В начале 80-х в Питере (тогда еще Ленинграде) группа молодых, пьяных и свободных художников сколотила неформальную группу, к которой потом подтянулись музыканты, поэты, писатели. Но ядром все-таки были художники. В 1984-м вышла в свет книга одного из тех художников Владимира Шинкарева «Митьки». В книге, ставшей немыслимо популярной сразу же, Шинкарев «застолбил» новое художественно-эстетическое движение, основой которого стала соборность, простота, пьянство, независимость, слезливая доброта. Имена Дмитрия Шагина, Владимира Шинкарева, Виктора Тихомирова, Андрея Филиппова, Ольги и Александра Флоренских, Владимира Яшке, Никола Полисского, Константина Батынкова и другие — прочно ассоциируются с расцветом сначала питерского, а потом и московского андеграунда.
По имени одного из самых ярких представителей движения и его основателей — художника Дмитрия Шагина — группа стала называться «митьки». «Митьковская» лексика стала необычайно популярна. Употребление митьковских «дык», «елы-палы», «шмудак», «братушка-сестренка» давало говорящему чувство причастности к рождающейся новой реальности. А символом движения «митьков» стал человек в тельняшке и треухе, не совсем трезвый, предельно добрый и жалостливый. «Митьки», по их собственному признанию, «никого не хотят победить, поэтому завоюют весь мир». Знаменитый «митьковский» гуманизм простирается и на живущих, и на давно ушедших — акции «Митьки дарят новое ухо Ван Гогу», «Митьки отбирают пистолет у Маяковского», «Митьки дарят Ивану Грозному нового сына» — регулярно напоминали, что «митьки» — народ жалостливый.
Прошло больше 30 лет с момента основания движения — сейчас это довольно солидное «Арт-объединение „Митьки“». Иных уж нет. Кто-то отошел от «митьков», порвав с их наивно-забубенной эстетикой, кто-то рассорился, не выдержав испытания общей славой. Основателю «митьков», художнику, давшему свое имя одной из питерских нематериальных достопримечательностей, Дмитрию Шагину, исполняется 60. Корреспондент RFI встретилась с ним незадолго до юбилея.
Дмитрий Шагин за работой, 1976 годDR
RFI: Дмитрий, как это вообще — 60 лет «митьку»? Разве «митек» — это не вечно молодой парень из кочегарки?
Дмитрий Шагин: Когда я смотрю в зеркало, мне не кажется, что я старый, мне кажется, что я молодой. Но сегодня ехал в метро, и мне женщина уступила место. Я отказывался, но она настояла.
Невоспитанная какая женщина!
Зато теперь я очень надеюсь, что каждый месяц мне будет приходить пенсия, которой можно будет оплатить квартиру. Надеюсь, что меня узнают тетеньки в пенсионном фонде и дадут пенсию побольше. Но вообще, ведь когда началось движение «митьков», в уставе было написано, что хоть это и молодежное движение, но возраст, равно как вероисповедание, значения не имеют. У нас есть «митек» — женщина 1928 года рождения.
Ого! Выходит, главный «митек» — женщина?
Кстати, моя мама (известная питерская художница Наталья Жилина — RFI) тоже всегда участвовала в выставках «митьков», хотя была сильно постарше.
А основателем движения фактически был ваш отец?
Он первый стал называть меня Митек. Обычно Дмитриев звали Митя, Дима. А меня — Митек. Было еще старое выражение «Митькой звали». «Уехал в город и Митькой звали» — то есть исчез, пропал.
То есть вы нам не Димон.
Ну да, и выходит, что «митьки» — это отчасти заслуга папы. Тем более что он учитель многих «митьков», они к нам часто приходили, и он всех называл «митьками». Говорил — это все мои сынки, мои митьки.
«Митьки»DR
А вот интересно: если бы вы не родились в семье художников — кем бы вы стали? Знаю, кем бы не стали — наверняка не стали бы секретарем райкома комсомола, футболистом или, например, стоматологом. А официальным художником могли бы стать?
Помните в «Капитанской дочке» — Петруша Гринев при рождении был зачислен в полк, ну, а я при рождении был зачислен в неофициальные художники. Я хорошо помню мое первое знакомство с красками. Отец рисовал трамвай — яркими красками рисовал, отошел на минутку, а я схватил красную краску, начал мазать и кричать «Пожар!». Отец сказал: «Нет, тебе еще рано рисовать, вот тебе пластилин» — и я лепил псов-рыцарей из фильма «Александр Невский». Происхождение обязывает. Мои предки были представителями класса эксплуататоров. У одного прадеда было свое пароходство, его корабли ходили по Волге, Вятке, Каме и даже в Нижний Новгород ходили и в Москву. У них были свои пристани.
В революцию все отобрали, конечно же?
Отобрали конечно. В 18-м году все отобрали. Потом корабли до конца 60-х годов ходили. Их переименовали, а раньше называли по именам детей — «Иван», «Александр», «Анастасия». Так что я скорее всего стал бы моряком. Но поскольку случилось то, что случилось, то вся семья сбежала из Вятки и перебралась в Питер. Здесь мама уже и встретила отца. Родители бабушки погибли в революцию, и поехала она с маленьким сыном Володей, моим будущим отцом, учиться сюда. Бабушка была литературным редактором, у нее было много книг, которые писатели дарили ей с дарственной — Зощенко и другие.
А папа мечтал стать настоящим моряком, зачитывался Джеком Лондоном, мечтал о сказочных островах. Мечтал попасть на корабль, но не прошел по анкете — юнг набирали из неблагополучных семей, из детских домов, то есть из тех, кого никто не ждал. И потом все благополучно вместе с кораблем остались где-то за границей.
Папа считал, что два художника в одной семье — это много, и хотел отдать меня в Нахимовское училище, мы даже ходили туда, смотрели. Но когда мне было пять лет, отца забрали, и я его долго не видел. Он сидел на Пряжке, на психиатрической экспертизе. А когда он вышел, я уже был большой, мне было 11 лет. Мама уже к тому времени отдала меня в художественную школу, решив, что надо продолжать династию — бабушка и дедушка тоже были художники. Вятка — родина прекрасных художников. Так что я продолжатель художественной династии.
А насчет официального художника… В художественной школе я отказался вступать в комсомол. А еще было собрание по поводу войны во Вьетнаме. Закрыли окна и двери, а мы начали возмущаться — почему все закрыто, если собрание открытое. Я выскочил со второго этажа, и меня потом чествовали как антивоенного и антикоммунистического героя.
Так выглядел ваш первый прыжок в свободу?
Да, наверное, первый. А потом была первая выставка нонконформистов. В Москве разогнали бульдозерную выставку, а в Питере вдруг разрешили. Она очень забавно проходила — пускали людей на 15 минут. Люди быстро забегали, ахали, а потом их выгоняли. Пришел на выставку ректор Лукин поругался с отцом и с Арефьевым и взял на карандаш фамилию. А я пошел поступать к нему, и он, когда услышал фамилию, сразу влепил двойку по композиции. И срезал. Не получилось у меня карьеры официального художника. И я пошел в грузчики. Потом друг отца устроил меня в котельную.
«Митьки приносят Ивану Грозному нового сына»Арт-объединение «Митьки»
Вот про котельные поподробнее. Все-таки питерский андеграунд вышел из котельных.
Были разные котельные. Прежде всего — угольные. На угольные не надо было сдавать экзамены, это считалась самая низкая квалификация. Помните фильм «Рок» — там Витя Цой бросает уголек, это я его научил. Мы с ним познакомились в 1985 году. А когда я пришел в котельную, в те годы там Цоя еще не было, но было много поэтов и литераторов. У нас одно время была котельная на Адмиралтейской набережной, где в каждой были поэты, а начальником был Слава Долинин, самиздатчик. Его прямо из котельной забрали и посадили.
Чем была хороша жизнь в котельной? Все были друзья, все были поэты и художники. Было много свободного времени — сутки через трое. А я вообще устроился сутки через семь. Так как у меня была семья, я устроился еще в одну котельную, тоже сутки через семь. Получалось — сутки, потом еще сутки в другой котельной, а потом — пять дней отдыхал. И зарабатывал очень неплохие по тем временам деньги — 200 рублей. Инженер тогда получал 100–120 рублей. Для таких, как я, котельные были находкой. Начальство не капало на мозги. Главное — чтобы было тепло и ничего не взорвалось.
И стаж шел, и трудовая книжка была?
Выставки не считались работой, поэтому художник обязательно должен был где-то работать. Выставки в лучшем случае считались хобби, в худшем — вообще антисоветчиной. Первая выставка нашего Товарищества экспериментального искусства была квартирной в заброшенном доме в коммуналке. Она проработала три дня, потом власти разбили электрощиток, и люди ходили по выставке со свечами. Романтический ореол такой был. Следующую выставку нам разрешили в 1982 году. Но были выдвинуты требования: нельзя антисоветчину. Мне, например, запретили портрет Гумилева. Нельзя было религиозную пропаганду, что сейчас смешно смотрится. Любая церквушка считалась религиозной пропагандой. Пропаганда эротики и порнографии тоже была запрещена. Конечно, никакой речи об обнаженной натуре не шло, но купальщицы, например, должны были быть в трусах.
Одновременно с нашим Товариществом был рок-клуб — Борис Гребенщиков, Майк Науменко, Виктор Цой. Был также клуб 81 — поэты и писатели, в основном мои бывшие коллеги по котельным.
В 1986 году к нам на выставку пришла комиссия, сняли очень много работ — это нельзя, то нельзя. Особенно прицепились к картине Соломона Россина «Лев Толстой на коне» — огромная картина, Лев Толстой на коне, босой в косоворотке и действительно на коне. Что там было антисоветского или религиозного — непонятно. Но они уперлись — нельзя. А начальник комиссии, из КГБ он был, даже отвернул полу пиджака и сделал вид, что у него там пистолет — мол, сейчас вас всех тут перестреляю. Ну мы все картины сняли, в грузовики погрузили и увезли.
«Запорожцы пишут письмо 600-му Мерседесу»Арт-объединение «Митьки»
Неуважительно к зеркалу русской революции отнеслись?
Потом нам объяснили, в чем дело. Первый секретарь обкома был Лев Николаевич Зайков, и они решили, что это тонкий намек, антисоветский. Знаете — когда попадаешь в вытрезвитель, у тебя все должно быть — шапка, шарф и обязательно два ботинка. Потому что если у тебя один ботинок — они выбрасывают на улицу. Я один раз воспользовался — выкинул заранее один ботинок. И меня правда выбросили на улицу, правда, жестоко избили, четыре ребра сломали. Обиделись, что я такой гад, все знаю. Сапогами четыре ребра сломали и в сугроб кинули. Ну мне хотелось, чтобы не по их пошло. Так и тут.
В какой момент «митьки» легализовались?
Нас вызвали в отдел культуры, начальник отдела по фамилии Мудрова сказала: так, художники, вам разрешили бесцензурную выставку. Завтра монтируете, послезавтра открываете. А это было 31 декабря. И мы в жуткий 30-градусный мороз в неотапливаемом помещении монтировали выставку, и даже согреться было невозможно — это как раз было во времена горбачевского полусухого закона. Недалеко была валютная «Березка», мы просили иностранцев покупать нам одеколон для сугреву. И 1 января 1987 года открылась наша первая бесцензурная выставка. Пришла проверяющая комиссия во главе со скульптором Аникушиным, автором памятника Ленину во второй балетной позиции на Московском проспекте. Он говорит: «Как это? Кто разрешил такое?! Запретить продавать картины!» А официально продавать картины за границу можно было только через Союз художников, там ставили печать, что картина не имеет культурной ценности.
А еще через год вышла статья в журнале юность под названием «Как я познакомилась с митьками». Автор статьи Олеся Фокина рассказывала про котельную, про меня. А про меня до тех пор официальная пресса писала как об известном в городе алкоголике, не писали, что я еще и художник. Олеся написала очень красиво — что мы собираемся по 50–60 человек в котельной, пьем портвейн и смотрим «Место встречи изменить нельзя», «Белое солнце пустыни» и «Адъютант его превосходительства». Это было, конечно, красиво, но на самом деле котельная была крошечным помещением, там максимум могло собраться человек семь-девять. Устроили собрание спорткомитета. Котельная была непростая — она отапливала секции дзюдо и самбо. Там будущий президент тоже занимался, наверное. Его любимый тренер, кстати, меня от милиции отмазывал. В спорткомитете поняли, что враг затесался в святое — по 50–60 человек с пьянкой.
Вот так нелепо кончилась ваша карьера кочегара…
Но к тому времени митьковские выставки уже вовсю проходили. Первую выставку открывал Гребенщиков, а закрывал Цой. Первые наши выставки проходили в Доме ученых. Ученые вообще любили всякие неформальные вещи. К 88-му году уже все знали о «митьках». Приехал первый заграничный «митек». Звонок в дверь: «Здравствуйте, я „митек“ из Болгарии».
В тельняшке?!
Конечно. И с бутылкой. Спрашиваю: «Как вы меня нашли?» Он говорит: прочитал про вас и понял, что должен с вами познакомиться. Купил путевку, приехал в Ленинград, вышел на вокзале. Иду по Невскому, смотрю — у какого-то кафе бородачи тусуются, у одного в руках картина. Спрашиваю: знаешь Митю Шагина? Конечно. Как его найти? Запиши адрес. Интересно, правда?
«Митьки никого не хотят победить, поэтому завоюют весь мир...»Арт-объединение «Митьки»
Удается ли вам по-прежнему жить в соответствии с заявленной 30 лет назад философией «Митьки никого не хотят победить, поэтому завоюют весь мир»? Кстати, это можно назвать философией?
Вы забыли продолжение — «…и будут всегда в говнище и в проигрыше».
Некоторое лукавство все же тут есть. Получается, что вы все же хотели завоевать мир.
Наверное, каждый художник втайне мечтает, чтобы его картины продавались в мире, чтобы про него писали, чтобы альбомы издавали.
Ага — значит «завоевать» в творческом смысле?
Ну конечно. Поэтому была мечта о выставках где-нибудь в Париже или в Нью-Йорке. Все это осуществилось, так что мир мы уже завоевали. Хотя кто-то, наверное, сильно во мне за это время разочаровался, потому что я уже 24 года совсем не пью, а это важная составляющая «митьков». Правда, у нас нет сухого закона, и некоторые «митьки» по-прежнему выпивают.
Как-то на нашу выставку пришел тогдашний мэр Питера Анатолий Собчак, посмотрел картины и спрашивает: «А где у вас студия? Куда к вам в гости приходить?» А у нас ничего не было. Тогда Собчак распорядился дать нам мансарду на улице Правды. Он говорил тогда: это же прекрасно, как в Париже — художники в мансарде. Потом выяснилось, что эта мансарда — чей-то пентхаус, и его надо освободить. В 2005 году пришел человек, который предложим нам съехать из нашей мансарды. Мы отказались и даже поставили решетку перед дверью. И даже баррикаду сделали. Заняли оборону. Но 1 апреля 2005 года (словно специально дату выбрали) пришли люди и сломали автогеном решетку, двери и говорят — выметайтесь, мансарда продана — и стали срывать картины, а художников просто взяли за руки-за ноги и начали выкидывать. Слава богу, там была моя жена Татьяна, которая села на стул и сказала: «Я никуда не пойду». Они достали ружье и говорят: «Сейчас мы тебя пристрелим», на что Таня ответила: «Всех не перестреляете». В этот момент кто-то постучал в дверь, они подумали, что это свои, и открыли, а это пришел историк Сергей Лебедев, а с ним телекамеры. Ну хотя бы перестали картины срывать. Вскоре пришел помощник Старовойтовой Линьков с охраной, показали какую-то такую корочку, что они тут же извинились и стали картины на место вешать. За нас тогда вступились Андрей Петров, Михаил Пиотровский. А нам дали другое помещение, на улице Марата.
Интересно, а случись сейчас что-то подобное — пошли бы вас так же защищать?
Вот уж не знаю. А тогда открывать нашу новую студию пришла Матвиенко. В тельняшке. А там на Марата быстро нам ремонт сделали — там все текло, поэтому там никто не мог жить. Многие картины из-за этого попортились. И нам сделали договор бессрочной бесплатной аренды.
За что вы и получили потом от поклонников — за дружбу с властями.
«Дружбу» в кавычках. Да, сколько статей тогда было — какой Шагин нехороший, получил здание из рук губернатора. Это как раз совпало с выходом книги Владимира Шинкарева «Конец митьков», где рассказывалось о том, какой я плохой. Из каждого питерского утюга неслось, что хуже Шагина только Пол Пот. И я тогда устроил акцию — во время презентации книги с текстами митьков стал на сцене стирать тельняшку. Долго-долго стирал. И отстирал — нападки прекратились. Но атака против нас была массированная — все писали о нас, какие «митьки» плохие, были сотни публикаций. Я уверена, что это был заказ.
«Митьки дарят новое ухо Ван Гогу»Арт-объединение «Митьки»
Скорее всего — синдром толпы. До этого еще были недовольны, что «митьки» с портвейном завязали…
«На красный террор „митьки“ ответят белой горячкой». У «митьков» пьянка была делом чести. Книга «Митьки» воспевала пьяные подвиги. Особым шиком считалось напиться в доме, где алкоголь запрещен. Чисто митьковская история — на лестничкой клетке выпить бутылку портвейна, позвонить в дверь, войти в квартиру трезвым, тебя поят чаем, а ты на глазах у всех неизвестно от чего пьянеешь. Но со временем я совсем допился. Многие друзья умерли, особенно в начале 90-х, когда появились ларечки со спиртом «Рояль». И наш друг, замечательный врач Женя Зубков, решил нас спасать. Он к тому времени жил в Нью-Йорке, работал по системе 12 шагов. Вот он решил на нас поэкспериментировать. Эксперимент прошел удачно. Это был апрель 93-го года, я два месяца не пил — было совершенно отравлен. Но так как алкоголизм — болезнь отрицания, то я считал, что, скорее всего, закуска была некачественная. А на самом деле я был на грани смерти. Когда меня спрашивают: «А как это ты решился бросить пить?», мне всегда бывает трудно объяснить, что такое смерть от алкоголя.
Женя Зубков встретил нас в Нью-Йорке и отвез в реабилитационный центр. Там меня попросили заполнить анкету — надо было писать «да» или «нет». Считается, что если ты на три вопроса ответишь «да» — у вас проблемы с алкоголем. Там вопросы вроде «Болит ли у вас по утрам голова?», «Опохмеляетесь ли вы?» и т. д. Я ответил «да» на 28 вопросов, а на один — «Задерживали ли вас за вождение в пьяном виде?» — ответил «нет» только потому, что не вожу машину. Каждый алкоголик уверен, что у него нет проблем, что он в любой момент может остановиться.
И я спросил тогда: как же быть? Как научиться культурно пить? А мне в ответ: «Ты сможешь один день, сегодня не пить?» — «Ну смогу. А что завтра?» — «Нет, завтра будет завтра. А ты только сегодня попробуй не пить». — «Ну хорошо». Это отчасти уловка, самообман, но на этом и построена система 12 шагов, которую еще называют системой одного дня. «Сегодня я не пью». Потому что заречься не пить всю жизнь ужасно трудно. Закон трезвости открыла жена Билла Уилсона, основателя системы 12 шагов. Когда Уилсон бросил пить, он начал всем рассказывать об этой новой системе — алкоголикам рассказывал, в тюрьмы ходил. А потом жаловался жене: «У меня ничего не выходит, я им рассказываю, объясняю, а они все равно пьют». «Но ты-то остаешься трезвым», — ответила жена. Очень важный момент: когда помогаешь другому — помогаешь себе. Это двенадцатый шаг системы. Первый — признать свое бессилие перед проблемой. А 21 год назад клинику по системе 12 шагов открыли и под Питером. Туда со всего мира приезжают, 7 тысяч выпускников уже. Считается, что каждый человек, который изменил свою жизнь, помог еще десятку-полутора других — семье, близким
Как вы думаете — возможен ли сейчас андеграунд в том виде, в каком он начинался при вас, в нынешних условиях?
У нас сейчас как раз полу-андеграундное состояние. Новые власти Питера расторгли бессрочный договор на помещение. Что будет дальше — не знаю, но я готов к тому, что в любой момент придут люди и опять начнут нас выкидывать. Потому что я настоящий оптимист — в отличие от пессимиста, который считает, что хуже уже не будет, я уверен, что будет.
