Он хотел стать поэтом, но Маршак его отговорил. Тогда он стал классиком детской прозы, «русским Марком Твеном», как его называли в США. «В стране вечных каникул», «Звоните и приезжайте» и другие его книги переведены на 50 языков мира. И хотя писал он и взрослые романы, например, об антисемитизме в СССР, «бездетной» литературу не представлял: «Куда же без детей, без их игр и смеха!» В Люксембурге умер писатель Анатолий Алексин.
«С детства я сочинял стихи, которые очень нравились моим тетям и дядям. Поэтому, когда собирались гости, кто-нибудь непременно просил: “Толечка, почитай нам свои стихотворения...” И я читал. Ближайшие родственники аплодировали. На мою беду (что выяснилось позднее!), стихи стали охотно печатать в детских газетах и журналах, декламировать по радио. В годы войны, работая ответственным секретарем ежедневной газеты, я публиковал свои патриотические стихи, которые кое-кто даже вырезал на память, заучивал наизусть. Что, впрочем, не мешало стихам быть весьма посредственными... Меня, однако, именовали поэтом. А в 1947 году в Москве состоялся первый “Всесоюзный форум молодых писателей” (так его неофициально называли), и я удостоился быть делегатом... Выслушав мои стихи, Маршак спросил: “А вы чем-нибудь другим заниматься не хотите?” Стихи, которые так нравились моим дядям и тетям, Маршаку, стало быть, не понравились. И тогда, уже в комнате отдыха, талантливая, добрейшая, хоть, увы, и подзабытая Тамара Габбе позволила мне нарушить покой мастеров и прочитать им семистраничный рассказ. Особенность его состояла в том, что по содержанию он был трагическим, а по форме комическим. Кассиль и поддержавший его Маршак стали убеждать меня вычеркнуть из своей “творческой биографии” стихи и писать прозу. “Непременно сохраните столь редкий дуэт смеха и слез. Непременно! Это ваш стиль, ваша интонация. А без стиля и интонации не бывает литературы”, – сказал Лев Кассиль. Рассказ (тут уж на мое счастье!) услышал и случайно зашедший в комнату Паустовский. “Пусть эта новелла станет первой главой повести, – посоветовал Константин Георгиевич. – И если вся повесть будет не хуже первой главы, я берусь ее редактировать”. Что ж, все сбылось: “творческим редактором” моей первой книги стал Паустовский. А все стихи свои я не вычеркнул, как мне советовали, а предал огню. Сжег. И это, вероятно, единственное, что сближает мою биографию с гоголевской. Так была спасена от меня отечественная поэзия».
Это отрывок «Поэтом должен ты не быть» из книги воспоминаний Анатолия Алексина «Перелистывая годы». Его, скончавшегося 1 мая на 93-м году жизни в Люксембурге, называют писателем русским. Конечно, большая часть его произведений, в особенности детских и юношеских, была написана им в Советском Союзе. Да и после эмиграции он продолжал писать на русском языке. И несмотря на смену времен и строев, Алексин оставался одним из самых издаваемых писателей, одним из самых кассовых драматургов, на пьесы и сценарии которого ставились спектакли и снимались фильмы. Но то, о чем он писал, было понятно и интересно не только в СССР и России – книги его переведены на 50 языков мира. В Америке его и вовсе называли «русский Марк Твен».
Анатолий Алексин родился 3 августа 1924 года в Москве, получив при рождении фамилию отца, Георгия Платоновича Гобермана. Правда, в одном из интервью жена Алексина Татьяна как-то сказала: «Настоящая фамилия Анатолия – Алексин. Он давно известный, признанный писатель, названный классиком отечественной литературы, всю жизнь писал на русском языке и печатался под фамилией Алексин. Какая же настоящая фамилия может быть у такого писателя? Так что он – Анатолий Георгиевич Алексин, и никто не вспоминает фамилию его родителей. Разве что антисемиты и завистники!» Зная о том, насколько доверительными были отношения Алексина с женой, можно предположить, что писатель придерживался того же мнения. Что касается псевдонима – то это сценический псевдоним его матери, Марии Михайловны Гоберман, актрисы, уволенной из театра сразу, как репрессировали ее мужа и отца Анатолия, Георгия Гобермана.
Отец писателя был убежденным коммунистом, участвовал в Гражданской войне, работал экономистом и стал одним из крупнейших специалистов в Стране Советов. Его арестовали в ноябре 37-го, быстро осудили, приговорив к высшей мере наказания. То, что он остался жив, иначе как чудом не назовешь. В 39-м после пересмотра дела он был освобожден. Причиной спасения стал арест следователей, которые вели его дело, и признание уже их «врагами народа». Георгий Гоберман прожил в итоге до 87 лет, но годы, проведенные Анатолием без отца, оставили особый отпечаток в памяти писателя.
«Я был школьником, – рассказывал Анатолий Георгиевич Алексин. – Писал стихи. Думаю, посредственные стихи, но они печатались в газете “Пионерская правда”. Были люди, которые знали, что мы с мамой буквально погибаем от голода. Маму выбросили с работы как жену “врага народа”. У нас не было денег даже на хлеб. И в газете “Пионерская правда” мне стали платить гонорар. Это было незаконно со всех точек зрения. Во-первых, я несовершеннолетний, во-вторых, вражеский отпрыск. Об этом некоторые негодяи говорили открыто и громко: “Коллеги, кого мы печатаем?” А мне было всего 13 лет. Напиши кто-нибудь анонимку, настучи – и главный редактор газеты Иван Андреевич Андреев, и ответственный секретарь Рафаил Абрамович Тепсамос лишились бы не только своих постов, но и головы. Они отлично понимали ситуацию, но не могли поступить иначе. Они хотели оставаться людьми при любых обстоятельствах. И таких людей было немало, хотя страх вколачивали в голову каждого».
В начале Великой Отечественной войны 17-летний Анатолий вместе со своей матерью, работавшей в Москве на строительстве здания Дворца Советов, был эвакуирован на Урал, в Каменск-Уральский. До места назначения добирались полмесяца, мама в пути тяжело заболела, и по приезде стало понятно, что она может не дотянуть даже до ближайшей больницы. Все сочувствовали Анатолию и призывали крепиться. «Помню, я сразу же, по наитию свыше, рухнул коленями на мокрую землю и воздел руки к небу: “Г-споди, спаси мою мамочку!” – писал Алексин. – Минут через 15 выяснилось, что жена одного из инженеров – искусный хирург, что она привезла с собой все инструменты и лекарства. Так что в барачных, воинствующе антисанитарных условиях она сделала сложнейшую операцию. И мама прожила еще тридцать семь лет. А я с того дня, с первого ноября сорок первого года, стал верить в Б-га. Он услышал меня... Могу ли я сомневаться?..» (воспоминания «Прости меня, мама...» из книги «Перелистывая годы»). На Урале Алексин продолжил писать стихи в ежедневную местную газету для рабочих, приравненную к фронтовой, став к тому же и ее секретарем. Уже после войны состоялся тот самый форум молодых писателей, который и «спас» от него поэзию, явив СССР, а затем и всему миру талантливого писателя, первый сборник повестей которого «Тридцать один день» был издан в 1950 году.
Тогда же Алексин окончил Московский институт востоковедения. Хотя, как вспоминал сам Анатолий Георгиевич: «Ни одного иностранного языка я за всю жизнь не осилил. Хотя окончил... индийский факультет Московского института востоковедения. Профессор урду и хинди обожал литературные и светские новости. На экзаменах, вытянув из меня, тогда уже литератора, все известные мне сведения о мастерах слова, об их общественной, личной, а то и интимной жизни, он в благодарность произносил: “Очень любопытно! Спасибо! Пятерка!” Так я завершил свое высшее образование». Продолжая активно работать и издаваться в 60-х, Алексин стал вице-президентом Ассоциации деятелей литературы и искусства для детей.
Пересказать все перипетии судьбы Анатолия Георгиевича в 50–60-е годы вкратце просто невозможно, об этом нужно читать в его книгах. В частности, про время, когда после «дела врачей» Сталин собирался начать дело «писателей-сионистов». И «если бы Сталин не освободил человечество от себя, мы с моим другом Львом Абрамовичем Кассилем были бы арестованы». А провокационный повод в отношении них уже был готов. В Москве тогда проходила выставка рисунков детей из Англии, и в «Книге отзывов» кем-то была оставлена такая запись: «Вот как рисуют дети в свободном мире!» И подписи: Лев Кассиль, Анатолий Алексин, которых, как можно догадаться, на той выставке не было вовсе.
Что касается режима в целом, да и Сталина в частности, то у Алексина было на это мнение вполне определенное. Вспоминая об отце своей жены Евсее Борисовиче Фейнберге, он писал: «Чем же все-таки Евсей Фейнберг не угодил режиму? Он оказался виноват перед сталинской системой лишь в том, что был до нереальности честен, порядочен, неспособен на пресмыкательство и холуйство. Эти его качества были антиподны строю, при котором все должны были замереть “в строю”, оцепеневшем от послушания. Достаточно увидеть его лицо, чтобы еще раз понять, убедиться: режим уничтожал лучших. Ни один властитель не сгноил такого количества своих сограждан, какое замучил пытками и утопил в крови Сталин. Это известно, но надо повторять, чтобы все тоскующие по его сатанинской власти избавились от своей самоубийственной, грешной тоски».
Кто-то, конечно, может задаться вопросом, почему же при такой позиции Алексин продолжал быть «обласканным» в Союзе – был секретарем Союза писателей РСФСР, членом редколлегии журнала «Юность», получил неимоверное число госнаград и эмигрировал в Израиль лишь в 93-м. Ответ в словах самого писателя: «Все мы прожили нелегкие времена. В голове у каждого был собственный цензор, который подсказывал, что можно писать, а что – нет. Я награжден орденом Ленина, но эту награду мне дали не потому, что я славил Ленина, в моих повестях нет ни одной политической строки вообще. Я ни разу не написал слово “коммунист”. Не потому, что отвергаю людей этой идеологии. Мой отец был коммунистом. Среди коммунистов были разные люди. И те, кто героически сражался с фашистами, и те, кто издевался над людьми в сталинских застенках. Я бы хотел, чтобы писатели помнили слова Виктора Гюго: “О людях и о событиях нельзя говорить ни плохо, ни хорошо, надо так, как они того заслуживают, то есть говорить правду”».
Не писал он до определенного времении о еврейской проблеме в Союзе, но очевидно, что долго вынашивал замысел такой книги. Это стало понятно после выхода его романа «Сага о Певзнерах», в котором, по словам одного из критиков, «человеку после долгого вынужденного молчания наконец удается выговориться всласть». Начав писать роман в России, завершал его Алексин уже в Израиле, куда прибыл с женой по личному приглашению бывшего в то время премьер-министром Израиля Ицхака Рабина. Супруги тогда буквально влюбились в страну, решив переехать в Израиль.
В Израиле Анатолий Георгиевич продолжал писать, активно занимаясь благотворительностью, за что был удостоен израильской премии «Сострадание». Семь лет назад вместе с женой они переехали в Люксембург, чтобы жить рядом с дочерью. Здесь в 2014 году умерла его жена Татьяна, здесь умер и он сам.
И если кто-то Анатолия Алексина до сих пор продолжает воспринимать исключительно как детского писателя, возможно, ему пора не только перечитать, но и открыть для себя его произведения последних десятилетий. Их он писал уже для взрослых, хотя по-прежнему не мог представить себе «бездетной» литературы. «Как не могу представить себе страну, город, улицу, дом без детей, без игр, смеха! – говорил Анатолий Георгиевич. – Когда у меня спрашивают, кто главный герой моих произведений, я всегда отвечаю: “Семья”. Потому что человечество состоит из семей. В семью приходят все проблемы: и политические, и экономические, и психологические».
Алексей Викторов
