Другу Світову війну не знав ніхто краще за її безпосередніх учасників. Якою вони її змалювали? От такою.
«Перед нами появлялись все новые и новые лица — полковники, подполковники. Некоторых я узнавал — прокурор, председатель Военного трибунала… Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.
Тот, к кому обращался комкор, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:
— За сколько продался, Иуда?
Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого ладно скроенного корпусного комиссара.
Дмитрий Иванович заговорил первым:
— Вы бы выслушали, товарищ корпусной…
— Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем…
…Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать?
Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.
— Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.
Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:
— Через двадцать минут решение — и вперед.
— Чем же «вперед»?
— Приказываю немедленно начать наступление. Не начнете, отстраню от должности, отдам под суд
Корпусной комиссар диктует приказ, Цинченко записывает.
— Давайте сюда.
Цинченко подставляет планшет. Корпусной комиссар выхватывает авторучку и расписывается так, что летят чернильные брызги.
Приходится принимать самоубийственное решение — по частям вводить корпус в бой».
Генерал-лейтенант Микола Попель. «В тяжкую пору».
«Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.»
Гвардії лейтенант Іон Деген. Танковий ас.
«Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой «П» и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами — больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя…»
Гвардії сержант Ніколай Нікулін «Воспоминания о войне».
Це – лише три цитати ветеранів війни, що воювали в Червоної армії. Від сержанта до генерала. Навести я їх таких можу сотні. Починаючи від розповідей обох моїх дідів, які пройшли війну і численних моїх родичів що пережили окупацію і через голови яких двічі прокотився фронт. Розповіді моїх рідних ідеально збігаються з наведеними вище – саме від рідних я вперше почув що таке «бабцін атестат», «підножний корм» та «чорносвіточники».
Сьогодні маси людей святкують День Перемоги. А я от знаю все це – і не уявляю як можна святкувати ТАКЕ?! Про таке можна тільки пам’ятати – аби не повторилося.
Пам’ять про ту війну, я вважаю ще одним приводом забити в труну російського більшовицького імперіалізму добрячий осиковий кіл.
І повторити: НІКОЛИ БІЛЬШЕ!
