Несколько последних лет Наталья с мужем провела за границей – в Голландии, Чехии, Австрии; работали на плантациях, неплохо, по меркам родины, зарабатывали, но в начале войны пришлось вернуться – погиб под Харьковом их сын, надо было похоронить. Ему было 22 года, служил по контракту, после школы выучился на сварщика, успел несколько лет удачно поработать. Его специальность пригодилась и в армии, чего он не ожидал и чему был рад.
После похорон они могли вернуться за границу, но муж решил пойти на войну, а без него ехать она не захотела. С работой в их городе плохо, очень даже плохо, продавщицей в овощной ларек устроилась потому, что почти не было желающих – заработка хватает только на хлеб, картошку да какие-нибудь обрезки.
Покупаю у неё помидоры, огурцы, лук. Ей за сорок, не толстая (такие здесь не на каждом шагу), лицо у неё женщины, много работавшей под открытым небом и экономящей на косметике. Торговля у неё идет слабо – очень большая, конкуренция. Тротары вокруг базара заняты пожилыми горожанками, пытающимися продать хоть что-то из того, что выросло на их огородах.
В первые дни общался с нею мельком, потом пошли тоже короткие, но содержательные, как на меня, разговоры.
Я, например, спросил её, чем, на её взгляд, отличаются голландцы, австрийцы, чехи от украинцев. Она отвечала кратко, но видно было, что обдуманно. Они больше уважают закон и порядок. Они больше уважают человека. Они больше уважают частную собственность и вообще все частное, личное. Они меньше лебезят перед начальством, меньше боятся власти – не то, что украинец, который, когда прав, боится её иногда даже больше, чем когда неправ. Но если тот же австриец что-то нарушит, на него сразу, быстрее, чем даже в Украине, донесут и не будут стесняться этого. Меньше опасаются ментов, все делается через адвокатов, о существовании которых в Украине многие все еще не догадываются.
Я сказал Наталье, что у русских уважения к человеку и ко всему частному, конечно, не столько, сколько у украинцев - меньше, но только чуть-чуть. Этим «чуть-чуть» давно обозначаю для себя все несходства украинцев и русских.
-Не согласна, - сказала она. – От нас русские отличаются больше, чем на чуть-чуть. Они от нас отличаются почти так же, как мы от голландцев.
Я сказал, что не часто встретишь украинского заробитчанина (отходника по-русски) с опытом пребывания на Западе, который бы так уяснил все эти отличия и мог выразить их словами. Она ответила, что много об этом думала, когда сидела в подвале во время русских налетов, да и сейчас думает. Живет одна, всё время думать только о чем-то домашнем не приходится. Иногда видит на скамейке у подъезда соседку с желтой завивкой, та просит присесть, начинает жаловаться на мужа, на сына, на других соседей, на местную власть и на киевскую – на всех. Наталья немного послушает и встает уходить. У неё ни мужа, ни сына, ни стариков - в наличии только власти, но что на них жаловаться?
В отличие от неё, я коренную разницу между совком и Западом уяснял в ходе чтения всего запрещенного и только потом проверял пребыванием на Западе. Оказалось, однако, что и они с мужем «дошли до всего» не только заграничным опытом: что-то читали, слушали «Свободу». А читали, между прочим, не что-нибудь, а «Атланта». Это благодаря сыну. Он любил читать сам и приучил их.
В общем, мы согласились, что нас всех – и меня, и её с мужем, и их сына - можно считать жертвами буржуазной пропаганды.
В следующий раз она сказала, что, вспоминая наше обсуждение, вдруг подумала про обратную сторону дела. Если у всего на свете есть обратная сторона, то должна она быть и у заграничных порядков и обычаев, которые мы хвалим.
-Более того, Наташа!- обрадовался я, потому что сам не раз думал об этом. – Узнавание Запада я и начинал когда-то как раз с его обратной стороны. Как все советские люди: с книг, с художественной литературы, причем, в первую очередь с западной. Она ведь почти вся про западную обратную сторону. Просто помешалась на изнанках буржуазного общества! Только их и видели, слабости и грехи человека в мире чистогана, где для каждого на первом месте я, я и моя выгода, а до других дела нет. Лицевой стороной того мира, которой он, кажется, только то и делает, что спасает и вдохновляет всех, кого может – этой стороной я заканчивал, а начинал да, с обратной, с той, которой он продолжает огорчать своих особо чувствительных сочинителей.
Каждый день её вижу, что-то у неё покупаю, знаю, что надо спросить и в то же время боюсь спрашивать о муже: звонит ли, как ему там – вдруг она заплачет вместо ответа.
