В Московском Кремле я стараюсь бывать регулярно. И всякий раз, покупая входной билет, чувствую себя несправедливо обманутым. Почему я, житель столицы, должен платить деньги, чтобы почувствовать биение её сердца?
Сто лет назад Кремль был открыт для всех. Это была органичная часть города - самый его центр, его сердце, душа и пульс. Через его улицы летели пролетки извозчиков, шумела живая музыка в ресторанах, маршировали комендантские роты. В старых соборах лились песнопения, со всей страны ехали люди, чтобы прикоснуться к московским святыням. Когда в революционные дни 1905 года прямо в Кремле был убит в своей карете московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, никому в голову не могло придти закрыть вход в крепость для граждан.
Но великая трагедия русского народа превратила Москву в центр большевизма. Расстреляв крепость осадной артиллерией, предатели сломили сопротивление ее героических защитников - юнкеров военных училищ Москвы. Захватчики, вчерашние каторжники, воры и убийцы затворились в кремлевских стенах расположились как хозяева в узорчатых царских палатах, устроили общественные туалеты у древнейшего Московского собора Спаса-на-Бору. Позже его снесли. Как снесли ансамбли Чудова и Вознесенского монастырей. Спустили с башен гордых российских орлов и водрузили рубиновые пятиконечные звезды. Эти звёзды для большинства — привычный и красивый атрибут столицы. Для меня же — клеймо Каина, символ захвата и зла.
Уже сто лет красивейший Московский Кремль является вертепом разбойников, захвативших и терзающих Россию. Они его разграбили, разгромили и продолжают удерживать, прятаться за его стенами. В начале нового тысячелетия слово "Кремль", к великому сожалению, в глазах всего мира стало символом клептократической и агрессивной власти.
Но, тем не менее, сюда тянет вновь и вновь. Прохожу через караулы Троицкой башни, стараюсь не замечать серое убожество Дворца съездов. За спиной свистки сотрудников ФСО, по бокам — огромные пустые площади на месте снесённых монастырей. Но как же замирает душа, когда за парящей на широком подклете церковью Двенадцати апостолов вырастает громада Успенского собора. Его белокаменные высокие стены дышат спокойным величием. Потемневшие резные троны царей и патриархов и древние новгородские иконы заглушают своей ослепляющей мудростью многоголосие китайских туристов. Для них — это не более чем красивая картинка. Для меня — источник силы и вдохновения.
Эта сила исходит и от белокаменных тяжёлых гробниц великокняжеской усыпальницы - Архангельского собора. Внутри пурпурные краски его стен тягучи и таинственны. Снаружи же собор по-Ренессансному лёгок и светел. Напротив мерцает золотом игривое многоглавие домового великокняжеского Благовещенского собора. Особенно меня трогает, малозаметная на этом пышном фоне, одноглавая церковь Ризоположения. Взгляд туриста на ней долго не останавливается. Но эта церковь, возведённая псковскими зодчими, покоряет и вдохновляет своей раннемосковской простотой. Внешняя ее строгость компенсируется внутренним убранством: бесценным иконостасом, потемневшим золотом и серебром, помутневшими фресками.
В храмах и стенах Москвы нет сурового мужества Пскова, духа свободы Новгорода, легкости и солнца Киева. Здесь, конечно, ощутимы груз суровой царской власти и претензия на византийское наследство.
Я люблю неторопливо бродить по кремлёвским соборам, внимательно рассматривать росписи их стен, вглядываться в древние иконы, читать надписи на плитах гробниц, обращаться внутренне к великим московским святым — митрополиту Филиппу московскому и великому князю Михаилу Черниговскому — жертвам двух безумцев-властолюбцев Ивана Грозного и хана Батыя.
Даже не верится среди оглушительной городской суеты, что когда-то над Боровицким холмом шумел высокий сосновый бор, напевавший свои тайны спокойной реке Москве. И я в эти моменты думаю, что сто лет для древнего Кремля не срок. Пролетят ещё годы. В знак мира и чистоты покроет кое-где алый кирпич старых стен белая известка. Уйдут в музеи рубиновые звёзды. И вновь гордо расправят свои крылья над величественными копьями кремлевских башен византийские двуглавые орлы.
