… Тогда тоже было лето. Мы с бойфрендом-колумбийцем забирали мою бывшую студентку с автовокзала. Я зашла в здание, а он «стоял на мигалках» у обочины – то же самое делают тысячи жителей больших американских городов каждый день. Конечно, к нему подошёл белый коп и повёл «беседу» в стиле «ты, кусок дерьма, какого хрена ты поставил тут свою ржавую колымагу? Вали отсюда, пока я не нацепил на тебя браслеты…» Конечно, прямой речи я не слышала, но по выражению лица и позе того, кто «служит и защищает», было очевидно, что именно это он и думал…
- Какие-то проблемы, офицер?
- Ты кто?
- Я его гёрлфренд.
- Ты???
- Да.
Неверие, но тон волшебным образом сменился на человеческий.
- Что вы здесь делаете?
- Ко мне в гости приехала бывшая студентка. Из Айовы… я преподаватель английского…
- Здравствуйте, офицер! – произнесла ангельским голосом молоденькая девочка с длинными русыми волосами и огромными серо-зелёными глазами.
Страж порядка и ненавистник ржавых колымаг улыбался почти по-отечески.
- Вы откуда?
- Из Украины.
- А он?
- Из Колумбии.
- Надо же… Имейте хороший вечер! Желаю вам отлично провести время в Чикаго.
На Джонни не было лица.
- Бебе, это… это был…
- Отвратительный неприкрытый расизм.
- А ты не верила…
- Я понятия не имела…
- Потому что ты белая, муннека, а у меня не русые волосы и не голубые глаза…
На уроках я часто спрашивала студентов: «Что вы думаете об американцах?», ожидая услышать что «они доброжелательные» или «они из другой культуры, но хорошие люди.» Так отвечали тоже. Но чаще, чем хотелось бы, я слышала «они расисты.»
Та ситуация у автовокзала длилась несколько коротких длинных минут, но я видела, как она выбила Джонни из колеи.
Джонни был на четверть чёрным – цвет кожи у него был такой же, как у меня, но волосы и черты лица африканские. Он хорошо говорил по-английски, работал в госпитале, у него был порядок с документами, ухоженная машина, и он всегда был хорошо и аккуратно одет.
Но однажды на пасхальном обеде в «русском ресторане» недорогой соотечественник «случайно» пролил кофе на его белую рубашку; не-помню-сколько-раз ему пришлось выслушивать шутки про наркокартели; много раз до меня доходили кулуарные разговоры «Вика могла бы кого-то получше найти...» Белые люди – иммигранты из Совка в «леопёрде» и с цепурами. «Чистокровные арийцы», которые за 25 лет жизни в Штатах не выучили толком английского, и всю жизнь сидели на велфере.
Я почти ненавидела собственную расу. Я знаю белого, который существенно прeвысил скорость, но коп его просто отпустил. Я знаю другого белого, который в участке попросил ослабить наручники, и его просьбу тут же удовлетворили. Конечно, все помнят, что Флойд тоже был в наручниках, и чем всё закончилось.
Я часто вспоминаю комментарий своей замечательной френдессы Lera Edelstein: «Просто, как представлю себе, вот я - чёрный молодой мужчина, иду по улице, арестовываюсь только потому, что кому-то не нравится цвет моей кожи. Это же... страшно жить! А, они живут ТАК 400 лет в этой стране, вроде бы и своей, но не совсем.» На это часто возражают: «Но они же здесь родились! Почему мы, иммигранты…»
Как это не парадоксально, но нам, иммигрантам, во многом бывает легче. Мы сознательно шли на риск, мы полны вызова и амбиций и, главное, нам помогали родители и тоталитарные государства (парадоксально-2). Обязательное среднее образование, часто высшее, совершенно бесплатно. Восточные европейцы, кубинцы… А чёрные изначально были запрограммированы на неудачу.
…Киша пошла учиться в кулинарную школу, потому что постоянно была голодной. Она оказалась талантливой и мечтала открыть своё дело – «ланч в коробке». Она не пропустила ни одного занятия, хотя возвращаться нужно было вечером через весь город и добираться до дома перебежками – вокруг перестреливались банды. За неделю до выпускного экзамена застрелили её брата. В кулинарную школу она тогда не вернулась…
«Но ведь не у всех так? Вон сколько успешных чёрных показывают по телевизору!»
Конечно. Бренда закончила медицинскую школу. Точнее, не Бренда, а доктор Харрис. Опытный умелый хирург. В тот день после сложной операции она зашла в бар выпить коктейль. В тот день всё было как всегда – кто-то снова изо всех сил делал вид, что занят собственным пивом, но на самом деле неприлично пялился.
Мои чёрные коллеги рассказывали, что в университетах они старались быть «академическими монстрами», но профессора часто говорили: «Не переживайте! Сразу скажу, что я не ожидаю от вас выдающихся результатов и не буду предъявлять особо высоких требований.»
С их детьми сюсюкали и хотели потрогать волосы. «Какие милые! Они же близнецы?» «Нет!»
...И снова было лето. На Мичиган авеню каждые выходные танцевали под разную музыку. В тот день это был ритм-энд-блюз, под который слаженно двигались систеры с Юга Чикаго. Они танцевали так, как будто их предков никогда не везли в трюмах, не гробили на плантациях, не травили собаками, не заражали сифилисом. Как будто от них самих не шарахались на платформе метро, когда им просто нужно было что-то спросить. Как будто их резюме не выбрасывали в мусорную корзину, потому что «это же афро-американское имя». В этом танце была их злость, их боль, их слабость, и их сила.
«Ой, ну не знаю… Вы же сами даже не в чёрном районе живёте…» Представляете, в чёрном! Точнее, разноцветном…
На улице мне почему-то улыбались все встречные браты. «Хей систа. Блэк лайвз мэттер?» «Ю бетча».
