Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 2
7 марта Чубайс был назначен первым заместителем председателя правительства России Черномырдина. Этому предшествовала большая дискуссия внутри Семьи и приближённых к ней лиц. Первоначальная идея состояла в том, чтобы Чубайс сам возглавил правительство. В пользу этого решения говорило то, что Чубайс к тому времени имел большой административный опыт, пользовался уважением не только внутри федеральных структур, но и в регионах, имел вполне заслуженную репутацию реформатора, хорошо воспринимался на Западе и так далее.
Однако от этой идеи пришлось отказаться по нескольким причинам. Во-первых, в силу персональной ненависти к нему коммунистов и вообще всех левых, кандидатуру Чубайса было очень тяжело провести через Думу, а без утверждения в Думе стать премьером было невозможно. Все помнили, как тяжело работалось с парламентом Гайдару, когда тот был в статусе “исполняющего обязанности”. Повторять этот опыт никому не хотелось.
Во-вторых, тогда, в начале 1997 года, премьер уже воспринимался как преемник. Все понимали, что конституция не позволяла Ельцину баллотироваться в третий раз подряд. К тому же он (даже если бы захотел) уже не силах был выдержать предвыборную гонку.
Следовательно, премьером нужно было делать человека, который имел хорошие шансы в 2000 году выиграть выборы. Чубайс точно не был таким человеком. Его антирейтинг зашкаливал. Он пользовался поддержкой и уважением в узком кругу интеллектуалов (и то – далеко не всех). В народе же он был персонажем злых шуток и предметом лютой ненависти так называемых “простых людей”.
В-третьих, Чубайс сам отказался “подсиживать” Черномырдина, с которым он столько лет проработал вместе, и который ни разу не дал повода сомневаться в своей лояльности как общему курсу реформ в целом, так и Ельцину – в частности.
К тому же сам Черномырдин как раз вполне подходил на роль преемника. И при определённых обстоятельствах, при поддержке медиа (хоть вполовину такой как у Ельцина в 1996 году) он имел хорошие шансы выиграть президентскую гонку.
Черномырдин вызывал некоторые претензии у Березовского. Тот всё ещё никак не мог ему простить противодействия созданию “Сибнефти”. Но в тот момент видимо решили, что поменять премьера за оставшиеся до выборов три года ещё вполне можно было успеть, а пока – рассматривать в качестве преемника Черномырдина.
Таким образом, сошлись на том, что Чубайс станет первым заместителем Черномырдина и одновременно – министром финансов. Предполагалось наделить его большими полномочиями для проведения реформ и прежде всего – для повышения собираемости налогов и роста бюджетных (и внебюджетных) доходов.
Есть ещё версия, что одним из тайных мотивов решения Семьи перевести Чубайса с должности главы ельцинской администрации в кресло первого вице-премьера было резко возросшее влияние Чубайса в регионах и в силовых ведомствах. Семья опасалась, что у Чубайса мог появиться соблазн начать какую-то свою “игру”.
Дело в том, что он так до конца и не стал полноправным членом этой группы, поскольку Березовский и Гусинский (а с их подачи – и другие члены Семьи и приближённого к Ельцину круга бизнесменов) ещё со времен пресловутой “аналитической группы” воспринимали его как человека, которого они просто взяли на работу, и поэтому, относясь к нему как к обыкновенному наёмному менеджеру, не признавали за ним права на какую-то самостоятельную политическую позицию.
Насколько эта версия справедлива, сказать трудно. Но даже через 25 лет после описываемых событий Михаил Ходорковский, например, не преминул напомнить, что Чубайс был нанят ими на работу и даже указал какой именно гонорар был ему за эту работу уплачен. Наверняка такое отношение к Чубайсу разделяли и другие члены так называемой “семибанкирщины”.
Вряд ли оно было обоснованным. В момент, когда они наняли отправленного Ельциным в отставку Чубайса, он не был чиновником, и нет ничего зазорного в том, что он принял их предложение возглавить альтернативный штаб по выборам Ельцина. Абсолютно нормально также, что он за свою работу получил вполне достойный гонорар.
Но как из этого факта следует, что и потом, по окончании контракта, уже будучи главой администрации, он оставался их наёмным работником – непонятно. Однако есть масса свидетельств того, что именно так они к нему и относились (даже уже после выборов). Поэтому все те драматические события, которые случились потом, носят отголосок в том числе и этого обстоятельства.
Впрочем, вполне вероятно, что они всё же признавали за Чубайсом право на собственную политическую позицию. Но именно это обстоятельство их и настораживало. Чубайс, как нанятый ими менеджер, больше соответствовал их представлениям о том, как должны быть устроены отношения между властью и крупным бизнесом.
Мы уже писали, что, например, у Березовского на этот счет были теории самого вульгарного и почти карикатурного свойства, почерпнутые им ещё из советских пропагандистских брошюр. В этих брошюрах всегда утверждалось, что власть в странах Запада выражает исключительно интересы крупного капитала и фактически нанята им для удовлетворения своих аппетитов. Именно такую модель и хотел воспроизвести Березовский в России – потому, что считал её правильной. И открыто это проповедовал.
Чубайс же, как самостоятельная политическая фигура и при этом – крупный чиновник, наделённый большою властью, был для них слишком независим и, поэтому, опасен. Впрочем, будь на месте Чубайса любой другой человек, отношение к нему было бы таким же. Его бы также опасались и старались поставить под контроль.
Так или иначе, но, с учётом вышеизложенного, переход Чубайса в правительство был неизбежен. В конце концов, кто-то должен был взяться за проблему неплатежей и связанную с ними пагубную практику взаимозачётов. И Чубайс подходил для этой роли, как мало кто. Его переход в правительство был благожелательно освещён прессой, поскольку Березовский и Гусинский позаботились об этом.
После недолгой паузы, 11 марта главой администрации президента был назначен Валентин Юмашев, до этого не занимавший никаких должностей. Это было тоже вполне разумное решение: “серый кардинал” должен был стать, наконец, публичной фигурой и формальным руководителем ельцинской администрации. Это позволило разом прекратить все кривотолки, слухи и сплетни и лишить оппонентов Ельцина возможности эксплуатировать тему “кукловодов”, которые исподтишка, прикрываясь его именем, руководят страной.
Чубайс оставил Юмашеву хорошо отлаженный чиновничий аппарат, и это, на первых порах, сильно ему помогло: ведь он не имел прежде никакого опыта административной работы.
В том числе – при Юмашеве продолжились начатые ещё при Чубайсе еженедельные совещания с ведущими российскими СМИ, которые одни воспринимали как первые попытки власти контролировать медиа-пространство, а другие, наоборот, как признаки открытости, и сравнивали эти совещания с регулярными брифингами для прессы в администрации американских президентов.
В целом, эта рокировка выглядела вполне работоспособной и позволяла надеяться на какие-то позитивные изменения. Особенно с учетом того, что уже 17 марта вице-премьерами в правительство были назначены новые люди, которые, тем не менее, имели большой опыт чиновничьей работы уже в рыночных условиях.
Эта ситуация выгодно отличалась от той, что сложилась осенью 1991 года, когда у Ельцина, с одной стороны, было много опытных бюрократов, абсолютно ничего не понимавших в рыночной экономике, и, с другой, небольшое количество молодых людей, знакомых (правда, чисто теоретически) с ней, но при этом начисто лишенных опыта администрирования.
Теперь же, спустя шесть лет с момента начала рыночных реформ, в России худо-бедно появилась, пусть и небольшая, прослойка чиновников, которые уже имели необходимую компетенцию и навыки.
Назначение некоторых из них было вполне предсказуемо. Например, председатель Госкомимущества Кох по закону о приватизации должен был занимать должность вице-премьера и то, что он до сих пор им не был, было прямым нарушением закона.
На пост вице-премьера, курирующего социальную сферу, был приглашен мэр Самары Олег Сысуев, который хорошо зарекомендовал себя в качестве сопредседателя “Союза российских городов” и много сделал для развития местного самоуправления в России.
Но были и неожиданные назначения, которые нельзя было трактовать иначе, как заигрывание Семьи с силовиками. Вице-премьером, например, был назначен министр внутренних дел Куликов (при этом он оставался и главой своего министерства). Такого куликовского повышения не инициировали ни Черномырдин, ни Чубайс. Методом исключения, нетрудно догадаться, кто был автором этой идеи.
Это назначение было совершенно ненужным, поскольку силовики, находясь в прямом подчинении президента, обычно старались не вмешиваться в деятельность правительства (кроме вопросов финансирования их ведомств).
Но назначение Куликова вице-премьером неизбежно делало его членом правительственной команды, с которой он никогда не работал, не понимал её задач, и которую он априори подозревал в коррупции. В этом не было ничего странного: будучи обычным советским генералом, Куликов, конечно же, считал всю рыночную экономику одним большим жульничеством.
Этим назначением в работу правительства сразу был внесен элемент дезорганизации и подозрительности. Дело в том, что по распределению обязанностей вице-премьеров Коху (вполне логично) было поручено курировать ведомства, отвечавшие за доходы бюджета. То есть кроме возглавляемого им Госкомимущества, в его ведение попали ещё налоговая служба и таможня.
Каково же было удивление всех членов правительства, когда выяснилось, что и Куликову поручено курировать те же ведомства и с теми же задачами. Разумеется, Куликов тут же стал ревновать руководителей этих служб к Коху, а самого Коха – тихо ненавидеть, со всеми для Коха последствиями, которые вытекают из ненависти руководителя полицейской службы страны.
Это было тем более деструктивно, что Куликов был руководителем амбициозным, только что победившим в административной схватке секретаря Совбеза Лебедя и, поэтому, уверенным в себе и считавшим, что его карьера шла в гору, а начальство ему благоволило.
Особо следует рассказать о кандидате на должность министра экономики. Первоначально Чубайс хотел назначить на этот пост Потанина, оставив его вице-премьером, лишь убрав приставку “первый”. Черномырдин не был против: за те полгода, что они проработали вместе, у Черномырдина не было повода упрекнуть Потанина в нелояльности или в безделии.
Действительно: если уход из правительства Большакова, Каданникова и других статусных олдскульных бюрократов и “красных директоров” был вполне логичен, поскольку период “умиротворения” закончился, страсти улеглись, и страна нуждалась в новом энергичном правительстве и продолжении реформ, то Потанин для этого правительства был совсем не лишним.
В предыдущем правительстве он был, пожалуй, единственным, кто хоть что-то пытался сделать, и не его вина, что сделать удалось не так много, как хотелось.
Однако против его пребывания в правительстве вдруг резко выступили те, кто за полгода до этого настаивал на его приходе в правительство, как представителя “от бизнеса” – Березовский и Гусинский. Они обвиняли Потанина в том, что он, будучи высокопоставленным чиновником, потворствовал своему бизнесу, и приводили в качестве примера то, что счета таможни были открыты в потанинском Онэксим Банке.
Эти обвинения были справедливы лишь отчасти, поскольку таможня открыла свои счета в Онэксим Банке задолго до того, как Потанин стал первым вице-премьером, и если ему и можно ставить в вину этот факт, то только лишь в том смысле, что он и после прихода в правительство не отказался от этих счетов. Но это не то же самое, что использовать служебное положения для того, чтобы такие счета получить, ведь для отказа от счетов никаких полномочий не нужно, а значит и злоупотреблять – нечем.
Следует отметить, что в то время это была обычная практика, и все ведомства (включая Минфин) держали свои счета в коммерческих банках. Федеральное казначейство, хоть формально и было создано в 1993 году, но ещё долго не могло исполнять свои функции.
(Забегая вперед, скажем, что “Положение о Федеральном казначействе” было утверждено только 2004 году, и лишь после этого оно начало полноценно работать).
Совершенно ясно, что в случае с Потаниным это были просто придирки, а реальная причина негативного отношения Березовского и Гусинского к Потанину заключалась в том, что ещё прошлым летом, лоббируя его на должность первого вице-премьера, они думали, что сделав его чиновником, они будут иметь рычаги для его дискредитации, а главное – смогут сдержать экспансию его финансово-промышленной группы, которую они считали (наряду с Газпромом) главной угрозой своим интересам.
Чем сильнее Березовский и Гусинский сопротивлялись кандидатуре Потанина, тем больше Чубайс стремился его сохранить. Он понял, что с Потаниным он случайно попал прямо им в нерв, и положение и вес Потанина в бизнес-среде делали его естественным противовесом этим двум господам, которые, объединившись, создали потенциально опасную информационную олигополию.
Сохранив Потанина, он мог рассчитывать на большую независимость правительства, поскольку все остальные крупные бизнес-персоны либо до поры до времени старались не замечать угрозы со стороны этой олигополии (Газпром, Лукойл и прочие), либо заключили с ней “пакт о ненападении” (Юкос-Менатеп, Альфа-групп и прочие). И лишь Потанин готов был открыто ей оппонировать и инвестировать свои средства в создание независимых от неё медиа.
Но когда по поводу Потанина на сторону Березовского и Гусинского встал уже и Юмашев, Чубайс понял, что сопротивление бессмысленно, и отстоять Потанина не удастся. Без поддержки Юмашева (а, следовательно, и Татьяны Ельциной) добиться согласия президента на сохранение Потанина в правительстве было в тот момент практически невозможно.
Таким образом Потанин был отправлен в отставку и вернулся обратно в бизнес, а Чубайс был вынужден отступить и вместо Потанина выдвинуть на пост вице-премьера и министра экономики Якова Уринсона, который к тому времени проработал много лет первым заместителем министра экономики и был прекрасно осведомлён обо всех экономических проблемах России. Он, как и Потанин, был вполне лоялен курсу реформ, и у него были прекрасные отношения с Черномырдиным, что в тот момент тоже имело большое значение.
Насколько во все эти перестановки в правительстве был вовлечен Ельцин – точно сказать невозможно. Определённо известно только, что о переходе Чубайса из администрации президента в правительство он знал и его ободрил. Но что касается остальных назначений и отставок – точной информации нет. Скорее всего, он был совершенно не в курсе происходившего, поскольку ни с кем из вновь назначенных вице-премьеров он не встретился ни до их назначения, ни после. А со многими из них он даже не был знаком.
Всего лишь чуть больше шести лет назад, осенью 1991 года, назначая правительство Бурбулиса – Гайдара, он, прежде чем принять решение, познакомился со всеми будущими членами кабинета, разговаривал с ними и пытался понять круг проблем, которыми они будут заниматься. Поэтому неудивительно, что он знал их в лицо и по имени. И даже сумел составить о каждом из них свое (порой, кстати, очень точное) представление.
И вот теперь, формируя новое правительство реформ (которое журналисты очень быстро прозвали “Правительством молодых реформаторов - 2”), он не только не удосужился встретиться с его членами, чтобы понять, как они видели свою будущую работу, он даже не нашёл времени познакомиться с ними. Это было настолько не в его правилах, что объяснение этому факту может быть только одно: он был просто физически не в состоянии это сделать. Его хватило лишь на беседу с Чубайсом и Черномырдиным.
Очевидно, что практически весь подбор кандидатур и решения об их назначении делались Юмашевым и Татьяной Ельциной лишь с некоторым участием Чубайса и Черномырдина. Разумеется, право голоса при этих назначениях имели ещё и Березовский с Гусинским. Ельцину оставалось лишь подписать уже подготовленные указы. Впрочем, судя по всему, такое распределение обязанностей его полностью устраивало.
Вполне возможно, что между Ельциным и Семьей было достигнуто молчаливое соглашение, в соответствии с которым Ельцин полностью сосредотачивался на позиционировании России в мире, тем более что во встречах с главами государств его никто по понятным причинам заменить не мог, а такие встречи неизбежно требовали его погружённости в текущий внешнеполитический контекст.
Юмашев же и Ко брали на себя всю внутреннюю политику. Которая с этого момента была полностью подчинена подготовке в будущим президентским выборам. За исключением, разумеется, решения частных бизнес-задач членов этой группы.
Впрочем, и будущие выборы тоже, в определённом смысле, можно считать бизнес-задачей. Ведь если твой бизнес зависит от наличия у твоей команды властного ресурса, то тогда и максимально долгое сохранение этого ресурса становится стержнем бизнес-стратегии.
Было ли такое разделение обязанностей между Ельциным и Семьей осмысленным решением, или это само собой так сложилось – не так уж и важно, поскольку правда состоит в том, что оба эти направления Ельцин по состоянию здоровья не мог потянуть ни при каких обстоятельствах, и выбор им внешней политики был, в данных условиях, фактически безальтернативен.
Но все описанные выше кадровые решения блекнут по сравнению с главным назначением в этом новом правительстве: на пост второго первого заместителя председателя правительства был назначен губернатор нижегородской области Борис Немцов.
Незадолго до этого к Немцову в Нижний Новгород прилетел Березовский и, уединившись с ним, заговорщицки сообщил, что лоббирует назначение Немцова на пост первого вице-премьера. И всё шло к тому, что у него это получиться. Поэтому, если Немцов здесь и сейчас дал бы ему обещание о лояльности, то Березовский брался довести его назначение до конца.
Доподлинно неизвестно, в каких именно выражениях Березовский сформулировал эту свою мысль. Но за смысл его месседжа мы ручаемся, поскольку много раз слышали эту историю из уст самого Немцова. Причём, несколько раз (уже в нулевые) – в присутствии самого Березовского, который молча соглашался с тем, что рассказывал об этом его визите Немцов.
Немцов к тому времени уже был достаточно опытен, чтобы понимать, что собой представлял Березовский, каким влиянием он обладал, и кто за ним стоял. Поэтому он не стал ни соглашаться, ни отказываться, а попросил время, чтобы подумать и дать ответ. Тем более, что ему действительно требовалось время, чтобы элементарно прийти в себя от неожиданного предложения.
Дело в том, что сравнительно недавно, в декабре 1995 года, Немцов второй раз был избран губернатором. В момент разговора с Березовским он успел отработать лишь чуть больше года из предусмотренных законом четырёх лет. Нижегородцы его любили, у него была всероссийская известность, он был обаятелен и по-мужски красив и поэтому пользовался популярностью у прекрасной половины человечества. У него были прекрасные политические перспективы, и он это хорошо понимал.
Но главное заключалось в том, что он никак не зависел от Ельцина и московских чиновников, его легитимность основывалась на прямом волеизъявлении народа, и с позиции нижегородского губернатора реализовать свои политические амбиции на будущих президентских выборах было проще, чем из московского кабинета, пусть высокопоставленного, но ельцинского назначенца.
Преимущества позиции нижегородского губернатора основывались на двух очевидных факторах. Во-первых, в соответствии с тогдашним законом о формировании Совета Федерации, главы субъектов федерации входили в него по должности. А уже как члены Совета Федерации они обладали полным иммунитетом от уголовного преследования.
Нельзя сказать, что наделение иммунитетом глав исполнительной власти регионов было хорошей идеей, поскольку это создало идеальные условия для коррупции на региональном уровне (достаточно вспомнить Лужкова), но, так или иначе, это была данность, из который в тот момент нужно было исходить. Помимо прочего, такой иммунитет давал возможность вести избирательную кампанию не опасаясь, что твои конкуренты будут использовать правоохранительные органы для борьбы с тобой.
Вторым преимуществом являлось то, что, будучи губернатором, Немцов не нёс ответственности за ошибки и просчеты Ельцина и его правительства, а даже напротив – мог его критиковать. Что, кстати, он и делал. Например, открыто критикуя войну в Чечне. Это тоже давало свободу рук при проведении избирательной кампании.
Всего этого не было у высокопоставленного чиновника в федеральном правительстве. Он не обладал иммунитетом от уголовного преследования. И многие чиновники подтвердят, что правоохранительные органы очень часто использовались (и до сих пор используются) для давления на них со стороны различных лоббистских и криминальных групп.
Кроме того, назначенный Ельциным первый вице-премьер правительства не мог критиковать своего начальника. Приди такому чиновнику в голову идея баллотироваться в президенты, он всё равно должен был бы публично поддерживать ельцинскую политику даже в том случае, если такая поддержка отнимала бы у него голоса избирателей.
В сущности, именно в такую ситуацию и попал Черномырдин на выборах в Государственную Думу в декабре 1995 года. Будучи скованным необходимостью поддержки войны в Чечне, он, разумеется, потерял больше голосов, чем приобрёл. И то, что сам Черномырдин этой войны не инициировал, а к концу 1995 года уже отчетливо понимал, что её нужно было как можно быстрее заканчивать, не имело абсолютно никакого значения.
Конечно, у Немцова были серьёзные политические амбиции. В начале 1997 года ему было всего 37 лет, и перед ним открывались самые заманчивые перспективы. Напомним, что всего лишь год назад Гайдар обсуждал с ним выдвижение его кандидатуры на выборах президента России. Немцов был умён (как-никак кандидат физико-математических наук), и есть масса свидетельств того, что он хорошо понимал те минусы, которые повлёк бы за собой его переход на работу в Москву.
Но не успел Немцов даже спокойно всё обдумать, как следом за Березовским к нему в Нижний Новгород приехала дочь Ельцина Татьяна.
После некоторого замешательства она рассказала Немцову, зачем она к нему приехала. С её слов, её прислал “папа” с предложением перейти на работу к Черномырдину в правительство первым вице-премьером. Разумеется, она не знала, что незадолго до её визита у Немцова уже побывал Березовский, который ту же идею выдал за свою.
(Однако интриги Березовского не ввели Немцова в заблуждение: он знал, что это любимый трюк Бориса Абрамовича – играть на опережение и любое важное кадровое назначение объяснять своей протекцией).
Впрочем, визит Татьяны ничего не поменял в позиции Немцова: он наотрез отказывался уезжать из Нижнего Новгорода. Его аргументация была проста: меня избрал народ, и я должен отработать весь срок, на который был избран. Уходить сейчас — это малодушие: зачем я тогда выдвигал свою кандидатуру и просил меня поддержать, если, отработав чуть больше года, убегаю в Москву?
Увидев такую непреклонность, Татьяна зашла с козырей: она начала рыдать. “Папа всегда тебя поддерживал”, “Папа болеет”, “Папа просит тебя ему помочь”, “Отказать Папе в такой ситуации – предательство”, “Папа специально послал меня к тебе” и так далее.
Те, кто хорошо знал Немцова, прекрасно понимают, что это был удар ниже пояса: обвинений в предательстве он выдержать не мог. И поэтому он немедленно согласился. Слёзы на щеках Татьяны Борисовны тут же высохли, и она радостно заулыбалась.
Что это было? Зачем они с таким упорством тащили Немцова в Москву? На этот счёт существуют по меньшей мере две версии.
Первая состоит в том, что это была идея Чубайса. В преддверии радикальных и потенциально крайне непопулярных шагов, которые вынуждено будет делать правительство в борьбе с неплатежами, ему нужно было повысить популярность правительства, вызвать всплеск доверия к нему. Немцов должен был стать именно таким человеком.
И Черномырдин, и Чубайс хотели, чтобы Немцов стал лицом реформ, тем человеком, который объяснял бы народу их необходимость. Он обладал всеми необходимыми для этого качествами: у него был очень низкий антирейтинг, пресса его почти не трогала, а если и касалась его персоны, то, как правило, в позитивном ключе.
Вторая версия предполагает, что это был проект Семьи. Они уже тогда боялись Немцова как человека, который ничем не был им обязан, обладал популярностью, харизмой и амбициями и поэтому в будущей избирательной кампании мог создать массу проблем для того кандидата, на которого они сделают ставку.
Вытащив его из Нижнего Новгорода и сделав ельцинским чиновником, они с помощью своей медийной олигополии могли легко как раскрутить его до масштабов официального преемника Ельцина, так и политически уничтожить, превратив в легкомысленного Петрушку.
В соответствии с этой версией, по приезде в Москву Немцов должен был быстро понять, чего от него ждали в Кремле, и сыграть отведённую ему партию. И тогда он вполне мог стать кандидатом на ту роль, которую в базовом сценарии должен был сыграть Черномырдин. Да и Черномырдину было бы нелишне дать почувствовать, что он для Семьи не безальтернативен в качестве возможной кандидатуры на выборах президента в 2000 году.
Если же Немцов проявил бы строптивость и захотел бы играть свою игру, в которой не было никаких обязательств перед Семьёй, то тогда контролируемые Березовским и Гусинским медиа его просто раздавили бы. Это сделать было тем более легко, что в Москве он не имел никакой легитимности, отдельной от Ельцина. Как говорил Вито Корлеоне: “Держи друзей близко, а врагов – ещё ближе”.
Читатель вправе выбрать любую из этих версий. Тем более, что правда, по-видимому, состоит в том, что они обе имеют право на существование, поскольку описывают одно и то же явление с разных сторон.
17 марта 1997 года Ельцин в Кремле, под камеры, встретился с Чубайсом и Немцовым. Он торжественно объявил о назначении Бориса Немцова первым заместителем председателя правительства Российской Федерации и наговорил ему массу жирных комплиментов. Стоявший рядом Чубайс светился от радости и лишь приговаривал: “Сильное решение, Борис Николаевич! Сильное решение, Борис Николаевич!”
Таким образом “Правительство молодых реформаторов-2” было окончательно сформировано и приступило к работе.
