5 марта 1953 года умер Сталин. На первого из живших тогда русских поэтов Пастернака особо сильное впечатление произвели руки покойного: «Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления», - и т.д.
Пастернак словно впервые осознал «сломившую все границы очевидность этого величия и его необозримость».
Осознав это все, поэт и мыслитель не мог не воскликнуть: «Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля... стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид!».
Поделиться теснившими его («всю неделю») чувствами Пастернаку было с кем. Как на воле, так и в местах заключения и ссылок находились люди - очень много людей, которых он знал и ценил. Шаламов, сестра и дочь Марины Цветаевой. Наконец, женщина, которую любил он и которая любила его. Никому из них такое излияние повредить не могло.
Он выбрал главного сталинского палача в писательском сообществе: Фадеева. Тот дал ему повод и подсказку своей статьей в главной советской газете «Правда». Статья называлась: «О гуманизме Сталина» - о том самом гуманизме, который-де стоял неизмеримо выше всех бывших доселе, особенно – буржуазного, одобряющего эксплуатацию человека человеком.
«Все мы, - развивал эту мысль Пастернак, - юношами вспыхивали при виде безнаказанно торжествовавшей низости, втаптывания в грязь человека человеком, поругания женской чести. Однако как быстро проходила у многих эта горячка. Но каких безмерных последствий достигают, когда не изменив ни разу в жизни огню этого негодования, проходят до конца мимо всех видов мелкой жалости по отдельным поводам к общей цели устранения всего извращения в целом и установления порядка, в котором это зло было бы немыслимо, невозникаемо, неповторимо!».
Короче: одни зверствовали, другие мирились со зверствами, третьи становились жертвами зверств не просто так, а ради светлого будущего.
Специалисты по Пастернаку и ценители его творчества уже, кажется, сказали в связи с этим документом все, что можно. Мне почему-то ни с того, ни с сего вздумалось добавить о… Второзаконии. Может, потому, что вижу в окно, как на колокольне Николаевской церкви перед моим двором появился бородатый звонарь Иван Иванович Комарь и сейчас примется размашисто, совсем не по-стариковски, лупить в колокол и два рельса.
Так вот Второзаконие. Пастернак, человек не только просвещенный, но и верующий, читал его и перечитывал наверняка всю жизнь – и все вчитывался, вчитывался с тем же вопросом, которым задавались люди задолго до него. Почему Моисей, этот мудрейший из вождей, бестрепетно повелевал своему – избранному – народу уничтожать под корень целые племена идолопоклонников?
На родине Пастернака смелее и прямее всех ответил на этот вопрос первый философ Русского мира Чаадаев. Пастернак не мог не вчитываться и в него - в задушевного друга Пушкина.
Моисей, по Чаадаеву, знал, что в единобожии - спасение и счастье человечества. Вразумлять же идолопоклонников, этих жалких, но упертых многобожцев, муторно и долго, лучше их уничтожить - тогда человечество быстрее примет угодный Богу облик.
То есть, один раздавленный сегодня младенец–многобожец принесет счастье миллиону будущих младенцев-единобожцев.
Комарь все лупит и лупит в свои рельсы, и его седая бородища, раскачиваясь, порождает вокруг него ветер, освежающий даже меня, безбожника, находящегося почти рядом.
Во как красиво я загнул, и главное – в полном соответствии с правдой жизни.
