Внимательные слушатели живой сегодняшней речи давно обратили внимание, что в русский язык пытается все-таки вторгнуться артикль. Делает он это не очень красиво, да даже и просто криво, но делает. Например, раньше достаточно было сказать, что кто-то что-то сказал. А теперь говорят «о том, что кто-то что-то сказал». Инстинктивно поправлю студентов и школьников, когда те говорят: «Я спросил его о том, если он придет завтра или нет». Я спросил его, придет ли он завтра. Но дело уже зашло слишком далеко. И даже так далеко, что теперь уже не услышишь
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке.
Теперь скажут «я сказал о том, что виноград, как старинная битва, живет».
И даже — о ужас! — «я сказал то, что виноград, как старинная битва, живет».
Многих моих знакомых этот речевой оборот бесит, а некоторых так прямо даже и выбешивает. Он и мне кажется грубой стилистической ошибкой.
Но откуда она берется, почему современный молодой человек вставляет в свою речь эту принудительную определенность?
Не потому ли, что в русской речи не хватает определенного и неопределенного артикля? Может быть, отсюда и старая хохма о речи новых русских, мол, определенный артикль — это «конкретно», а неопределенный — это «типа»?
Может быть, живая речь, наоборот, помогает сознанию современного русского человека избавиться от накопившейся мути? Сознание мутит от большой лжи, с которой не может справиться не только обыкновенный человек, но и человек необыкновенный, мастер, художник.
Кинорежиссер Александр Сокуров поставил новый фильм. Называется его новый автобиографический фильм так, как когда-то назвал свою статью о героях Тургенева Н. Г. Чернышевский: «Русский человек на rendez-vous».
Герой Сокурова в смятении. Перед ним поставлена трудная задача. Одна — внутренняя, своя, никем не навязанная: нужно приготовиться к тому, что вот сейчас умрет твой товарищ, младший коллега по режиссерскому цеху Олег Сенцов, которого бросили в узилище в твоей стране, а на тебе останется пятно, потому что ты этого товарища не защитил и даже не попытался защитить. Как Пастернак не защитил Мандельштама в телефонном разговоре с палачом. Что делать?
И тут на помощь ему приходит, скажем так, Мефистофель. И говорит примерно следующее. Смотри, Саша. Ведь, по существу-то, не от одного меня зависит происходящее. Надо посмотреть на вещи шире. Ведь не я один ловлю террористов. А шишки все на меня. Разве ж это справедливо? Поэтому давай договоримся вот как. Ты сейчас выступишь — погромче, прямо на весь свет, с хорошим, взвешенным заявлением, чтобы всякому было ясно, что ответственность за самоубийство Сенцова лежит не только на мне. Что Сталин? Сталин — человек маленький! — пошутил тут Мефистофель.
После этого выступления никто никогда не сможет тебя упрекнуть, что, мол, молчал. Нет, не молчал — кричал! На папу римского кричал! На целого толстого президента кричал!
Как глашатай, выйди на башню. Сперва покричи в одну сторону, а потом в другую.
Так Александр Сокуров и сделал.
Конечно, в обращении к папе Франциску ссылаться на сценарий товарища Мефистофеля неудобно. Поэтому нужно изобразить все это как собственный замысел:
«Вынужден обратиться к вам с просьбой защитить жизнь моего коллеги, украинского режиссера Олега Сенцова, который находится в арктической российской колонии».
Тут папа римский должен переспросить, как же попал украинский режиссер в Арктику. Отвечаем:
«Попав в страшный молох политического противостояния Украины и России, Сенцов был осужден в России как человек, не согласный с тем, как развивались события в Крыму».
Понятное дело, художник не может не говорить красиво, и я, откровенно говоря, почти уверен, что свое согласие написать супостатам письмо режиссер мог даже и стихами смывать, гипнотизируя себя, например, Клюевым:
То богоносный дух поэта
Над бурной родиной парит;
Она в громовый плащ одета,
Перековав луну на щит.
Левиафан, Молох с Ваалом —
Ее враги. Смертелен бой.
Но кроток луч над Валаамом,
Целуясь с ладожской волной.
Да, художник не может не говорить красиво. Но понять, что такое «the terrible grinder of opposition between Ukraine and Russia», не смог бы не только римский первосвященник, но и сам Мефистофель. Но это и не важно: художник так видит, он здесь не обвинитель и не адвокат. Где там, вдали, за рекой, страшные вещи происходят с людьми, и вот одному не повезло. «Потеряв всякую надежду на милосердие, Сенцов объявил голодовку».
«Я с благодарностью вспоминаю, что Святой Трон неоднократно обращал внимание на мои кинематографические работы и поддерживал меня. Это сподвигло меня на это обращение.
Ваше Святейшество, коленопреклоненно прошу вас, вступитесь за жизнь человека!
Бог в помощь нам всем!»
— Погоди-ка, должен переспросить папа, а милосердие-то от кого ожидается? Перед кем я должен вступиться за жизнь человека? Денно и нощно молюсь за людей. Общаюсь сам знаешь с кем. Но тут-то в чьих руках судьба человека?
Что отвечает на этот вопрос художник «Александр Сокуров, гражданин России»?
— Да как же-с, товарищ папа? Вот ему, ироду, и пишу второе письмо.
Незаметно для себя Сокуров воспроизводит старый анекдот о баснописце Сергее Михалкове, который, в надежде на райские кущи, показывает апостолу Петру гимн для нового своего богоспасаемого общежития, но, обнаружив, что отправляется в ад, срочно, прямо в лифте, правит райский гимн, приспосабливая его к адским условиям.
Инсталляция в центре Москвы с требованием освобождения Олега Сенцова 26 июня 2018 Open Russia via REUTERS
Так и гражданин России Александр Николаевич Сокуров, обратившись к наместнику бога на земле, для симметрии и в порядке равноудаленности художника, пишет и представителю, так сказать, нечистой силы.
Как и в первом письме, автор признается, что «обращается» к «Петру Алексеевичу» «вынужденно, преодолевая в себе смятение и боль». Здесь Сокурову приходится сказать гораздо больше, чем в письме к лицу духовного звания.
«Многочисленные попытки мои и моих коллег убедить правоохранителей и власть предержащих России обратить взор к судьбе этого мужественного человека, проявить милосердие до сего момента не дали никакого результата».
«Попав в молох политической схватки Украины и России, этот человек, вопиющий о разумности и милосердии, может погибнуть».
Безличны «власти» и «правоохранители России», а вот у «молоха политической схватки Украины и России» (опять выражение покрепче и похудожественней, чем в письме римскому папе, как бы от черно-белого кино переходим к цветному) появляется лицо. Обиженное лицо президента Украины.
— Забудь, Петро! — хочет коротко сказать Александр Сокуров. Но надо сохранять вежливость и предложить действовать, «шаг за шагом, заглушая боль обид».
«Призываю Вас забыть, отбросить все и всякие открытые и скрытые политические резоны и обратить свои взоры к высшим гуманитарным, гуманистическим интересам и украинского народа, и украинской культуры.
Никакая политическая практика никогда не могла решить насущные проблемы цивилизации, не щадила народную жизнь, а лишь глубже заводила в тупик, если не почитала гуманистические принципы.
Подтверждение тому — все, что происходит в отношениях Украины и России.
Олег попал в жестокие жернова русско-украинского политического молоха. Именно политического. Политики несут всю ответственность за судьбы народов, но и отдельного человека. Гуманитарная мысль требует безоговорочного спасения жизни людей, всякая политика обязана безоговорочно следовать за интересами жизни и не ради достижения политических целей, которые всегда ох как кратковременны.
Прошу хотя бы Вас начать с белого листа.
Прошу Вас, отпустите безо всяких условий всех, находящихся в заключении в Украине граждан России.
Прошу Вас, объявите бессрочный мораторий на всякую военную, дипломатическую, политическую конфронтацию.
Прошу Вас, сделайте все, чтобы освобождение моего коллеги Олега Геннадьевича Сенцова стало бы неизбежным.
Прошу Вас, спасите его жизнь.
Олег еще послужит Украине, народному и мировому киноискусству. Он сторицей возвратит свои долги Родине за усилия по освобождению, за вызволение соотечественников из политического плена. Оправдает все политические потери, риски от компромиссных решений Украинской власти сегодня.
В жизни больших политиков всегда возникает шанс стать новым, сильным, осознать, увидеть новую дорогу, даже если за спиной тяжелые поражения.
Олег должен жить.
Его жизнь зависит от нас и от Вас.
С надеждой,
Сокуров Александр Николаевич,
режиссер.
Россия, Санкт-Петербург»
Силен, силен Мефистофель, крепко сидит за кремлевской стеной московский картофель!
Аз Буки Веди, конечно.
Но ответственность за у нас сфабрикованные дела, за в нашей Арктике сидящего самоубийцы, за наши буки, понеси-ка, милый, и ты. И учти, православный брат мой, а на самом деле, конечно, предатель западэнэц, я и набольшему вашему написал, в Ватикан! Так просто не отвертишься. Гуманизм проявить придется.
— А что ж ты, мил человек, к чужому президенту за милосердием обращаешься, если даже своего не смог уговорить милосердие проявить? — мог бы переспросить Петр Алексеевич.
— Так ты ж нам не чужой, — высовывается из-за плеча художника экрана и сцены сам товарищ Мефистофель. — С нашей, чертовски верной точки зрения, мы вообще — один народ. И папа, извините, римский не даст соврать — все вместе мы — человечество! Разве не так, дон Франческо?
Все племена в едином слиты:
Алжир, оранжевый Бомбей
В кисете дедовском зашиты
До золотых, воскресных дней, —
цитирует Мефистофель Клюева.
Александра Николаевича Сокурова можно понять: Мефистофелю нравится, когда режиссеры ограничены в своих возможностях. Дашь им свободу, так один коррупцией увлечется, другой — терроризмом. Сколько народного добра уходит, чтобы только выслеживать да держать это племя под замком. А ведь свобода — это всего лишь осознание необходимости. И даже не вообще абстрактной необходимости, а — этой необходимости. Нет в русском языке артикля, вот и переводят неправильно. Вот и художник иногда вынужденно творит в обстоятельствах, предлагаемых нечистой силой.
Не вообще художник. Тут вот эта наша современная речь нас поправляет. А конкретный — этот вот, der, the — человек, вынужденный поставить для своего хозяина фильму, перевести стрелки этой вот конкретной вины за эту вот конкретную жизнь на других — на папу Франциска, недоработавшего на ниве милосердия, и на президента Порошенко, подзабывшего, что мы — один народ.
Пишу, «преодолевая в себе смятение и боль». Со своими чертями не получилось, попробуем с соседскими.
Гасан Гусейнов
