Лида принесла вместе с ужином очень плохую весть. Виталик Крючков, командир его дивизиона, скончался ночью в госпитале на Ленина от тяжелого отравления. Три дня в коме. Ни слова не сказал. Картинка вырисовывается та еще. Ребят из расчета Курочкина взорвали в первый день. ЧП на учениях. Непроизвольный подрыв боеприпаса. Какой, на хер, непроизвольный? Какие, на хер, учения? Взорвали пацанов, и концы в воду! Если все так и есть, как он думает, то следующим в траурном списке станет он, Герой России, подполковник Георгий Горовой, командир 329-й зенитно-ракетной бригады ПВО Сухопутных войск Российской Федерации.
Подполковник, одетый в синий шерстяной спортивный костюм с коленями-парашютами, пальцами извлек из пол-литровой банки последний соленый огурец. Огурец не хрустел. Нужно было банку на ночь в холодильник поставить. Да все равно не помогло бы – свет отключили. Только к утру дали. Сжевав огурец, Горовой запил его рассолом прямо из банки. Походил по предбаннику туда-сюда. Увидел, что за окном начинает темнеть, открыл дверь, вышел из прохладной бани в удушливую вечернюю жару, сел на ступеньки и обхватил голову руками.
Мысленно он ругал себя последними словами. Как он мог на это пойти? Как он мог согласиться? Трус! Идиот! Мудило! Дебил! В какой-то момент он даже застонал, не в силах больше выносить безвыходность своего положения. Потом мысленно ухватился за то, что спас жену с дочерью, и перестал беспомощно тонуть в своем горе. Главное, что они в безопасности. Татьяна с Машенькой уехали еще в конце июня в Литву к ее сестре Лане. Та замужем за литовцем. У них свой дом в Ниде, лошади, катер, сосны, белые грибы. Таня каждое лето ездит к ней. А ему нельзя. Невыездной.
Жора был не против ежегодных поездок Тани. Иначе он бы не проводил дней и ночей с Лидой, медсестрой из госпиталя. Все сплетничали за спиной, что у него шуры-муры с Люсей из штаба. И ни единая душа не знала, что у него роман с Лидой. Таня ревновала его к одной, а он спал с другой. И алиби на месте и совесть чиста. Лида была разведенная, без детей. Горовой – ходок со стажем. Для Лиды он даже завел отдельный телефон с SIM-картой на ее имя, чтобы жена ненароком не поймала его на такой ерунде. Вот и пригодилась конспирация. Нежданно-негаданно.
Это его пока и спасало. А то лежал бы сейчас в морге, как Виталик, постаревший за три дня лет на тридцать, со слезшей, как у змеи при линьке, желтой кожей и выпавшими волосами. В палату к нему никого не пускали, даже жену. Та в коридоре день и ночь рыдала, убивалась, рассказала Лида. В городке (они все жили в военном городке рядом с поселком Маршала Жукова) был объявлен траур. «Погибший на учениях» расчет из второго дивизиона хоронили всей частью.
Теперь только один Горовой знал, что это за учения. Он был уверен, что его уже ищут и рано или поздно найдут. Он не мог оставаться на одном месте. Не мог рисковать Лидой. Перед тем как выкинуть в речку Сейм телефон, он позвонил Тане, сказал, чтобы не волновалась за него. Мол, уезжает в командировку, но возникли чрезвычайные обстоятельства, и они с дочкой ни в коем случае не должны возвращаться в Россию. Он потом все объяснит.
– Не переживай и никому не звони, – сказал, почти прокричал он в трубку, когда Таня начала рыдать. – Я сам буду звонить. Я люблю вас. Все будет хорошо.
У Лиды была дача в Сахаровке. Осталась ей от родителей. Туда он и доехал общественным транспортом в тот же вечер, отдав кошку Мусю на попечение жене прапорщика Исакова, которая обожала детей и зверей и ухаживала за Мусей, когда Таня была у сестры, а он на дежурстве. Взял все деньги, что были дома, документы, Танины драгоценности – два золотых кольца, цепочку и три пары серег с камешками. Сунул в сумку пистолет без кобуры с тремя снаряженными магазинами и ушел из дому. Похоже, что навсегда.
Горовой был плотным, пышущим здоровьем мужиком сорока четырех лет. Год до пенсии по выслуге лет. Они собирались с Таней уехать к ее родителям в Крым. Теперь это было просто, потому что Крым наш, российский. У них был там огромный дом, доставшийся еще от выселенных татар, правда, не на побережье, а в получасе езды до моря, в Старом Крыму. Так назывался поселок. Места – красоты неописуемой. Рядом лес вперемешку с маковыми полями. В лесу – старинный армянский монастырь. Последний раз они там были год назад. В августе, когда Таня с Машенькой вернулись из очередной поездки в Прибалтику. И в этом августе, через неделю, собирались поехать туда. Но жизнь распорядилась иначе. А так мечтали посидеть под тенью столетнего грецкого ореха во дворе, поесть особенных крымских помидоров – «дамских пальчиков» с огорода, которые даже без соли были безумно вкусными, словно уже под маринадом. Прогуляться пешком до плато в Планерском, заглянуть в монастырь. Поваляться на пляже в Коктебеле.
Горовой снова задрожал от ужаса и отчаяния. И что сказать Лиде? Она уже волноваться начала, не понимает, что происходит. А он ее все завтраками кормит. Мол, завтра все объяснит. У него от переживаний волосы дыбом встают вместо члена, который, наоборот, три дня ни на что не реагирует, что тоже Лиду настораживать должно. Раньше ведь по два-три раза в день «это самое».
– Ты что, Горовой, виагру какую-нибудь принимаешь? – смеялась она. – Ты ж меня уже до полусмерти затрахал, любимый мой, сладкий, золотце мое, – и опять начинала сама к нему приставать.
Ох, и злое…учая девка досталась, думал он. Сама кого угодно затрахает до «мама-не-горюй». А теперь – все, карантин и караул. Никакой виагрой не поднимешь. А ведь стоял, как боже мой, как «Бук М 1-2» на боевом дежурстве…
Горовой понял, что если сейчас не успокоится, то у него просто лопнет башка. Хоть в петлю лезь! Он зашел в дом, достал из прикроватной тумбочки пистолет. Повертел в руках. Приставил к виску, посмотрел на себя в зеркало, вставил дуло в рот, закашлялся и, матерясь, швырнул оружие на пол.
Он ведь сразу понял, что дело швах, когда начальник войск ПВО приехал. Генерал-лейтенант Троекуров. Он всего один раз в жизни его раньше видел. На штабных учениях. До этого по всем вопросам общался с командующим армией. А тут – через голову. Приезжает без звонка, без предупреждения. Запирается с ним в штабе. И начинается – х…е-мое, мотня в пользу бедных. В конце концов разобрались с задачей, с датой, со временем, с «коридором».
У Троекурова выходит – боевое задание, у Горового – херня какая-то непонятная. Десять тысяч метров – это вообще, б...дь, гражданский эшелон. Какие, на х…й, ВСУ?! Они вообще боятся бумажный самолетик запустить, после того как зенитчики из 53-й бригады «Вербами» их транспортники и вертушки «поприземляли». Там вообще ни одна б...дь не летает, кроме гражданских бортов. И то не ниже девяти пятьсот.
– Георгий Семенович, вся надежда на вас, – тупо глядя в карту Украины на столе, сказал Троекуров. – Секретное правительственное задание.
Последняя фраза Горовому очень не понравилась.
– Зенитно-ракетный комплекс «Бук М 1-2» предназначен для противовоздушной обороны войсковых группировок и объектов, – начал тупить комбриг. – Он используется для поражения самолетов армейской, оперативно-тактической и стратегической авиации, вертолетов огневой поддержки, крылатых ракет и дистанционно управляемых беспилотных летательных аппаратов.
– Ты что, Горовой, ваньку валяешь? – повысил голос генерал, но спохватился, посмотрел на запертую дверь, потом поднялся, подошел к окну и сам закрыл форточку. – Да, гражданский коридор! Я и без тебя знаю, умник хренов! И борт будет гражданский. Только с виду. Внутри там американское высокоточное вооружение. Целый самолет вооружения. В результате его использования погибнут тысячи наших солдат. Наши танки, как спичечные коробки, гореть будут. Как в Ираке. Ты этого хочешь?
– Я понимаю, товарищ генерал, – угрюмо возразил Горовой. – А почему мои ребята должны это делать? Там, под Ростовом, двадцать вторая, двадцать седьмая бригады есть. Под Таганрогом – тридцать четвертая. Почему мои?
– Потому что ты, Горовой, самый лучший, – взбодрился генерал. – Кто отличился при контрольных пусках весной? Пушкин? Тухачевский? Кто одной ракетой сбил маневрирующую мишень типа «Стриж» в сложной помеховой обстановке? Шесть расчетов стреляли, а попал только ты! Одной ракетой на высоте десять тысяч! На дальности тридцать два килóметра! Как в игольное ушко, б...дь!
– Не одной, товарищ генерал, а двумя, – посчитал нужным поправить начальника Горовой.
Лесть даже в самой сложной обстановке играла с военными злые шутки. Они не привыкли, чтобы их хвалили. Тем более так откровенно.
– Вторая уже по обломкам пришлась! – Троекуров стукнул кулаком по столу так, что латунная пепельница подпрыгнула и брякнулась на пол.
Кучка окурков рассыпалась на лакированном паркете вокруг нее, как солнечные лучики, выложенные ребенком маленькими узенькими камушками вокруг круглого большого голыша на пляжном песке. Горовой вспомнил о скорой поездке в Крым и немножко успокоился.
– Что ж? Целый комплекс выдвигать? – спросил вдруг Горовой, сам не зная, почему и как это вышло. Он просто хотел поскорее закончить этот дурной разговор и выйти из душной комнаты, не догадываясь, что уже сдался.
– Что ты имеешь в виду? – Троекуров сменил тон на деловой.
– Машину командного пункта, – начал перечислять подполковник, – СОЦ, СОУ и ПЗУ.
– Зачем? – усмехнулся генерал. – Мы же не войну объявляем. Эшелон, азимут, дата, время до минуты – все расписано по ноткам. Играй, не хочу. Тебе нужно будет одну ракету пустить, максимум две. И домой. ПЗУ вам хватит с головой. Ну, повезете четыре ракеты на всякий случай. Да, ты ведь в отпуск собрался, я слышал? В Крымнаш?
Горовой криво ухмыльнулся. Естественно засмеяться у него не получилось. «Слышал ты, ага, – подумал он. – Ты обо мне, вообще, когда узнал? Вот ведь, суки, обложили…»
– Хорошо, – подполковник постарался сказать это настолько твердо, насколько мог. – Мне самому расчет подбирать, или как?
– Дык мы ж вроде договорились, – генерал достал из кармана очечник, надел очки в роговой оправе, перетянутые узким кусочком скотча в соединении правой дужки. Потом из другого кармана выудил листочек и развернул его, продолжая говорить себе под нос: – Поедут твои ворошиловские стрелки, которые «Стрижа» сбили. Как их там? Ага, вот: Курочкин, Федулов и Картавов. И Калужин тоже.
– Калужинов, – поправил подполковник, поняв, что теперь уже не отвертеться. – Товарищ генерал-лейтенант, мне нужен приказ.
– Ты его получил. Нет?
– Я имею в виду письменный приказ. С указанием координат стартовой позиции и эшелона цели и всем остальным.
– Горовой, – генерал снял очки и внимательно посмотрел на комбрига, – я чего-то не догоняю. Ты слышал о такой штуке, которая называется военной тайной?
– Что-то слышал, – немного осмелев, ответил подполковник. – Мы просто засунем приказ в сейф, и все. Из кабинета никуда не денется.
– Если бы Жуков каждый раз требовал у Сталина письменные приказы, мы сейчас с тобой служили бы в Вермахте. Это в лучшем случае.
– Не самый худший вариант, – ухватившись за шутку, постарался перевести разговор Горовой, хоть и понимал, что загнан в угол. – Может, зарплата была бы поприличней.
– А зарплата начальника моего штаба тебя не устроит? – хитро сощурился генерал. – Пирогов на пенсию собрался. Должность, да, ответственная. Но ведь генеральская. Звездочки, опять же, другие. Сначала три, а потом, глядишь, – одна, да побольше.
– Вы мне предлагаете новую должность? – прямо спросил Горовой.
– Предлагаю, – прямо ответил Троекуров.
– Мне нужен письменный приказ, – не купился Горовой.
– О твоем назначении?
– О боевом задании.
– А ты знаешь, что это не мой приказ? – глаза генерала округлились, словно невидимые руки мгновенно вставили ему удивленные линзы. – Это его приказ.
– Чей – его?
– Его! – генерал показал глазами на потолок.
– Министра?
– Бери выше.
– Куда ж выше? – продолжал валять ваньку Горовой.
– Короче, подполковник, – Троекуров снял очки и начал укладывать их в очечник, – я хотел по-хорошему. Не выходит у нас. Ты отказываешься выполнять личный приказ верховного? Я тебя правильно понял? Сдавай дела и дуй в Крым. Только смотри, одно слово о нашем разговоре – и…
– Верховный вам лично дал приказ? – спросил Горовой, глядя куда-то мимо Троекурова, словно за спиной генерала возникла вдруг какая-то новая фигура.
– Нет, передал с нарочным, – попробовал съязвить генерал. Но у него не очень выходило. – Под расписку в журнале. Что ты как курсант, в самом деле?!
Троекуров уже начал уставать от этого разговора. Он был совсем не дурак и понимал, что приказ – действительно идиотский (это на языке гражданских).
– Хорошо, я согласен, – Горовой встал и начал разминать ноги, сгибая и разгибая их в коленях.
– Что, затекают коленки-то? – по-отечески спросил генерал.
– Да, и поясница что-то дурака начала валять, – осознав, что проиграл, успокоился подполковник. – Старость не радость.
– Не переживай. Выполнишь задание, слетаешь ко мне на недельку в Москву. Я тебя за ручку свожу к полковнику Сергею Федоровичу Глушакову, начальнику лаборатории рефлексотерапии в Мандрыко. Он тебя за один сеанс на ноги поставит. Ноги будут, как у жеребца. Про спину забудешь. И х…й будет стоять, как у Гагарина.
– А я все думал, почему он разбился. Рычаги перепутал.
Оба засмеялись.
– Товарищ генерал-лейтенант, у меня есть одна просьба.
– А-а, так ты с требований на просьбы перешел, полковник? – Троекуров снова хитро посмотрел на Горового. – Это уже неплохо.
– Подполковник, товарищ генерал, – поправил его Горовой.
– Ну, знаешь, военный, это мне решать, сколько тебе звездочек носить. Сказал – полковник, значит, полковник. Жди приказ первого августа. Со всеми вытекающими. У тебя, кстати, выпить чего-нибудь найдется? А то в горле пересохло. Давно столько ни с кем не гутарил.
– «Боржоми»?
– Ты, полковник, действительно сегодня что-то тормозишь. Я же ясно сказал – выпить, а не сиську пососать. Я доходчиво излагаю?
– Так точно, товарищ генерал! – звякнул воображаемыми шпорами повеселевший Горовой.
Пока он открывал сейф и тянулся за дежурным коньяком, генерал напомнил ему о его просьбе:
– Так что ты хотел, Горовой? Какая просьба? Давай, валяй, я сегодня добрый.
– Вы не могли бы лично отдать приказ моему расчету? А то, знаете…
– Знаю, – оборвал его довольный генерал. – Знаю, что ты меня опередил. Именно это и собирался сделать. Зови сюда своих ворошиловских стрелков. Кстати, знаешь про них анекдот?
– Про моих ребят?
– Нет, про стрелков.
– Не знаю. А может, знаю… Нет, не знаю, – Горовой произносил слова, не вдумываясь в их смысл. Мгновенная реакция Троекурова на его просьбу показалась ему странной, но в чем здесь подвох, он еще не понял, и ему снова стало тревожно на душе.
– Короче, – генерал взял его за локоть. – Кстати, знаешь, что надо говорить, когда кто-то в разговоре с тобой говорит «короче»?
– Нет. А что?
– «Короче у соседа» – надо говорить, – лицо Троекурова вдруг стало пунцовым от резкого приступа смеха. – Короче, б...дь, у соседа! А-ха-ха-ха-ха! Ты понял? Что у соседа – короче?
– Понял, товарищ генерал, – выдавил из себя смешок Горовой.
– Так вот. Короче, идут два ворошиловских стрелка по площади Пушкина в Москве, – грузное тело и лиловые щеки генерала все еще сотрясались от смеха. – Ты в Москве был? Площадь видел?
– Так точно. Был, видел.
– Молодец, – генерал успокоился и не дрожащей более рукой начал разливать коньяк по рюмкам, которые Горовой достал вместе с бутылкой из сейфа. – Ну, давай! За звезды в небе. Чтоб на погоны сыпались! И за силу русского оружия. Вздрогнем, брат!
Троекуров одним глотком выпил рюмку и, не поморщившись, налил себе еще. Горовой последовал его примеру.
– Лимона у тебя нет случайно? – улыбка на лице генерала стала тепло растекаться по всему его телу. – Люблю, знаешь, по-человечески, чтобы и вкус был, и букет.
– Так точно, – Горовой полез в маленький холодильник под портретом Верховного главнокомандующего в форме офицера-подводника. – Как я мог забыть?!
Он достал уже порезанный на дольки лимон на блюдечке с золотой каймой и поставил на стол.
Выпили еще по одной.
– Ну вот, значит, идут стрелки эти… ворошиловские… по площади Пушкина, – язык у генерала начал слегка запинаться. – Ты, кстати, заешь, поч…чиму площадь так называ-ется?
– Ну, имени Пушкина, поэта.
– Пра-а-а-льно. А если ни-и знашь названи-и-и-я, как узнать назва-а-а-а-а-ние?
– Не знаю.
– Во-о-о-т им-м-м-но. Там Пушкин стоит. Сан Сегей-е-е-е-йч. Памятни…ик! – Троекуров икнул и потянулся за лимоном.
– Да, знаю. Стоит.
– Так во-о-о-т. Один стрело-о-к другому говори-и-т: «Не пйму. Па-а-а-мятник Пушкину. А попа-а-а-а-л-то Дантес!» Данетес, б...дь, попал. Понима-а-ашь?
– Так точно. Ха-ха-ха! – в этот раз Горовой засмеялся ненатужно. Он никогда не слышал раньше этого анекдота. – Дантес попал, товарищ генерал. В Пушкина.
– Во-о-т им-мно, – удовлетворенно хмыкнул Троекуров. – Как ты в того «Стрижа». – Генерал-лейтенант смачно высморкался в огромный, как шаль, носовой платок, спрятал его в карман кителя и продолжил совершенно трезвым голосом: – Ну, полковник, давай своих ворошиловских орлов. У меня всего час остался.
Через двадцать минут все четверо были в штабе. Разговор прошел спокойно и взвешенно. Протрезвевший генерал пообещал расчету новые звездочки и должности. Всем, кроме механика-водителя. Тому денежную премию. По-отечески обнял каждого, рассказал дежурный анекдот про смекалистого солдата и под дружный хохот своего воинства отправился на аэродром, где его уже ждал самолет с включенными двигателями.
* * *
– Я не слышал этого анекдота раньше, – капитан ФСБ Чернецов снял наушники и спросил старшего лейтенанта Павленко. – Правда, смешной?
– Вы про какой, Николай Борисович? – Павленко тоже снял наушники. – Если про смекалистого, которому писец, то, да, слышал. А про Пушкина нет.
– Ну правда ведь смешной?
– Очень, Николай Борисович, – Павленко с сосредоточенным видом вновь надел наушники и отмотал запись назад.
Они сидели в мини-вэне «Фольксваген» у дома через дорогу от входа в часть, метрах в пятидесяти от штаба.
– Гораздо смешнее, товарищ капитан, что разговор, кроме нас, еще кто-то писал.
– С чего ты взял?
– А наденьте наушники, плиз.
– Ну, надел. И где?
– Вот. Послушайте здесь, в самой концовке.
Чернецов напрягся и расслышал отчетливый сухой щелчок в конце записанного ими разговора.
– И что? – спросил он. – С чего ты взял, что это запись?
– У нас жучок вставлен в его семейную фотографию. Ту, что на столе, в толстой позолоченной раме с подставкой. Щелчок отчетливо слышен, так? Щелкнуло то, что лежало на столе рядом с фотографией. Вот, к примеру…
Павленко достал свой смартфон «Самсунг» и поставил его на запись. Через несколько секунд выключил. Отчетливый щелчок в конце был идентичен записанному только что в кабинете Горового.
– Кроме того, по ходу записи были многочисленные наведенные помехи, – добавил Павленко. – Помните этот писк время от времени, как будто волна в радиоприемнике слетает?
– Да, точно. Я думал, это у нас какие-то помехи.
– Нет, не у нас. Разговор писал кто-то еще. Кроме нас.
– Ух ты. Интересно девки пляшут. И кто же?
– Я думаю, командир бригады. Генералу зачем это писать?
– По логике вещей – да. Ему незачем. Х…ёво это, Павленко.
– Вот и я о том же. Вносим в отчет?
– Придется. Куда денешься…
* * *
Эфэсбэшники были правы. Горовой записал весь разговор на свой второй смартфон, в котором, кроме Лидиного номера, больше никаких других контактов не было. Сейчас подполковник вновь в который раз прослушал всю запись в телефоне от начала до конца и процедил сквозь зубы:
– Да уж, смешной анекдот… Попал, говоришь, как в «Стрижа». Видел бы ты, сука, того «Стрижа», б...дь…
Потом он лег на кровать и включил телевизор. Начал было засыпать под музыку рекламы и вдруг очнулся от суровых ноток в голосе диктора: «Мы прерываем программу для срочного выпуска новостей. Сегодня в одиннадцать часов утра в Ростовской области во время учений разбился вертолет Министерства обороны. Об этом сообщает Интерфакс со ссылкой на пресс-службу военного ведомства. В результате аварии все восемь человек на борту, включая членов экипажа, погибли. В числе погибших начальник войск ПВО Вооруженных сил Российской Федерации генерал-лейтенант Герман Троекуров, его заместитель генерал-майор Анатолий Малышев и два полковника из оперативного управления штаба ПВО. По предварительной информации, вертолет задел провода высоковольтной линии в условиях непогоды и плохой видимости и после падения на землю взорвался. В районе падения проводятся работы по обнаружению останков погибших».
Горовой вышел в Интернет в смартфоне, набрал в поиске pogoda.ru, выбрал intellicast и нажал ссылку на Ростов-на-Дону.
Тридцать два градуса выше ноля. Солнечно. Без осадков.
