На фронте все то же самое: тяжелые бои за Кременную, Соледар, Бахмут, Авдеевку, Марьинку, Угледар…
Если вчерашний твит Ермака имел в виду нападение беспилотника на авиабазу в Энгельсе, то ок. Но я, честно говоря, уже раскатал губы и ждал чего-то более существенного. Но ничего. Может, все-таки, в ближайшее время, ВСУ возьмут Кременную. Во всяком случае Гайдай давно это обещает. Говорит: вот-вот…
Тут уже несколько дней по сети гуляет ролик, в котором какой-то российский командир среднего звена избивает несколько мобиков резиновой дубинкой. Будто бы за то, что они оставили позиции. В результате этого у него погибло двое солдат и еще несколько - получили ранения.
Причем рядом с офицером стоят два автоматчика с с оружием наготове. И им он сказал: “Если дерунтся - стреляйте сразу!”
Бьет он и сильно. Наотмашь, вкладываясь в удары. Потом еще ногами. В берцах, со всей силы, жестоко. Чувствуется, что он сильно зол на них и метелит от души. А в конце спрашивает, “Вы зачем сюда приехали?” Как будто не знает, что их сюда пригнали. Принудительно. Под страхом тюрьмы…
Я смотрел на этот ролик и у меня возник простой вопрос: дорогие мобилизованные россияне! Вы все еще уверены, что это лучше тюрьмы? Я не буду говорить про возможность свалить за границу, или там уехать в глухую деревню. Я беру худший вариант: тюрьму. Чем она хуже этого?
Это за кадром осталось еще то, что мобилизованным приходится убивать живых, незнакомых им людей, которые не сделали им ничего плохого. И самим ходить под бомбами и пулями, и каждый день рисковать своей жизнью. Причем сильно рисковать. Не гипотетически.
Но даже без этого. Только глядя на факт такого избиения. Это же откровенное рабство. Рабство! Вы - рабы! Вас бьют как надсмотрщики били рабов в Древнем Египте. При строительстве пирамид. И называли “говорящий скот”. У вас нет никаких прав. Нет никакой конституции. Никакой ее гарант Путин вас не защитит и даже более того: он сам источник этого рабства. Вы - вещь. Просто скот, который бьют палкой. Чем это лучше тюрьмы? Назовите хоть одну причину, почему это лучше, чем тюрьма?
Это просто загадка для меня. Я никак не могу это понять. Из своих почти шестидесяти двух лет, я сорок четыре года прожил в России. Мне казалось я хорошо понимаю этот народ. Он мне казался ушлым и хорошо понимающим свою выгоду. Умеющим мимикрировать и адаптироваться. Лишенным сантиментов и всегда находящим оптимальную стратегию выживания.
Из пяти миллионов красноармейцев, которые встретили Гитлера 22 июня 1941 года, к 1 января 1942 года в плену у немцев оказалось четыре. Вот это я понимаю - четкое понимание оптимальной стратегии.
Это потом уже будут заградотряды, приказы “Ни шагу назад” и прочие прелести сталинской “науки побеждать”. Но в тот момент, в первые полгода войны, крестьянские дети, которые помнили коллективизацию и Голодомор, не видели никаких причин почему они должны предпочесть умереть за усатого упыря, а не сдаться в плен. Немецкое рабство было точно не хуже колхозного.
И не надо мне рассказывать сказки про патриотический подъем и прочую пропагандистскую белиберду в духе Зои Космодемьянской (которая до своего подвига лежала в психбольнице). Я больше верю фронтовикам, типа Виктора Астафьева или моего деда, чем краснобаям вроде Мединского.
И что же случилось с этим народом за прошедшие десятилетия? Почему он покорно идет на убой, под палки офицеров, в чужую страну, в которой им совершенно нечего делать? Чем это лучше шконки и баланды? Восьмичасового рабочего дня и теплой постели в бараке?
А по вечерам они бы смотрели патриотические передачи Соловьева и Скабеевой и цокали языком в моменты наиболее забористых пассажей этих “шалунов ртом”. И пили бы чифирь и курили бы хорошие сигареты. Ели бы клетчатое печенье и делали бы себе брутальные наколки…
Это какое-то помешательство. За прошедшие восемьдесят лет выученная беспомощность нации стала носить уже какой-то совершенно анекдотический характер и буквально воспроизводить шутку про “...а веревки с собой проносить?” Я решительно отказываюсь понимать, что с ними произошло.
Я не предлагаю восстать. Куда там… Я не предлагаю бежать. Я понимаю - им боязно. Но им предложен (вполне легально) выбор: тюрьма или война. И они выбирают войну. Войну, на которой мало того, что они должны убивать людей и сами рисковать своей шкурой, но где их еще и бьют палкой! А могут и вообще - застрелить. Свои же! Почему? Зачем? Для чего? Неужели у них совсем нет своего собственного понимания того, как им правильнее распорядится своей жизнью? А вот поди ж ты… Похоже, что и нет…
Беда… С русским народом случилась беда… Совсем страшная, тяжелая, настоящая беда… Бывает беда у конкретного человека. А бывает, что беда случается с целым народом. И вот с русским народом случилась беда, страшнее оккупации или разрухи: он сам себя потерял. Он превратился в народ-зомби. И он идет за за Путиным как за гамельнским крысоловом из старой немецкой легенды, а тот, играя на дудочке, уводит его в никуда…
А дудочка эта заливается, поет про славное прошлое, про великое будущее и про его, Путина, величие… И все эти разговоры о величии меня ужасно смешат. Потому, что все кто говорит о величии Путина, все в этом же своем выступлении обязательно говорят о великой русской культуре. Но русская культура как раз про величие-то все давно и хорошо знает! Вот одна из моих любимых цитат из “Войны и мира” Льва Толстого, в которой он рассуждает о величии Наполеона:
“... когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого — нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
— «C’est grand!» (“Это величественно!”) - говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand — хорошо, не grand — дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких-то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c’est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что-то sublime видит в себе) au ridicule il n’y a qu’un pas», (“От величественного до смешного один шаг”) - говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoléon le grand! Du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas».
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.”
Так вот дорогие мои. С данной нам Христом мерой хорошего и плохого, мы твердо знаем: наше дело - правое. А значит враг будет разбит и победа будет за нами.
Слава Украине!
