Министр обороны России Сергей Шойгу заявил итальянскому изданию Il Giornale, что считает невозможным прямой военный конфликт между Россией и Украиной. Эти его слова некоторые наблюдатели воспринимают как готовность Москвы к смене политического курса образца 2014 года. Но их можно расценить и иначе – как готовность этот курс продолжать.
Аннексия Крыма вовсе не была актом «прямой войны» России и Украины. Москва всегда настаивала, что отделение полуострова стало следствием «народных выступлений» после победы Майдана. Даже когда российское руководство вынуждено было признать присутствие своих войск в Крыму во время подготовки аннексии – то есть когда даже по российскому мнению полуостров являлся частью Украины – Кремль подчеркивал, что количество этих войск соответствовало требованиям соответствующих российско-украинских соглашений. То есть ни о какой «прямой войне» речи быть не может.
Та же тактика применялась и по отношению к Донбассу. Изначально этот украинский регион дестабилизировали с помощью диверсионных групп, затем – при участии так называемых «добровольцев», причастность которых к регулярным российским Вооруженным силам Кремль никогда не признавал. Даже когда кадровые российские военные попадали в плен и заявляли о службе в армии, в Москве в ответ говорили, что они из вооруженных сил уволились и действовали на украинской территории по своей инициативе. В крайнем случае – «заблудились». Кто же тогда воюет с Украиной? «Корпуса» так называемых «народных республик» Донбасса. И, таким образом, есть так называемый «внутренний конфликт». Никакой «прямой войны» – одна «кривая», гибридная.
Но означают ли слова Сергея Шойгу, что прямая война между Россией и Украиной действительно исключена, что Москва будет действовать на украинской территории лишь гибридными – а значит, ограниченными методами? Нет, не означает. И об этом свидетельствует пример Грузии. С начала 90-х власти России также утверждали, что их военные не присутствуют в конфликте Тбилиси и мятежных автономий Грузии – то есть это такой же «внутренний конфликт», как конфликт на Донбассе. Даже когда в 1993 году регулярные российские войска участвовали в военных действиях на территории Абхазии, Кремль продолжал говорить о том, что сторонникам отделения Абхазии от Грузии помогают некие «кавказских добровольцы». А российские военнослужащие там якобы участвуют исключительно в миротворческих усилиях по мандату СНГ.
Прямую войну, которую считали невозможной и недопустимой, объявили операцией по «принуждению к миру»
Невозможность прямого военного столкновения России с Грузией в Москве тогда объясняли примерно так же, как сейчас исключают прямую войну между Россией и Украиной – общей исторической памятью, дружескими отношениями русского и грузинского народов, столетиями проживания в едином государстве. Однако в 2008 году эти объяснения не помешали России начать открытую военную интервенцию в Грузии. При этом на территории Абхазии, по официальной российской версии, военные действия вели абхазские войска и российские «добровольцы», а в Южной Осетии и самой Грузии – регулярные силы российской армии. И этого не скрывали. Напротив, прямую войну, которую раньше считали невозможной и недопустимой, объявили операцией по «принуждению к миру».
Может ли перерасти в такую войну российско-украинский конфликт? По крайней мере, мы знаем рецепт такого перерастания по грузинскому опыту: руководство соседней страны обвиняют в развязывании военных действий против мятежной территории, а Россия вынуждена ввести свои войска для защиты мирного населения и «принуждения к миру». По этому рецепту, кстати, начиналась не только российско-грузинская война 2008 года. Так начиналась и Вторая Мировая.
Виталий Портников
