В ночь с 29 на 30 ноября 2013 года тогдашняя киевская власть применила силу для разгона палаточного лагеря сторонников европейской интеграции Украины на площади Независимости в Киеве. Для меня именно этот разгон (несмотря на все последующие, нередко весьма драматические события) стал поворотным пунктом в истории Майдана. Потому что именно после него жители Киева вышли на улицы украинской столицы без всяких политических призывов, без всякой агитации – я бы сказал, что в те дни политикам скорее приходилось удерживать людей от радикальных действий, чем призывать к ним.
Примерно то же самое происходило и на грандиозном митинге 1 декабря, когда лидеры украинской оппозиции просто опешили от количества протестовавших, причем настроенных на немедленную отставку президента Виктора Януковича и прочих виновников разгона демонстрации студентов. Именно в этот момент обнаружилось очевидное противоречие между "правовым полем" и "полем протеста" – с правовой точки зрения Януковича нельзя было отправить в отставку просто так, решением митинга, а с точки зрения протестовавших он уже был нелегитимным президентом. И именно в этот момент обнаружилось противоречие в понимании событий оппозиционными лидерами с одной стороны – и Януковичем и его российскими союзниками с другой. Оппозиционные лидеры прекрасно понимали, что не они, не их призывы – причина появления такого количества людей на улицах Киева и других украинских городов. И что их главная задача – убедить власть пойти на компромисс, не допустить дальнейшей радикализации ситуации, силовых действий с обеих сторон, гибели людей. Именно поэтому оппозиционеры в первые недели Майдана придумывали для протестующих такой алгоритм действий, который выглядел бы давлением на власть, а не захватом власти.
С точки зрения Януковича и Владимира Путина то, что происходило на Майдане, было технологией, стремлением захватить власть любым путем, помешать российско-украинскому сближению, "отдать" Украину Западу. Реагировать на эту "технологию" пытались, игнорируя протесты на Майдане или имитируя собственные "гражданские выступления" (так появился Антимайдан). То, что Антимайдан приходилось организовывать и оплачивать, тогдашнюю украинскую власть не смущало. Мне кажется, ее представители искренне верили, что главная мотивация участников Майдана – материальная заинтересованность, что нужно ответить деньгами на деньги. То, что можно выйти на улицы и оставаться в палатках просто так, по собственному желанию, не думая об обогащении и даже о последствиях своего решения, оставалось непостижимым для противников Майдана. Эти люди не верили и по-прежнему не верят в стихию. И именно поэтому не могут у стихии выиграть. Нельзя победить то, чего не хочешь хотя бы заметить.
В российском политическом сознании Майдан по-прежнему остается "государственным переворотом", заговором кучки людей против законной власти, хотя решение украинского парламента об отстранении Януковича от обязанностей президента после его бегства из Киева было скорее попыткой обеспечить хоть какую-то стабильность в стремительно разваливающейся государственной машине. В России посчитали, что этой машины уже нет, что некому будет ответить на Крым и на вторжение в Донбасс, но тут, к изумлению не только российских, но и украинских политиков, начала по-новому проявляться стихия Майдана, появилось волонтерское движение, добровольческие батальоны, все то, что дало Украине возможность выстоять в непростые зимние и весенние месяцы 2014 года.
Майдан не организуешь только потому, что этого захочется кому-то в Москве или в Киеве – на улицы украинцы выходят сами, а не по приглашению
И это проявление стихии – то, чем Украина действительно отличается от России. Стихия, нередко анархичная, наивная, далекая от стратегического мышления и уважения к государственным институциям, существует как бы параллельно самому государству. Нужно приложить немало усилий, чтобы заставить эту стихию обрушиться на власть, но у Януковича получилось. Нужно приложить немало усилий, чтобы заставить эту стихию организовываться в противоречащие самому ее характеру "добробаты" и идти на войну, но это получилось у Путина. Однако, если призадуматься, в этом нет ничего такого уж удивительного: стихия приобретает отчетливые формы, только когда внешний раздражитель угрожает самому ее существованию. Стихия – это Украина и есть. Именно поэтому насмешливо повторяемый российской пропагандой лозунг "Они же дети!" стал своеобразным спусковым крючком для действий сотен тысяч людей после разгона студенческого лагеря на Майдане. И именно поэтому вторжение на восток Украины воспринималось как попытка уничтожения всей страны, как возможность гибели и стихии, и государства.
Конечно, выстраивать на клокочущем фундаменте государство – задача не из легких. Но и имитировать стихию с помощью технологий, чтобы помешать этому строительству, – тоже неблагодарная задача. Невозможно выстроить в украинских условиях российскую авторитарную "вертикаль", потому что она будет рано или поздно сметена стихией. Даже классическое европейское государство с законопослушным населением так просто не построишь – стихия натурального обмена и привычного кумовства никуда не денется, даже если объявить ее коррупцией. Но и "третий Майдан" не организуешь только потому, что этого захочется кому-то в Москве или в Киеве – на улицы украинцы выходят сами, а не по приглашению.
Именно поэтому украинские государственные институции и украинская стихия обречены на сосуществование. Наверное, такое государство нельзя достроить "до конца", до европейской или российской модели. Но и победить его тоже невозможно.
Виталий Портников
