«Мужчины хорошо помнят только тех, кто...»

По утрам варил кофе в турке из красной меди. Свежий хлеб нарезал большими ломтями, щедро намазывал вишнёвым вареньем. Выходил на открытую веранду, включал музыку – и понимал, что вот оно, счастье. Всю жизнь мечтал – тишина, музыка, кофе и свободная голова.

Хорошо, что уйдя в отставку и получив выходное пособие за все годы службы, не стал тратить деньги на очередную ерунду и латание дырок, а купил этот домик. Небольшой, неказистый. Но зато там, где прошло всё его детство.

Он любил приезжать сюда, когда был маленьким. А потом уже не любил. Уже было скучно. До тех пор, пока не появилась она, девочка с двумя туго заплетенными косичками. Она и раньше сюда приезжала, как оказалось. Но как-то они не встречались. Или она была слишком маленькой, и он её не замечал.

Однажды он ехал на велосипеде за хлебом, а она вышла из соседнего дома. Остановился и дальше пошли вместе. И так ходили лет пять, пока были школьниками и приезжали сюда на каникулы, к бабушкам.

А потом он влюбился. До темноты в глазах, до сбившегося дыхания.

И девочка с двумя тугими косичками как-то сразу отошла даже не на второй, а на сто первый план. Его всепоглощающая любовь к новому объекту обожания вытеснила походы за хлебом, несмелые взгляды, косички и безоглядное детское счастье.

Он враз повзрослел, стал серьёзнее, собраннее. Девочка с косичками ещё какое-то время ему помнилась, но потом стала отдаляться, стираться из памяти и, в конце концов, исчезла окончательно.

Бабушка ему пыталась рассказывать про девочку, когда он изредка приезжал к ней, в старый деревенский дом. Слушал невнимательно, было неинтересно. А потом бабушку забрали, дом продали – и не осталось ничего, что напоминало бы ему о детстве и о девочке.

Первая взрослая его любовь ничем не закончилась. Вернее, закончилась. Предательством и болью. Он помнит, как грыз подушку, чтобы не кричать на всю планету.

Только потом, позже, он понял, что первая любовь длится сквозь все последующие влюблённости. И ты пытаешься её догнать, настичь, удержать, стараясь найти следы той, которая впервые погнала твоё сердце вскачь, а затем уронила его с 87 этажа.

Потом было всякое. Ушёл в армию, там и остался на годы. Женился, родили дочку. Сейчас дочка уже родила внучку. Стало тесно в квартире всем вместе, а иных вариантов не было.

И тогда он взял выходное пособие и купил домик там, где когда-то прошло его детство. И за 2 года приезжал домой всего лишь 2 раза. Никто его особо не звал и особо не ждал. Гость – не гость. Свой – не свой. Всех устраивало сложившееся положение вещей. Иногда люди любят демонстрировать учтивость, спокойствие и уважение к жизни других только для того, чтобы скрыть пустое место. То место, где должна была быть любовь.

А он неожиданно прижился в деревне. Ходил за молоком, вскапывал небольшой огород, играл в преферанс с соседями. Деревня в последние годы стала востребованной из-за близости к городу, пустующие дома раскупили, начали приводить в порядок. У него даже своя компания из бывших городских образовалась.

И когда в доме наискосок поселилась супружеская пара средних лет, он первым пошёл знакомиться. У неё уже не было двух тугих косичек, но он её сразу узнал. А она его нет. И знакомство вышло скомканным, странным, он выглядел дураком, вторгнувшимся в чужое пространство. Они ему сообщили, что намерены сюда приезжать лишь по выходным. Выбрали деревушку из-за бабушки жены, она когда-то жила в этих краях.

Возвращался к себе в смятенных чувствах. Не мог понять, что его взволновало. Он уже и не помнил ту девочку, если честно. Да и нет её давно. И того мальчика тоже нет.

Надо же, сказала она своему мужу. А он меня, выходит, не узнал. Представляешь, я когда-то была в него отчаянно влюблена, вот прямо до остановки сердца! А он влюбился во взрослую и красивую девушку. Наверное, потом они поженились. А я была влюблена, как дура. А он даже не узнал. Скажи, я что, так сильно постарела и изменилась, что он меня совершенно не узнал?!

Муж набросил ей плед на плечи и сказал спокойным тоном: не расстраивайся, просто мужчины хорошо помнят только тех, кто причинял им когда-то страдания.

И потёр рукой лоб, как будто стирая что-то, только ему одному известное.