Опубликовав в конце минувшего года мою статью «Игла Кащея спрятана глубоко», редакция «After Empire» разместила в конце свой комментарий, в котором выразила несогласие с позицией автора. Протест редакции вызвал вот этот тезис: «Чтобы Россия начала движение в сторону от империи надо вернуть Крым Украине без всяких обсуждений и референдумов». В своем комментарии редакция «After Empire» не стала выбирать выражения и адресовала мне самое страшное ругательство в своем лексиконе. Таким ругательством для регионалиста, а «After Empire» отстаивает именно регионалистские ценности, является обвинение в имперстве.
Спор с «редакцией» вызывает у меня длинный список неприятных воспоминаний, когда мои статьи громили на редколлегиях, а мое персональное дело разбирали на собраниях. Любой, проживший в СССР большую часть жизни, и проработавший в советской печати, меня поймет. Поэтому я бы предпочел дискутировать не с безликой «редакцией», а с конкретным человеком, тем более, что автором редакционного комментария является уважаемый мною редактор данного издания Вадим Штепа. Это уточнение не только упрощает дискуссию, но и имеет прямое отношение к ее предмету, о чем будет сказано ниже.
Итак, Вадим Штепа написал в своем комментарии к моей статье: «Требование «вернуть Крым Украине» без учета мнения его жителей означает все то же имперское мышление, где важнее всего «государственная принадлежность» территории, а местное население не имеет никакого права голоса. С точки зрения регионалистов, определять будущее своей земли должны сами местные жители – как в Крыму, так и в Каталонии, Татарстане, Кёнигсберге…».
В данном случае мы имеем два предмета дискуссии: частный и общий. Частный – Крым, общий – место регионализма в системе ценностей современного мира. С Крымом, на мой взгляд, все не так сложно, как это часто выглядит во внутрироссийских дискуссиях. Требование «вернуть Крым» означает не имперское мышление, как полагает уважаемый Вадим Штепа, а мышление правовое, а кроме того элементарную порядочность и чистоплотность. Поскольку аннексия Крыма – это международное преступление, совершенное путинским режимом и персонально Владимиром Путиным. Аннексия Крыма породила тот взрыв имперских настроений в России, который делает мою страну крайне опасной для всего мира и укрепляет диктатуру фашистского типа. Поэтому любые попытки сдвинуть страну в сторону демократии должны включать в число первоочередных шагов безоговорочный возврат Крыма Украине путем признания юридически ничтожными всех актов, по которым эта территория была признана частью РФ.
Обсуждению могут подлежать только сроки восстановления украинской юрисдикции на территории полуострова и те меры, которые должна принять Россия по компенсации ущерба, нанесенного Украине и меры по переселению тех жителей Крыма, которые не хотят жить в Украине.
Жители Крыма, несомненно, должны иметь право голоса и возможность определять судьбу своей территории. Только это не должно реализовываться с помощью оккупации соседней империей и приходом к власти местного бандита, получавшего до этого на выборах 4% голосов. Возврат ситуации в правовое русло означает старт серьезной политической работы регионалистов Крыма за повышение статуса республики в составе Украины вплоть до образования суверенного государства.Конституция Украины это позволяет делать через всеукраинский референдум. Крымские регионалисты могут получить представительство в Верховной Раде, где имеют все возможности для лоббирования закона, по которому вопрос о суверенитете может решаться на региональном референдуме. Это тяжелая и не быстрая работа. Украсть и убежать, конечно, быстрее…
Есть ценности, и есть процедура их реализации. Я, как и мой оппонент, привержен ценностям регионализма. Но позиция моего оппонента, судя по всему, предполагает немедленную и непосредственную реализацию идей регионализма, минуя всякую цивилизованную процедуру. Причем, регионализм тут же сводится к его крайней форме – к сепаратизму.
Такое стремление к немедленному исполнению желаемого свойственно детям, требующим, чтобы сладкое было дано до обеда, а встреченная на прогулке собачка была отобрана у хозяина, поскольку ребенок срочно захотел именно ее. Политическая инфантильность довольно распространенное явление и случается не только у нетерпеливых регионалистов. Большевизм, например, паразитировал на инфантильном стремлении к справедливости. Только в отличие от унылых процедур скандинавской модели «социализма», большевизм учинял «справедливость» сразу, минуя процедуры, используя принцип «грабь награбленное», итогом чего стало торжество неизмеримо большей несправедливости.
Путинская империя умело использует демократические ценности, паразитирует на них и манипулирует ими, превращая в свою противоположность. В этом она похожа на современную модель терроризма, который расцвел, паразитируя на ценностях свободы слова и свободы передвижения. Путинская диктатура, зачистив у себя до асфальта информационное пространство, требует свободы слова за рубежом для своих производителей лжи и ненависти типа RT и прочих соловьевых-киселевых.
Эксплуатация диктаторским режимом демократической по своей сути идеи регионализма не сводится только к спекуляциям вокруг Крыма. В России любые слова о праве людей решать судьбу своей территории могут быть расценены властью как уголовное преступление. Что не мешает путинскому режиму прямо поддерживать и привечать все без исключения сепаратистские движения и партии, которых в одной Европе насчитывается несколько десятков, причем, как правило, там они действуют вполне легально, а иногда и приходят к власти.
Регионализм, как и любая демократическая ценность, имеет сложную, противоречивую структуру и может нести благо только в случае пакетного использования вместе с другими ценностями современного демократического устройства.
Слова моего оппонента «с точки зрения регионалистов, определять будущее своей земли должны сами местные жители» требуют множества уточнений. Начнем с самых простых. Что такое «своя земля»? Кто такие «местные жители»? В начале 90-х главой Краснопресненского района стал Александр Краснов, который провозгласил суверенитет, в том числе полную власть над землей, недрами и имуществом Красной Пресни, а также контроль над воздушным пространством над территорией данного района города Москвы. До создания собственных ВКС, таможни и пограничной службы дело не дошло, поскольку Краснов в 1993 поддержал Руцкого и Хасбулатова с Макашовым, на чем его карьера во власти завершилась. Могут ли террористы, захватившие самолет, объявить его «своей землей», а себя и пассажиров с волей, парализованной стокгольмским синдромом, «местными жителями»? Я намеренно привожу эту доведенную до крайнего предела аналогию с Крымом, чтобы показать абсурдность использования одной-единственной ценности регионализма там, где нет ни свободы слова, ни всех остальных прав и свобод человека. А в Крыму их нет, и поэтому отдельно взятый регионализм без свободной прессы, без свободы политических партий и предпринимательства, без верховенства закона может привести только к использованию в качестве ширмы для диктатуры.
Вопрос о том, какая территория считается «своей землей» в демократических странах имеет разные и весьма конкретные ответы. В бельгийской Фландрии, в которой большинство составляют фламандцы, есть сепаратистские настроения. Но они живут в правовом государстве и понимают, что стать суверенным государством они могут только лишившись своей исторической столицы – Брюсселя, который не входит во Фламандский регион, несмотря на то, что находится на его территории. Жители Шотландии, Северной Ирландии, Уэльса и Бермудских островов по законам Великобритании имеют полное право создать свои отдельные страны. И в этих регионах есть политические структуры, которые давно и открыто призывают к этому, но большинство населения их не поддерживает, предпочитая сохранять британское гражданство. Британской демократии 802 года, если вести отсчет от Великой хартии вольности 1215 года. В той же Испании демократического опыта намного меньше, поэтому там регионализм есть, но его предпочитают давить силой. В России ни о какой демократии вообще речи нет, поэтому регионализм здесь уничтожают в зародыше, преследуя за сами идеи.
В моем представлении ценности современной цивилизации представляют иерархию, на вершине которой свобода человека и доверие между людьми. Регионализм, при всей моей к нему приверженности, это ценность второго ряда. Защита самобытности региона, безусловно, важна, но ответ на вопрос, до какого уровня надо повышать статус того или иного региона зависит прежде всего от того, что будет происходить в этом случае со свободой человека и доверием между людьми. Не последнюю роль в ответе на этот вопрос играет уровень субъектности местного населения. Парад суверенитетов в 90-е годы привел к архаизации жизни в целом ряде российских регионов, к тому, что местные полуфеодальные – полукриминальные кланы, захватившие власть, напринимали местных законов, устанавливающих диктаторские режимы на местах. Это к вопросу о том, почему я предпочитаю говорить с личностью, а не с коллективной сущностью. Просто потому, для меня человек, его интересы и его свобода выше интересов любой общности, будь то трудовой коллектив, этнос или население страны.
