Я говорю тёще:
- Софья Генриховна, скажите, пожалуйста, не найдётся ли у вас свободной минутки достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Ноль внимания.
Я говорю тёще:
- Софья Генриховна! Я до сих пор в неподшитых брюках. Люди смеются. Я наступаю на собственные штаны. Не найдётся ли у вас свободная минутка достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Опять ноль внимания.
Тогда я говорю:
- Софья Генриховна! Что вы носитесь по квартире, увеличивая беспорядок? Я вас второй день прошу найти для меня свободную минутку, достать швейную машинку и подшить мне брюки.
- Да-да-да.
Тогда я говорю тёще:
- Что “да-да”? Сегодня ровно третий день, как я прошу вас достать швейную машинку. Я, конечно, могу подшить брюки за 5 шекелей, но если вы, старая паскуда, волокли на мне эту машинку 5000 километров, а я теперь должен платить посторонним людям за то, что они подошьют мне брюки, то я не понимаю, зачем я вёз вас через три страны, чтобы потом мыкаться по чужим дворам?
- Ой, да-да-да…
- Что “ой, да-да-да”?
И тогда я сказал жене:
- Лора! Ты моя жена. Я к тебе ничего не имею. Это твоя мать. Ты ей можешь сказать, чтобы она нашла для меня свободную минутку, достала швейную машинку и подшила мне брюки?! Ты хоть смотрела, как я хожу, в чём я мучаюсь?!
- Да-да.
- Что “да-да”? Твоя мать отбилась от всех.
- Да-да.
- Что “да-да”?
Я тогда сказал тёще:
- Софья Генриховна! Сегодня пятый день, как я мучаюсь в подкатанных штанах. Софья Генриховна, я не говорю, что вы старая проститутка. Я не говорю, что единственное, о чём я жалею, что не оставил вас там гнить, а взял сюда, в культурную страну. Я не говорю, что вы испортили всю радость от эмиграции, что вы отравили каждый день и что я вам перевожу всё, что вы видите и слышите, потому что такой тупой и беспамятной коровы я не встречал даже в Великую Отечественную войну.
Я вам всего этого не говорю просто потому, что не хочу вас оскорблять. Но если вы сейчас не найдёте свободную минутку, не возьмёте швейную машинку и не подошьёте мне брюки, я вас убью без оскорблений, без нервов, на глазах моей жены Лоры, вашей бывшей дочери.
- Да-да-да. Пусть Лора возьмёт…
- Что Лора возьмёт? У вашей Лоры все руки растут из задницы. Она пришьёт себя к кровати – это ваше воспитание. Софья Генриховна! Я не хочу вас пугать. Вы как-то говорили, что хотели бы жить отдельно. Так вот, если вы сию секунду не найдёте свободной минутки, не достанете швейную машинку и не подошьёте мне брюки, вы будете жить настолько отдельно, что вы не найдёте вокруг живой души, не то что мужчину. Что вы носитесь по моей квартире, увеличивая беспорядок, что вы хватаете телефон? Это же не вам звонят. Вы что, не видите, как я лежу без брюк? Вы что, не можете достать швейную машинку и подшить мне брюки?
- Да-да-да…
- Всё!!! Я ухожу, я беру развод, я на эти пять шекелей выпью, я удавлюсь. Вы меня не увидите столько дней, сколько я просил вас подшить мне брюки.
- Да-да-да…
Я пошёл к Арону:
- Слушай, Арон, ты можешь за пять шекелей подшить мне брюки?
- Что такое? – сказал Арон. – Что случилось? Что, твоя тёща, Софья Генриховна, не может найти свободную минутку, достать швейную машинку и подшить тебе брюки?
- Может, - сказал я. – Но я хочу дать заработать тебе. Ты меня понял?
- Нет, - сказал Арон, и за 20 минут подшил мне брюки.
