Память людей, которым довелось общаться с Фаиной Раневской, сохранила немало историй о ней, а также её острот и афоризмов. Впрочем, сама Фаина Георгиевна могла вспомнить немало забавных случаев с известными людьми. Вот некоторые из них.
Взаимопонимание
Раневская вспоминала:«Я вам не рассказывала, как Татьяна Тэсс повела меня в гости к Щепкиной-Куперник? О, это была история!
Татьяна Львовна — чудо! Человек XIX века! Образованнейшая женщина, полиглот, рядом с ней мы все неучи! И поэтесса! Как блистательно она перевела стихотворные пьесы! Один ее Ростан чего стоит! Для меня Сирано может говорить только словами Щепкиной-Куперник И во всем, что она делала, такая утонченность старинной культуры!
Я была несказанно счастлива, когда попала в ее дом, в котором нельзя обнаружить ни одного предмета меньше пятидесятилетней давности. Всевозможные антикварности окружили меня. И коньячные рюмки — таких вы никогда не видели: на длинных-длинных ножках с чуть подкрашенным стеклом чайного цвета. И помешалось в них с наперсток „Наполеона“.
Я благоговела перед хозяйкой, изысканной старушкой, миниатюрной и изящной, как все, что она делала. Согласно кивала ей, когда она завела речь об Антоне Павловиче Чехове, его горестной судьбе и одиночестве, что он испытывал в пустом доме, в продуваемой ветрами Ялте, куда его супруге Ольге Леонардовне Книппер все было недосуг приехать.
После третьей рюмки я чувствовала себя достаточно раскрепощенно, от страданий Антона Павловича у меня на глаза навернулись слезы, и я раздумчиво заметила:
— Татьяна Львовна, а ведь Ольга Леонардовна — блядь!
И обмерла от ужаса: сейчас мне откажут от дома!
Но изысканная Татьяна Львовна всплеснула ручками и очень буднично, со знанием дела воскликнула:
— Блядь, душенька, блядь!..»
Из книги Глеба Скороходова «Разговоры с Раневской»
Почти родственник Пушкина
Раневская передавала рассказ Ахматовой.
— В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем, он имеет отношение к Пушкину.
Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким
образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик гордо объявил:
— Я являюсь праправнуком Булгарина.
Из книги «Фаина Раневская. Случаи. Шутки. Афоризмы»
*Фаддей Венедиктович Булгарин — писатель, журналист, находившийся с Пушкиным в конфликте и даже бывший одним из участников травли поэта.
Ваши прилетели!
Раневская рассказывала о Самуиле Маршаке:
«Я была у него в гостях, в новом доме на Садовом кольце — ужасное сооружение! Это возле Курского. На проезжую часть Самуил Яковлевич окна не открывал — там шум, как в ткацком цеху, днем и ночью. Машины, трамваи — гудки, звонки. Никто еще не додумался запретить сигналы, и все с восторгом распевали песни о «звенящей и гулящей красавице-Москве». Кошмар!
Маршак в этом доме встретил войну. И когда начались бомбежки, рассказывал мне, всегда стучал в стенку своей экономке-немке:
— Амалия Фридриховна, ваши прилетели!
— Доннер ветр! — ругалась она».
Из книги Глеба Скороходова «Фаина Раневская. Фуфа Великолепная, или с юмором по жизни»
Тоска
Ф.Г. рассказала, как однажды Федор Иванович Шаляпин вышел уже в гриме на сцену в опере «Вражья сила» Серова. Отзвучал оркестр — певец молчит. Дирижер повторил вступление еще раз, затем другой... Шаляпин обвел грустными глазами зал, покачал головой и ушел со сцены.
К нему в уборную влетел владелец оперы — Зимин:
— Федор Иванович, что же это?! Аншлаг — публика вне себя!
Шаляпин посмотрел на него и тихо сказал:
— Не могу. Тоска.
И затем обратился к секретарю с распоряжением выписать Зимину чек на покрытие убытков.
Из книги Глеба Скороходова «Фаина Раневская. Фуфа Великолепная, или с юмором по жизни»
У меня в руках была птица!
Как-то Раневская с актрисой Клавдией Половиковой делили в Театре Революции одну гримуборную на двоих. У Половиковой была главная роль в спектакле «Лисички» — со сложным гримом, двухэтажным париком, костюмами в английском стиле конца прошлого века. И вот однажды она приходит расстроенная донельзя: ее любовника, сотрудника американского посольства, выслали из страны — эпоха дружбы с союзниками кончилась.
Половикова гримируется, вколачивает кончиками пальцев крем в скулы и, всхлипывая, говорит своей костюмерше, простой женщине, с которой проработала уже сто лет. Говорит почти шепотом, с бесконечной скорбью:
— У меня в руках была птица, и она улетела!..
— Что‑что, матушка? — спрашивает костюмерша с полу — она подшивает подол половиковского туалета.
— У меня в руках была птица, — чуть прибавляет звука актриса, продолжая поколачивать скулы, — и она улетела.
— Никак не могу взять в толк, матушка, о чем ты?
— Я говорю, у меня в руках была птица. И она улетела! — Голос Половиковой крепчает, и говорит она почти по складам.
— Какая птица, матушка, никак не пойму?
Лицо актрисы перекашивается от злости, и она вопит что есть силы:
— У меня в руках была птица, твою мать, и она улетела!
Из книги Лидии Смирновой «Моя любовь»
Источник
