Тонко настроенная система «разделяй и властвуй» помогала удерживать в своих границах всех, кроме самых решительных мятежников
Неудивительно, что кнут является синонимом рабства Нового Света: его непрекращающийся свист был явной угрозой для порабощенных работников, напоминая им, что их жизни больше им не принадлежат и что они должны полностью подчиняться (хотя бы внешне) своим господам. Кнут был жестоким и эффективным инструментом пыток - частью жестокой стратегии, которая поддерживала работу американской плантации. И очевиднее всего это проявлялось на островах Карибского моря. К середине 18-го века они являлись самым ценным регионом Британской империи, а остров Ямайка с ее огромными сахарными плантациями и жестоким рабовладельческим режимом был драгоценной жемчужиной в имперской короне.
Как и в других уголках Америки, право ямайских хозяев наказывать своих рабов было закреплено в законе, и насилие, которое поддерживало рабство, выходило далеко за пределы наказания кнутом. Наказания могли включать в себя ампутацию, калечение, клеймление и многое другое. Рабы также могли быть преданы смерти – это наказание чаще всего применялось во время бунтов. И их редко убивали быстро. Мучительные казни, постигшие тех, кто возглавлял восстания или был причастен к заговору бунтовщиков, представляют собой одни из самых ярких примеров людской жестокости.
Но физическое насилие само по себе не могло сохранить прибыльность карибских плантаций. Невозможно заставить большие группы людей трудиться в поте лица столько лет подряд одной только болью и ужасом. Поэтому даже самые бессердечные рабовладельцы были вынуждены разработать сложную систему управления с учетом устремлений и страхов людей, чьи судьбы они вершили.
Особую важность приобрело разделение рабов на классы. В британских странах Карибского бассейна порабощенные превосходили в численности свободных белых. На Ямайке соотношение было выше 10 к 1, а на некоторых больших плантациях - около 100 к 1. Поэтому управляющие должны были разделить рабов, чтобы властвовать над ними. Поставка рабов из Африки предоставила им такую возможность. Как отмечал в 1804 году управляющий несколькими крупными ямайскими плантациями, это была распространенная тактика: «принять в именье негров, чтобы противопоставить один этнос другому – тогда две трети встанут на сторону белых в случае восстания». Предполагалось, что порабощенные из одной африканской нации откажутся присоединиться к восстаниям, организованным другими, предпочитая служить своим белым господам в надежде получить награду за верность.
Привилегирование одних порабощенных людей над другими было еще одним эффективным способом сеять раздор. Рабовладельцы поощряли сложные социальные иерархии на плантациях, представлявшие собой нечто вроде классовой системы. На самой верхушке иерархии в рабских общинах сахарных колоний Карибского моря были ремесленники, обученные по поручению белых управляющих – сахаровары, кузнецы, плотники, каменщики и надсмотрщики. Эти люди были, в целом, более обеспечены материально, чем полевые рабы (большинство из которых являлись женщинами), и, как правило, жили дольше.
Важнейшими членами этой порабощенной элиты были надсмотрщики, которые отвечали за соблюдение дисциплины и рабочего порядка среди прочих невольников. Эти люди были необходимы для эффективного управления плантациями – через них передавались приказы, а иногда и велись переговоры между белыми хозяевами и полевыми рабочими. Они также были одними из сильнейших фигур в системе.
Порабощенной элите предоставлялись разные льготы: хорошая еда, одежда, просторное жилье, даже перспектива (в некоторых редких случаях), что хозяин мог дать им вольную в своем завещании. Это было видно даже по имени. Например, главный надсмотрщик одного ямайского имения указан в записях 1813-14 года не только как Эмануэль, но и Джеймс Рид. Причина была в том, что Эмануэль с одобрения владельца плантации был крещен англиканским священником. Он принадлежал к меньшинству, удостоенному христианским именем и фамилией - людям, чье крещение помогло отличить их от множества. В книгах преобладают списки людей, отождествляемых только по коротеньким рабским прозвищам, присвоенным им управляющими: Нэнси, Мэри, Салли, Джуно, Ева и Венера; Том и Джо, Гектор и Гамлет, Лондон и Дублин.
Англиканская церковь была одним из столпов белого истеблишмента на Ямайке, поэтому крещение несло с собой престиж. Хозяин Рида, конечно же, понимал эту особенность. В 1783 году он сделал вывод, что «многие из лучших негров со всех плантаций» были крещены «по заслугам», и он считал, что это делает их «лучшими» рабами (он имел в виду - более трудолюбивыми, более верными). Ничто из этого не означало, что порабощенная элита считалась равной своим белым господам. Отнюдь. Но рабовладельцы, очевидно, знали, что такие послабления, как добротная одежда, превосходное питание, а время от времени – и глоток «портвейна» или даже инициация в жестко иерархическое англиканское общество, могут уменьшить вероятность успешного и открытого сопротивления. В сочетании с неизбежными последствиями неудавшегося восстания, это помогло убедить большое количество невольников попытаться выжить в этой системе путем переговоров.
Различные привилегии, данные рабской элите, привели к тому, что некоторые заняли консервативную позицию, стремясь защитить то, что они получили. Они также произвели на свет новую культуру «стремления» в рабском сообществе, - мрачную и трагическую тень «американской мечты» о независимости и богатствах, которые мотивировали рабовладельцев. Рабы, которые прожили достаточно долго и физически либо психологически не были сломлены трудом, могли стремиться вступить в ряды привилегированной элиты. И есть свидетельства того, что те, кому удавалось заслужить снисхождение белых управляющих и остаться вдалеке от полевых работ, дорожили этими преимуществами. На Барбадосе один раб даже убил своего преемника, а затем покончил жизнь самоубийством, когда белый управляющий лишил его работы надзирателя.
Истории, подобные этой, искажают распространенные представления о рабстве - и о рабах. В народном воображении и в большинстве исторических трудов порабощенных людей обычно воспринимают либо как забитых жертв, либо как окруженных романтическим ореолом мятежников: мы привыкли думать о рабах как о невинных жертвах, претерпевших неизбежные мучения, или как о смелых бунтовщиках, решительно восставших против своих угнетателей. Это противоречивое упрощение. Ограничивающие категории - «жертвы» или «мятежники» (или даже «коллаборационисты») - не могут должным образом показать то, какие решения приходилось принимать порабощенным людям, в том числе надсмотрщикам, англиканским новообращенным или сошедшим с ума барбадосским надзирателем.
Эти люди показывают нам, что рабство было столь же многогранным, сколь и беспощадным. Выживание в его мрачных реалиях требовало решимости и умения, даже эгоизма; и его было почти невозможно вытерпеть, не идя на компромиссы в том или ином виде. Все порабощенные - от только что взятых в рабство африканцев до опытных полевых работников; от детей, вынужденных работать, как только они могли взять в руки маленькую мотыгу, до таких матерых надсмотрщиков, как Рид, - находись под исключительным давлением. Они делали все возможное, чтобы выжить, и, по возможности, извлечь выгоду из скудных возможностей, предоставленных системой, в ловушке которой они оказались.
Каким бы сложным и раздробленным ни было невольничье сообщество, сколько бы ни было людей, оказавшихся в неустойчивом, относительном довольстве, все они изо всех сил пытались жить в рамках системы, призванной способствовать разобщению, смятению и страху. Даже самые любимые хозяевами надсмотрщики могли быть понижены в должности по их прихоти. Некоторые храбрые или отчаянные души решались бежать. Но тонко настроенная система «разделяй и властвуй» помогала удерживать в своих границах всех, кроме самых решительных мятежников.
До конца 18-го века сложные и жестокие стратегии управления были очень эффективными: противостояние власти белых усмирялось, а рабские сахарные плантации давали огромную прибыль. Только с началом Гаитянской революции в 1791 году и растущего гуманитарного влияния британская система рабства дала первую трещину.
