Его загорелые мускулистые руки на фоне серо-белой, после многочисленных стирок, больничной простыни казались очень темными, будто обожженными совсем не украинским солнцем. Казалось, он только что вернулся из дальних жарких стран, обветренный чужими ветрами. Он закрывал глаза на изможденном, вытянувшемся от боли, лице и погружался в воспоминания.
Пахло хлоркой и медикаментами. Но если взглянуть на него, такого юного без оружия в руках и военной формы с желтым скотчем на рукаве, то удивительным образом можно было ощутить и запах выжженной донбасской степи, и горячей крови, стекающей струйками по рукам. Вот он этими окровавленными руками хватается за куски вывороченного снарядом чернозема и островков травы, они остаются под его ногтями, не давая ему возможности ползти быстрее. Он на ощупь ищет точку опоры, и едкий дым от горящей техники разъедает глаза, выдавливая непрошеные скупые слезы.
- Ты поужинаешь со мной, когда меня выпишут?
Она сосредоточенно набирает лекарство в шприц, протирает его кожу спиртом, там, где тату в виде тризуба разрезано надвое.
- Можно просто кофе...
- Нет, пойдем есть грузинскую кухню. Тебе понравится...
За окном сгущаются сумерки, и тусклый свет больничной палаты выхватывает его глаза. Черные, как два горящих угля. Она смотрит на него с тщательно скрываемым сожалением, и радуется, что он не видит, как она кусает губы под медицинской маской. Кусает до крови. И руки ее дрожали бы, не будь она медиком, привыкшая хорошо отточенными движениями выполнять свою работу.
- Спи уже. Пойдем.
Он вздыхает, успокоившись, и закрывает глаза. Она выходит в длинный коридор, в конце которого настежь открыто окно, и ускоряет шаг, чтобы выплеснуть через подоконник наружу все свое напряжение, и даже не сумеет сдержать всхлип. Потом оглянется испуганно, нет ли кого поблизости, и не увидел ли кто, и поспешит в следующую палату.
Ему оставались сутки. Когда он, так и не дождавшись свидания, снова закроет глаза и уже никогда их не откроет. А она, придя на смену, ощутит, как жар окатит ее от кончиков волос до пальцев на ногах, почти физически перенеся ее на выжженное донбасское поле, где едкий дым разъедает глаза. И можно плакать. Пусть думают, что это из-за него. Из-за дыма. В котором оборвалась жизнь хорошего, светлого человека.
P.S. Посвящаю героям. Ребятам, благодаря которым я это сейчас пишу в мирном городе. Где слышу пение птиц, а не свист российских снарядов. Храни вас Бог.
