Леонард Коэн – канадский интеллектуал во французской федоре, мистер меланхолия, певец печали, поэт боли, свидетель предчувствия вечности. Его любили бандиты, забулдыги, успешные режиссёры, популярные писатели, политики и бизнесмены. Ну, и все без исключения журналисты – за многословные комментарии и острые цитаты. Его слушали интеллектуалы, постаревшие хиппи и рокеры, благодарные письма он получал даже от панков, его композиции можно найти сегодня среди треков в плеере любого хипстера.
Его отец учился на инженера, но в итоге ушёл в семейный бизнес – занимался производством и продажей одежды, унаследовав предприятия от своего отца, крупного канадского предпринимателя и филантропа Леона Коэна. Дед Леонарда в 1888 году стал совладельцем семейной компании Cohen&Son, а чуть ранее организовал The Freedman Company, которая долгое время оставалась одной из крупнейших одёжных компаний в Монреале. Он же был в числе основателей первой канадской еврейской газеты, выходившей на английском, – The Jewish Times. Другой дед Соломон Клиницкий-Кляйн был главой йешивы в Ковно и автором двух работ по лингвистике: энциклопедического путеводителя «Сокровищница раввинистических толкований» и «Словаря древнееврейских омонимов».
В выпускном альбоме Вестмундской школы, которую закончил Коэн, под его фотографией в графе «жизненные устремления» было написано: «Стать знаменитым оратором». Летом 1955 года, катая по реке на лодке свою подругу Фриду Гуттман, он выразительно декламировал ирландца Уильяма Батлера Йейтса. Маленькому Лео с детства говорили, что он потомок первосвященника Аарона, детство своё он называл «мессианским». В романе «Любимая игра», который исследователи считают автобиографичным, от чего не уставал открещиваться Коэн в интервью, семья главного героя описана так: «Бривманы основали и возглавили бóльшую часть организаций, которые сделали монреальских евреев одной из самых могущественных еврейских общин современного мира. В городе ходит шуточка: евреи – совесть мира, а Бривманы – совесть евреев. “А я – совесть Бривманов, – добавляет Лоренс Бривман”».
«Я могу дать вам только один совет: не начинайте учить греческий», – говорил Коэн, знавший английский, французский и немецкий. Он всё время писал – это было для него, прежде всего, процессом самопознания, а уж потом литературными попытками. Писал стихи, прозу, читал со сцены, участвовал в литературном кружке в Монреале и во всех его академических собраниях. Пробовал литературу всерьёз, снял для работы дом в Греции. Его скоро наводнили невротичные блондинки и модные писатели, обитавшие на острове Гидра, они практически не выветривались оттуда. Разморенный солнцем, пропитанный алкоголем Коэн, измотанный общением, переставал себя слышать. Хотя здесь и были написаны «Любимая игра», «Цветы для Гитлера» и «Прекрасные неудачники», с острова он решил бежать.
В начале 2000-х, когда американские издатели перевели на китайский язык «Неудачников», в своём признательном обращении Коэн, которому тогда было уже за 70, поблагодарил издателя за труды, а к читателю обратился скромно: «То, что вы держите в руках, это больше солнечный удар, чем книга. Дорогой читатель, пожалуйста, прости меня, если я зря потратил твоё время». Зря не стал бы напрягаться издатель. Через 10 лет после выхода первого издания книги «Прекрасные неудачники» закрепились в Канаде в списке обязательной программы по изучению современной литературы. Однако Коэн всё равно был удивлён, обнаружив себя среди интеллектуальных запросов еще и китайской аудитории. Первый сборник его стихов «Давай сравним мифологии» вышел в 1956 году и был посвящён отцу, который умер, когда Лео было девять, а последний – «Книга томления» – опубликован спустя полвека.
Монреаль остался для него чистым городом литераторов с его студиями и дебатами, Нью-Йорк показал, что литература – это товар. И чем бы ты ни занимался в этом городе, если хочешь преуспеть, товар у тебя должен быть всегда. Коэн не скрывал, что шоу-бизнес нужен ему, чтобы не думать о счетах, он и на сцене был искренним. Чувственный опыт, прекрасные стихи, упоительно низкая хрипотца в сочетании с блеском в глазах и сексуальная харизма – ему было что дать нью-йоркской сцене. Он упрямо добивался образа самого драматичного из меланхоликов. Боль как способ, как инструмент, как взгляд – кто им только ни пытался смотреть на мир. Коэн звучит убедительней всех: «Пессимист, я полагаю, это тот, кто ждет, что вот-вот начнется дождь. А я и так чувствую себя вымокшим до нитки».
В середине 60-х надломленным, стекающим из мониторов баритоном струны американской фолк-драмы перебирал Джонни Кэш – весьма успешно, кстати. Том Уэйтс ещё учился в старшем классе средней школы города Чупа-Виста, округа Сан-Диего, но уже сколачивал свой первый коллектив, а Ник Кейв только освоил горшок. Боб Дилан вышел на публику несколькими годами раньше и сразу занял главное место в кантри-музыке, уже выступал Пол Саймон, Джони Митчелл готовила сольный альбом. В клубах публика принимала Коэна хорошо, пластинки покупала хуже. Тем не менее в конце шестидесятых он выпустил три альбома, ещё четыре – в семидесятых, потом надолго вообще пропал и снова появился. Оказалось, что успел снять фильм «Отель», написать «Книгу милосердия» и выпустить альбом Various Positions в 1985 году.
Он говорил: «Бог невозможен без секса, а секс – без Бога» – и в этом утверждении натурфилософии больше, чем поэзии, при всём его лиризме. «Прирождённые убийцы» Оливера Стоуна открыли ему 1990-е годы. Стоун взял сразу три вещи из альбома The Future: заглавную, Waiting for the Miracle и Anthem, дополнившие антураж и заострившие атмосферу фильма. Коэну они вернули эфиры на радио и места в чартах. Впрочем, во второй половине 90-х он удалился в дзэн-буддистский монастырь секты Риндзай, который располагался недалеко от Лос-Анджелеса, и провёл там 5 лет. В интервью после говорил, что не искал новой веры, его вполне устраивал иудаизм. Это было просто ещё одно путешествие и ещё одна пережитая депрессия. Его учителя звали Роси, Коэн был у него водителем и готовил еду на всю общину. «Мы с Роси в основном пили, – признавался он позже. – Он любил сакэ; я пытался обратить его к французскому вину, но он сильно сопротивлялся. Зато насчет коньяка и скотча у нас разногласий не было».
Леонард Коэн плохо считал деньги. В 2005 году Лорки, дочь певца, обнаружила, что менеджер отца Келли Линч присвоила себе 5 000 000 долларов из пенсионных накоплений своего подопечного. Вернуть ничего не удалось, Келли отрицала обвинения и обвиняла Коэна в налоговых махинациях. Двухтысячные стали для него самой горячей гастрольной жатвой, с 2008-го по 2013 годы он провёл на сцене 1100 часов. Концертами он пытался восстановить потерянные накопления, хотя туры любил всегда – и в 65 лет, и в 70 – дорожные неприятности с гостиничными неудобствами, сцену, публику.
Он всю жизнь предпочитал клубы или небольшие концертные залы, а в конце собирать приходилось стадионы – такой стала популярность. Концерты длились по три часа, в финале он выходил на поклоны по несколько раз так, словно никуда не торопится. «Споёт – не споёт» – обязательная интрига для меломана на концерте – Коэн всегда пел. И пел так, что любому зрителю в зале могло показаться, что он делает это специально для него. Во время последнего турне он заканчивал концерты песней Closing Time – время действительно подходило к концу.
В 2013 году Леонард Коэн дал последний концерт, пришедшийся на Новую Зеландию, и после жил в Лос-Анджелесе, в самом обыкновенном районе Мид-Уилшир, поближе к детям и внукам. Альбом 2014 года Popular Problems вышел в Америке, когда автору исполнилось 80 лет. В октябре 2016 года он выпустил последнюю пластинку, которую спродюсировал его сын Адам, You Want It Darker. «В этом городе всем заправляют корпорации, – говорил он о Лос-Анджелесе. – К счастью, я не из этого мира, поэтому просто наслаждаюсь климатом». А 7 ноября 2016 года он умер у себя дома.
Please dance me to the end of love. Мы все тут до конца любви. Вас будет очень не хватать, мистер Коэн.
Алена Городецкая
