Мало-Знаю спросило у Всех-Примиряющего:
— Что значат «речи кварталов и селений»?
Всех-Примиряющий ответил:
— По обычаю, в кварталах и селениях объединяются по десять фамилий и по сто имён. В них различное соединяется в одно и рассматривается как подобное. Если ты, к примеру, выделишь в лошади сто частей, самой лошади у тебя не получится. Но ведь лошадь воочию стоит перед тобой, и ты можешь вывести из сотни наименований одно общее имя — «лошадь». Так холмы и горы, набирая понемногу высоты, превращаются в заоблачные пики, а реки и озёра, набирая понемногу воды, становятся необъятной водной ширью. Великий же человек, усваивая одно за другим частные мнения, становится беспристрастным. Он остаётся господином всякому приходящему извне суждению и ни к одному из них не склоняется. Внутри него есть как бы управляющий, который не позволяет исходящему из него мнению быть пристрастным.
Четыре времени года имеют свойственную им погоду; Небо не выказывает пристрастия ни к одному из них, и годовой круг приходит к завершению. Каждое из Пяти дворцовых ведомств имеет предписанные ему обязанности, и государь ни одному из них не оказывает особых почестей, а в результате в государстве сохраняется порядок. Состояние войны или мира предполагает сопутствующие им деяния. Великий человек не благоволит ни тому, ни другому, и в результате его жизненные свойства сохраняются в целости.
Каждая вещь имеет свою истину. Путь же не имеет пристрастий и потому безымянен. Не имея имени, он не предпринимает никаких действий, и благодаря его Недеянию в мире не остаётся ничего несделанного.
Времена имеют начало и конец, века имеют свои перемены и превращения. Счастье и беда приходят сплетёнными воедино, и явление их сообразуется со всеобщим порядком. Всё в мире идёт своим путём, и то, что один считает правильным, другие считают ошибочным.
Представь себе, что видишь перед собой широкий простор, где все вещи словно сливаются в одно. Или вообрази, что смотришь на большую гору, где камни и деревья имеют общую основу. Вот что такое «речи кварталов и селений».
— В таком случае можно ли сказать, что это и есть Путь? — спросило Мало-Знаю.
— Нет, — ответил Всех-Примиряющий. — Допустим, ведя счёт всем вещам в мире, мы не останавливаемся на числе «десять тысяч», и всё же мы условно говорим: «Десять тысяч вещей». Такое число обозначает у нас бесчисленное множество. И вот Небо и Земля — это самая большая вещь в мире, силы Инь и Ян — это самые общие в мире разновидности жизненной силы, а Путь объемлет их беспристрастно. Если мы воспользуемся этим словом для того, чтобы обозначить наибольшее в мире, это позволительно. Но раз приняв такое название, можем ли мы уподобить его чему-нибудь? Если мы будем делить его на всё более мелкие части, то сделаем из него только ещё один пример «собаки» или «лошади» и ещё дальше отойдём от истины.
— Где же среди четырёх сторон и шести полюсов света располагается то, из чего рождаются все вещи?
— Инь и Ян всё освещают, всё охватывают и направляют; четыре времени года сменяют друг друга, всему давая жизнь и всё убивая. А вслед за ними являются людские пристрастия и отвращения, любовь и ненависть. Вот тогда посредством соития самца и самки продлевается жизнь.
Покой и опасность друг друга сменяют.
Несчастье и счастье друг друга рождают.
Неспешность и спешность всё держат друг друга.
И всё живёт собиранием и распадом.
Таковы вещи, чьи имена и сущность можно определить, чьи самые утончённые свойства можно вообразить.
Идя друг за другом, они обретают свой принцип.
Вращаясь по кругу, они порождают друг друга.
Достигнув предела — вернутся обратно.
Придут к концу — и начинают сначала.
Таков порядок, которым обладают вещи, о котором можно сказать словами и который можно уловить знанием. Он пронизывает мир вещей — и только. Тот, кто обрёл Путь, не стремится разыскать его конец или найти его начало. Здесь лежит предел всякому обсуждению.
— Среди двух школ Цзи Чжэнь учил, что «ничто не действует», а Цзе-цзы утверждал, что «нечто свершает». Какое из этих суждений истинно, а какое неполно?
— Все люди знают, как кричит петух или лает собака, — ответил Всех-Примиряющий. — Но сколь бы ни были обширны их знания, они не могут словами определить то, откуда выходят эти звуки, и постигнуть мыслью то, во что они превращаются. Если устанавливать в понятии всё более тонкие различия, вы придёте к чему-то слишком утончённому для того, чтобы иметь для него меру, или к чему-то слишком великому, чтобы иметь нечто помимо него. С понятиями «ничто не действует» и «нечто свершает» мы всё ещё остаёмся в мире вещей, но сами полагаем, что уже превзошли его.
«Нечто свершает» — это сущее.
«Ничто не действует» — это пустое.
То, что имеет «имя» и «сущность», пребывает среди вещей. То, что не имеет ни «имени», ни «сущности», пребывает в пустоте между вещами. То, о чём можно сказать или помыслить, уводит нас всё дальше в сторону. О том, что было прежде рождения, мы знать не можем. О том, что будет после гибели, мы судить не в силах. Жизнь и смерть недалеки от нас, но смысл их невозможно постичь.
«Нечто свершает», «ничто не действует» — это условные обозначения, к которым мы прибегаем, когда пребываем в сомнении. Вглядимся в исток их: он уходит вдаль без конца. Устремимся к концу их: поиску не будет предела. О том, что не имеет конца и предела, нельзя ничего сказать, однако это существует вместе с вещами. «Ничто не действует» и «нечто свершает» — это условие всякого высказывания, оно начинается и кончается вместе с вещами.
Путь не есть нечто сущее, а то, что есть воистину, не может не быть. «Путь» как обозначение указывает на то, благодаря чему мы можем идти. «Нечто свершает» и «ничто не действует» — это только две стороны вещей, как могут они быть Великим Простором? Если в речи есть смысл, тогда, что бы ты ни говорил, всё будет относиться к Пути. Если же в речи нет смысла, то, сколько ни скажешь, всё будет касаться только вещей. Предел же Пути и вещей не высказать ни словом, ни молчанием.
Где нет уже ни слова, ни молчания,
Там все суждения исчерпывают себя.
