Фильму «Убить дракона» исполнится тридцать лет. Его сняли в 1988 году. Середина перестройки – запретили карательную психиатрию, город Брежнев переименовали обратно в Набережные Челны, из Афганистана начинают выводить советскую армию.
Пьеса Евгения Шварца, написанная в годы Второй мировой, звучала пророчески. Советскому дракону остается жить два года, но это сейчас мы знаем, что лишь два, а тогда будущее было точно таким же туманным, как и прошлое. Захаров в ленте сгущает краски – Ланселоту в финале не приходят на помощь его друзья, а возлюбленная Эльза отворачивается от него. Режиссер мог думать, что он снимает про свое собственное время, а снял про завтрашнее. Из 2017-го его лента звучит жестче, чем мог бы надеяться сам Захаров.
Дракон ведь и правда не умер. Ему на смену и впрямь пришли хаос и бургомистр. А люди, уставшие от одного и второго, очень скоро снова захотели дракона. Да и сам Марк Анатольевич в итоге примкнул к «горожанам», заявив в сентябре 2016-го о поддержке аннексии Крыма и «архиодаренного Владимира Путина».
А, впрочем, не он один. Ланселот проиграл битву за сердца детей. Бюргеры не стали побеждать Дракона в себе. Шварц мог думать, что пишет пьесу про Веймарскую республику и Рейх, а написал про Советский Союз и Россию. Те, кто в 90-е обличал империю, сегодня кладут камни в ее крепостную стену. За пять лет в России может измениться все, а за сто – ничего. Круг замкнулся.
И можно долго рассуждать о том, что все империи переживают фантомные боли. Что рецидив в сердцах граждан был неизбежен. Что лишь скачок цен на нефть в начале «нулевых» позволил возродить систему. Что российская элита мотивирована лишь сверхдоходами и сверхпривилегиями. Все это так – и абсолютно не так.
Потому что любую историческую закономерность можно описать как набор случайностей. Препарировать, дистиллировать, представить как сумму совпадений. Но суть в том, что логика существования России находится в плену у очень простой закономерности.
Российская Федерация – даже после всех случившихся с ней в ХХ веке усушек и утрусок – все равно остается страной, обреченной жить по наднациональным законам. Она не стала национальным государством – да и не может в нынешнем виде им стать. Слишком уж велика разница между ее окраинами, слишком уж масштабны различия между жителями Бурятии и Дагестана, ненцами и чеченцами. Она обречена быть инклюзивной – убеждая жителей покоренных некогда территорий, что существование в общем государстве для них благо.
Как следствие – любые элиты, оказавшиеся у ее руля, обречены раз за разом рассуждать о «духовных скрепах». Задача которых – связывать страну имперской арматурой. Отсюда же – все разговоры о многонациональной природе страны и апелляции к событиям Второй мировой как главному знаменателю родства и единства.
Любой, кто в России побеждает дракона, оказывается лицом к лицу с дилеммой: страна похожа на лоскутное одеяло. Она обречена быть заложницей противоречий: между национальными республиками и русскими областями, между регионами-донорами и дотационными территориями, между теми, кого кормит Москва, и теми, кто кормит Москву. Вдобавок ситуация усугубляется тем, что, в отличие от 1991 года, границы потенциальных расколов не прописаны на контурных картах – и центробежность может быть хаотичной по своей географии и последствиям.
И это та реальность, с которой обречен столкнуться любой российский политик, волею судеб и переворотов оказавшийся на вершине пищевой цепочки. Его либеральное прошлое окажется беспомощным перед простой вилкой вариантов: либо он становится вторым Горбачевым, либо вторым Путиным.
Любые реформы приведут к появлению внесистемных игроков. Любая экономическая оттепель – к политическим запросам у бизнеса. Любая децентрализация заложит фундамент под центробежность. Кастрация силового аппарата снизит его лояльность. Отказ от пропаганды чреват появлением неудобных вопросов. Сокращение коррупционных окошек – разрушением внутриэлитного консенсуса.
Особенность российской системы в том, что она принципиально нереформируема. Любые перемены обязательно приведут систему в движение – и нет никаких гарантий, что эти перемены сохранят государственное статус-кво. А на другом полюсе выбора – консервация существующего. Общественно-политический формалин. Забетонированное единство и монументальное единодушие.
В этом смысле «владимирпутин» – это не архитектор системы, а ее функция. Любому, кто придет ему на смену, придется оказаться перед тем же самым выбором. Проблема не в том, что Ланселот не может победить Дракона. Проблема в том, что после этого ему придется становиться его реинкарнацией.
Или распускать страну по домам.
Павел Казарин
