверждалась и тем, что у освещавших визит журналистов долгое время не было абсолютно никакой информации о ходе переговоров”.
Вот как Ширак охарактеризовал свои впечатления от встречи с Ельциным: "Я давно знаю Бориса Ельцина и поражён той скоростью, с которой он поправился".
Более того, президент Франции подтвердил и оптимистичный прогноз, данный прежде канцлером ФРГ Гельмутом Колем, посетившим российского президента в начале января: "Я убедился, что Ельцин полностью осведомлен о всех международных проблемах, которые мы сегодня обсуждали, и что он энергично отстаивает интересы России".
На встрече с Шираком Ельцин опять поднял тему расширения НАТО на восток и снова высказался в том духе, что это угрожало безопасности России. Судя по всему, эта тема очень волновала Ельцина, поскольку накануне визита Ширака, 30 января, Ельцин отправил письмо президенту Клинтону на ту же тему.
Трудно судить насколько отзывы Ширака о здоровье Ельцина были его реальным впечатлением, а насколько – данью приличиям, но видеохроника ельцинских встреч в феврале 1997 года с Ясиром Арафатом (19 февраля) и спикером Совета Федерации Егором Строевым (25 февраля) не дает оснований для оптимизма и показывает нам Ельцина сильно похудевшим, осунувшимся, апатичным и очень уставшим.
Его речь была замедлена, хотя это мало о чем говорит, поскольку Ельцин всегда говорил, растягивая слова. В любом случае, на кадрах видно, что от прежнего Ельцина не осталось и следа. И хотя 1 февраля ему исполнилось всего шестьдесят шесть лет, это был глубокий старик, и скрывать это стало уже невозможно.
6 марта Ельцин выступил с посланием Федеральному Собранию. Это мероприятие традиционно проходило в Мраморном зале 14-го корпуса Кремля, там же, где во времена СССР проходили пленумы ЦК КПСС (в том числе и тот самый, октябрьский, 1987 года, с которого всё у Ельцина и началось). Сейчас этого здания уже нет, оно по приказу Путина был снесено в 2016 году.
Администрация президента (с помощью Райхельгауза) сделала всё для того, чтобы максимально выгодно представить Ельцина публике.
Было известно, что депутаты, находившиеся в оппозиции к Ельцину, договорились не вставать в тот момент, когда он выйдет на сцену. Сотрудниками Чубайса и это было учтено. До выхода Ельцина на сцену все лампы в зале горели вполнакала. Зато в момент, когда он, намеренно чуть запоздав и пропустив Строева и Селезнёва вперед, в гордом одиночестве вышел из-за кулис, свет включили на полную мощность, и одновременно грянул гимн России (тогда – “Патриотическая песня” Глинки).
Большинство депутатов чисто инстинктивно встало (не смотря на уговор), а некоторые их них даже начали аплодировать. Таким образом была сорвана демонстративная акция неуважения к президенту, которую запланировали коммунисты.
Само выступление длилось чуть больше двадцати минут, хотя текст “Послания”, разосланный депутатам, содержал 67 страниц. (Чтение такого текста заняло бы от двух до трёх часов). За двадцать минут Ельцин успел только обозначить волновавшие его темы: послевоенное урегулирование в Чечне, Бюджетный кодекс, долги по зарплате бюджетникам, жилищно-коммунальная сфера, военная реформа.
Он опять поднял тему расширения НАТО на восток. Судя по всему, он был одержим идеей сохранить за Россией ту роль, которую до своего распада играл СССР. Видимо, в его представлении, если бы ему удалось это сделать, это хоть как-то компенсировало бы его репутацию человека, “развалившего” Советский Союз. Вероятно, эта репутация угнетала его, и он не считал “развал СССР” своим достижением, а скорее – наоборот.
Ельцин был нетороплив и спокоен. Его речь была слегка замедленной, но вполне разборчивой.
Всем бросилось в глаза то, как он заметно исхудал. Его лицо было бледным и безжизненным, взгляд – потухшим. Впрочем, издалека, из зала, всё это было едва заметно.
Те, кто ему симпатизировал, увидели в его медлительности величавую властность и уверенность в себе. А его противники, напротив, усмотрели в этом несомненные признаки прогрессировавшей деменции.
Как только Ельцин закончил своё короткое выступление, он повернулся к залу спиной, подошёл к спикерам обеих палат Федерального Собрания, положил перед ними папку с выступлением и молча направился к выходу. Опять грянул гимн, и свет снова притушили. Депутаты ещё не успели ничего сообразить, как Ельцина уже и след простыл. На сцене никого, кроме Строева и Селезнёва, не осталось…
Удалось ли Чубайсу предъявить общественности бодрого и дееспособного Ельцина? Вряд ли. Постановочный, срежиссированный характер этого выступления был слишком очевиден всем. Но это нельзя было назвать и провалом. Какие формальные претензии могли быть предъявлены Ельцину? Никаких: он в назначенный час вышел своими ногами на сцену, чётко зачитал по бумажке заготовленную спичрайтерами речь и спокойно ушёл. Его не подвергли обструкции, его выступление не “захлопали”, напротив – ему даже аплодировали! Он не уклонялся от ответов на вопросы хотя бы потому, что ему их не успели задать.
Скорее окружение Ельцина сыграло в этом раунде с оппозицией вничью. Ни Семье не удалось доказать, что страной управляет не она, а всенародно избранный президент Ельцин, ни оппозиция не смогла показать всему миру недееспособного старика, которым “манипулируют закулисные кукловоды”.
За несколько дней до ельцинского выступления перед Федеральным Собранием губернатор Иркутской области Юрий Ножиков издал приказ прекратить выплаты в федеральный бюджет, а высвободившиеся деньги направить на выплату долгов по зарплатам бюджетников.
Его примеру немедленно последовали некоторые другие субъекты федерации. Экономика в очередной раз напомнила верховной власти о себе: в некоторых регионах зарплаты и пенсии не платились уже больше полугода. Российский федерализм снова затрещал по швам.
Разумеется, в основе тяжёлого экономического положения России лежали низкие цены на нефть (и привязанные к ней цены на природный газ). Беспрецедентно долгий (с 1986 года) период низких цен на нефть продолжился и в 1997 году. За эти десять лет цена нефти почти никогда не поднималась выше 20 долларов за баррель.
Однако были и другие факторы, которые лишь усугубляли ситуацию. Так, например, Россия в тот момент переживала острую фазу хронического бюджетного кризиса, вызванного, прежде всего, тотальными неплатежами. В том числе – и неплатежами налогов и сборов в бюджеты всех уровней, включая федеральный.
Причина неплатежей в российской экономике того периода является темой большой дискуссии. Тут сыграл свою роль и советский менталитет руководства большинства предприятий, которые считали возможным выпускать продукцию, не востребованную рынком. А не найдя сбыта произведённым товарам, предприятия не могли расплатиться с поставщиками сырья и комплектующих. И так – по всей производственной цепочке.
Сыграла свою роль и политика Ельцина, который считал возможным единолично раздавать налоговые льготы различным лоббистам, будь то Национальный Фонд Спорта (НФС) или Русская Православная церковь (РПЦ).
Впрочем, об этой проблеме мы уже писали. Справедливости ради нужно сказать, что к 1997 году все льготы, которые Ельцин “даровал” НФС и РПЦ были уже отменены. И здесь нельзя не отметить Чубайса, который провёл основную работу в этом направлении. Он выдержал и гнев Ельцина, и угрозы со стороны криминальных группировок, которые в реальности пользовались этими льготами.
Но к описываемому моменту у многих старых директоров крупных предприятий (прежде всего – оборонных) ещё оставалось ощущение, что можно, например, не платить налоги, а потом, ссылаясь на тяжёлое положение с выплатой зарплат в многотысячном коллективе, а также на необходимость содержания социальной инфраструктуры (“у меня целый город на балансе”), пролоббировать у Ельцина (или в Думе) какие-то льготы, рассрочки или вовсе прощение бюджетной недоимки.
Всё вместе это приводило к тому, что собираемость налогов была очень низкой, и правительство само не могло вовремя выплатить ни зарплаты бюджетникам, ни гособоронзаказ, ни оплатить работу подрядчиков на строившихся объектах критической инфраструктуры. Тем самым правительство тоже включалось в цепочки неплатежей и провоцировало их разрастание.
Государство фактически стало и основным генератором неплатежей, и, одновременно, главной их жертвой. Кризис нарастал как снежный ком, и всем стало очевидно, что так больше продолжаться не могло. Необходимо было резко поднять собираемость налогов и искать новые, неналоговые, источники пополнения бюджета.
Сформированное в августе 1996 года правительство тихих советских бюрократов для этих целей было совершенно непригодно. Одного Потанина для решения такой грандиозной задачи было явно недостаточно. Это правительство создавалось для совершенно других целей. Оно должно было способствовать “смягчению нравов” и “умиротворению” противоборствовавших в стране сил, к снижению накала страстей после бурной избирательной кампании и окончания войны. И оно эту свою задачу выполнило.
Но теперь настал момент для нового рывка реформ. А для этого нужно было совершенно другое правительство.
