- В настоящее время береговой моряк, белый, Соединенные Штаты Америки, - представился Танюшке её будущий муж в Москве перед первым танцем у общих знакомых.
- Я не слепая, вижу, какого ты цвета, - сказала она.
- Все русские расисты, а я хотел вам сразу понравиться, - ответил он.
В конце второго танца он сказал:
- В Америке меня бросила жена, - и заплакал, рыжий здоровяк.
На месте Танюшки, по ее словам, любая русская тоже сразу поняла бы, что это то, что ей надо. Формальности заняли почти год. Такая оттяжка была кстати. Танюшка смогла спокойно расстаться со всеми претендентами. Претендентом она называла каждого нового знакомого, причем, в глаза и сразу. Так и говорила: «Ну, что, претендент?». Один из них, похоже, и вправду осознал себя таким по ходу отношений.
- Не плач, - сказала она ему после прямого объяснения. – Ты же не американец.
Она легко училась, что-то беззаботно закончила после школы, почти выучила английский, но по своей воле не прочитала ни одной книжки. От третьего из двух замужеств остался сын Димка; ко времени переезда в Штаты ему было двенадцать лет, ей сорок шесть, но выглядела на тридцать, дальновидно не позволяя себе расплываться. Взяла с собою мать (Танюшку-1, отец перед тем удачно умер), та охотно снялась с места, хотя немного погоревала, как она будет без своих артисток: без Софи и остальных. Танюшка-2 ей объяснила, что в американских плазмах эти выскочки будут даже в лучшем виде, чем в Москве. На вопрос, с кем их там обсуждать, оказавшись без подруг, сказала:
- Со мной. Обещаю тебе. Работать я там не собираюсь, буду обсуждать с тобою твоих проституток.
- Как ты можешь?!
- Я всяко могу. Под настроение.
Танюшка-2 безвыездно осела в своей Флориде, Танюшка-1 продолжала посещать разные страны. Узнавая русских в музеях, магазинах, не удалялась от них, как принято, а наоборот, подходила к ним, уверенно вступала в разговоры, кому требовалось – вправляла, как умела, мозги, чтобы люди знали, что Обама – не Обама, а Обамка, явление «у нас в Америке» плохое, но временное, любила ставить на место тех, кто слишком резко ей возражал. «Мы, - подчеркивала, - американцы. Это - наше дело, мы разберемся».
Выражения «у нас в Америке», «мы - американцы» обе Танюшки незаметно для себя стали употреблять и между собой. Заметив это, рыжий тоже стал называть их американками, но так, что всякий раз приходилось вскинуть на него глаза: не слишком ли нахально насмехается, и устроить ему скандал. Такие скандалы его, кажется, даже забавляли, если они, конечно, происходили не каждый день.
В начале этой весны он умер, оставив им дом и более-менее достаточные сбережения. Так бы и жить, но пошли проблемы с Димкой, с их светловолосым, вечно насупленным любимцем. Чернокожий его товарищ по работе как-то обмолвился, что решил жениться и сразу взять ипотеку, тем более, что она со скидкой.
- Может и мне взять? – задумался Димка вслух.
- Тебе со скидкой не положено, - сказал сослуживец без задней мысли, скорее сочувственно.
- Как? Почему?
- Ты же белый.
Это явилось последней каплей. Димка объявил дома и на работе, что возвращается на родину, в Москву.
- Ты не веришь в нашего Трампушку?! – первое, что пришло в голову бабушке, этой, по слову Танюшки-2, дуре, каковой она была, мол, и в молодости, далеко не совсем безошибочной.
- Я не верю в Америку. Она никогда не будет моей страной, - сказал Дима важно.
- Но в России тоже всякое может быть. Вспомни Горбачева!
-Я не знаю, кто это. Но ничего подобного в России не может быть.
- Ты ненормальный. Кто живет в России? – это говорит, конечно, мать.
- В России живут русские. Они белые.
- Живут кому некуда податься. А кто возвращается в Россию, если смог уехать, кто?
- Кто любит Россию, всегда к ней возвращается, - твердо говорит он. – Там я буду белый. Белый русский среди белых русских.
Со слезами собирая сына и внука в дальний путь, кусают себе локти: зачем так безоглядно прославляли белых, зачем так красноречиво – в присутствии мальчика! – критиковали Обамку?! Грешат и на берегового моряка.
