Ленка позвонила, когда у меня спектакль кончился, и предложила встретиться. Пока я снимала грим, переодевалась, все думала: «Я-то зачем ей понадобилась?» Мы дружили так – вполноги… Она, первая красавица нашего театрального училища, прима, гордячка, которую иначе как Лиз Тейлор и не звали за глаза. Мы не виделись лет семь, с дипломного спектакля «Дама с камелиями». Помню, как она в вишневом бархатном платье выходила на поклоны, и зал ревел, а Ленку за цветами и не видно было.
В кафе за столиком сидела незнакомая женщина, лишь фиалковыми глазами напоминавшая прежнюю Ленку. Заказали кофе, она спросила: «Что? Изменилась? Не узнать?» Я промолчала, а Лена говорила и говорила, и я не перебивала её.
– Я фаталисткой всегда была. Думала, как суждено, так и будет. Помнишь Марка? Ну, двумя курсами старше? Все с ума сходили. И я – сошла. Красиво все было. Думала, на всю жизнь. А потом он уехал. И все в один момент – как в пропасть. Будто жизнь мою выключили. Вниз падать трудно. Из театра уволили. И пошло-поехало. Пила запоями. Сейчас квартиру снимаю в Бирюлево, а работаю… продавщицей.
Еду как-то с работы, а у меня старая «японка» праворукая. Встали в пробку. Окно открыла, курю. Чувствую взгляд чей-то. А я уж отвыкла от взглядов. Поворачиваюсь – и сердце вниз. Рядом стоит крутая тачка, а в ней – Марк. Прежний. Даже еще лучше. Он музыку перекрикивает: «Ленка! Узнала? Вылезай давай, хоть поболтаем, раз такая встреча!» Ну, я на полусогнутых, да ещё усталая, одета хрен знает как… Судьба, значит.
Обнялись-поцеловались, он и говорит: «Ну, ты как? В профессии? Что-то я ничего о тебе не слышал. Я, правда, в Штатах живу, но мы там тоже интересуемся…» Тут у меня телефон зазвонил, я ответила, а Марк и вырвал мой мобильный. «Хочу, – говорит, – фото твои, любовь моя, посмотреть. Может, ревность проснется».
Шутил. А у меня там магазин наш, да девчонки мои… Ну, мура обычная. Он листает фото, а сам спрашивает: «Это что? Сериал из жизни рынка? Что за убожество! Ты в чем снимаешься?» Тут меня переклинило от злости, говорю: «Да, сериал». Марк сразу замолчал, на машину посмотрел, на меня: «В роль вживаешься?»
Марк дальше листает, я тяну телефон к себе, он к себе…А там Никитка мой с грудного возраста и до этого года, когда первый раз в школу пошел. Марк мне в глаза смотрит, а я понимаю, сейчас в обморок просто упаду. Машины стоят, духота… «Чей ребенок?» – спрашивает. Я молчу. «Чей?» – говорит. Я: «Мой». Тут он фотку Никиткину, где он совсем маленький, увеличил и тихо так: «Зачем ты врешь, Лен?» Ну, короче, понял он все. «Где, – спрашивает, – сын? Я хочу его видеть». А у самого на заднем сидении две такие тёлки сидят – куда там…
Меня зло взяло, кричу: «Это не твой сын, и я замуж выхожу…» Тут все и поехали, я в машину, дверцей саданула, лечу – не вижу куда. А он, наверное, за мной хотел, перестраивался…и под грузовик. Потом сказали, сразу погиб, не мучился.
Я сидела совершенно потрясенная. «А где Никита сейчас?» – перебила я Лену.
– В Ярославле, у бабушки, мне здесь как?…одна еле тяну. Но ничего, сейчас за ним еду.
–Там будешь жить?
«Нет, – Ленка помедлила, – мы в Штаты летим, к матери Марка. Она одна все знала. Я, когда забеременела и Марк меня бросил, сразу хотела аборт…А она: «Не смеешь моего внука убивать, никто тебе права такого не давал». Так мы с ней эти годы и общались…А теперь позвонила: «Приезжай, – говорит, – хоть сына никто не заменит, – Ленка закусила губы, – но будет, ради кого жить».
Дарья Гребенщикова
