Как судить бывших судей, которые отстаивали свою невиновность, доказывая, что они «действовали в рамках закона»
Как судить бывших судей, которые отстаивали свою невиновность, доказывая, что они «действовали в рамках закона». Эсэсовцы, сотрудники гестапо, партийные функционеры, генералы вермахта когда этих людей в разгромленной Германии после мая 1945 года стали сажать и казнить, немцы лишь беспомощно пожимали плечами: ну да, эти в черных мундирах натворили что-то не то
И в самом деле: как судить бывших судей, которые отстаивали свою невиновность, доказывая, что они «действовали в рамках законности того времени»?
Эсэсовцы, сотрудники гестапо, партийные функционеры, генералы вермахта — когда этих людей в разгромленной Германии после мая 1945 года стали сажать и казнить, немцы лишь беспомощно пожимали плечами: ну да, эти в черных мундирах натворили что-то не то…
Но когда американские оккупационные власти объявили, что намерены посадить на скамью подсудимых нацистских судей, немцы поразились: за что? Люди в мантиях сами никого не убивали и не пытали. Действовали строго в соответствии с буквой закона. Уж немецкие-то педантичные судьи никакой отсебятины себе не позволят. В Германии же не прецедентное право. Да разве можно осуждать деяния, которые совершались в полном согласии с существовавшими на тот момент законами?
Но нацистские судьи вовсе не были такими уж пунктуальными законниками, какими они себя рисовали! Не беспристрастные стражи закона, а оформители приговоров, вынесенных еще до начала процесса. Когда к ним в зал суда приводили обвиняемых, они знали, какой вердикт должны вынести.
«Настоящий большевик»
Участников антигитлеровского Сопротивления приговаривал к смерти председатель народного трибунала Роланд Фрайслер, одна из самых мерзких личностей нацистского режима. И, пожалуй, самый яркий юрист в Германии тех лет. В 1914 году он прервал изучение юриспруденции в Йенском университете, чтобы стать солдатом кайзеровской армии. В 1915 году попал в русский плен. После заключения Брестского мира в 1918 году лагеря для военнопленных были распущены, немецкие солдаты могли вернуться на родину. Лейтенант Фрайслер остался в России. Рассказывали, что он выучил русский язык, стал убежденным коммунистом, чуть ли не вступил в РКП(б) и служил комиссаром по продовольственному снабжению. Правда, никаких документов на сей счет не сохранилось, что, впрочем, не мешало Адольфу Гитлеру иронически именовать его «настоящим большевиком».
Будущий председатель трибунала вернулся в Германию в 1920 году, завершил образование и стал адвокатом. В 1925 году присоединился к национальным социалистам. Через два года партийный секретарь в Касселе составил характеристику Фрайслера:
«В плане риторики он не отстает от наших лучших ораторов, если не превосходит их. Он способен влиять на массы. Люди мыслящие внутренне его отвергают. Товарища Фрайслера можно использовать только как оратора. Для руководящей работы непригоден: ненадежен, человек настроения. Он, пожалуй, самый ловкий адвокат в провинции».
В 1932 году на заседании городского собрания Касселя один из социал-демократов напомнил о советском прошлом Роланда Фрайслера и поинтересовался, сколько русских крестьян он приказал расстрелять.
— Жаль, что вас там тогда не было, — огрызнулся Фрайслер.
Роланд Фрайслер специализировался на защите коричневых бандитов. На процессах он легко переходил границы допустимого, против него то и дело возбуждались дела. В знак благодарности нацисты включили Фрайслера в свой избирательный список. Он стал депутатом прусского ландтага, затем рейхстага. После прихода нацистов к власти его сделали статс-секретарем в прусском министерстве юстиции, на следующий год он занял ту же должность в имперском министерстве. Тогдашний начальник гестапо так описал встречу с Фрайслером в прусском министерстве юстиции:
«Его острый, как лезвие, юридический ум сверкал театральными интонациями. Краски его темперамента варьировались между чрезвычайной холодностью ума, философским энтузиазмом и интонациями притона. Он любил философствовать о праве и правоприменении, задекорировав свои рассуждения ученостью и духовностью. Он старался, чтобы это было удовольствием — иметь дело с таким острым умом».
Роланд Фрайслер отличился тем, что подвел теоретический фундамент под практику режима:
«В основе новых немецких правовых норм лежат изменившиеся в результате национально-социалистической революции жизненные принципы немцев… Стремление народа к правопорядку авторитетно проявляется в изъявлениях выразителя народной воли — фюрера. Если фюрер в обход законов высказывает принципы правового содержания с намерением придать им юридическую силу и требует их соблюдения, то это такой же непосредственный источник права, как и закон. К таким же источникам права относится и партийная программа».
Иначе говоря, объяснил заместитель министра юстиции, правосудие обязано следовать нацистской идеологии, потому что слово фюрера и есть закон. Таким способом он подвел юридическую базу под все преступные приговоры нацистских судов.
После крушения режима судьи станут утверждать, что неукоснительно следовали букве закона. Нет, они следовали принципу, сформулированному председателем народного трибунала: закон должен быть адаптирован к мнению власти.
«До встречи в аду!»
Роланд Фрайслер мечтал выдвинуться на первые роли и получить кресло министра юстиции. Но у него были сильные конкуренты — профессор Карл Шмитт, гордившийся тем, что его именовали «юристом фюрера», Ханс Франк, защищавший Гитлера в 1923 году, после пивного путча, и, наконец, Отто Тирак, которого в 1936 году назначили председателем народного трибунала. Это была новая судебная инстанция, занимавшаяся делами об измене родине и предательстве.
Пост министра достался Отто Тираку, а Фрайслер пересел в кресло председателя народного трибунала. Он был тем самым человеком, в котором нуждался «внутренний фронт». «Победоносное шествие германского оружия» захлебнулось. На фронтах «величайшего полководца всех времен и народов» возникла кризисная ситуация. 1943-й начался разгромом под Сталинградом, в июне 44-го союзники высадились в Нормандии.
Нацистское руководство не сомневалось, что участников антигитлеровского заговора 20 июля 1944 года надо отдать в руки именно Фрайслеру. Начальник главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер сформировал следственную бригаду в 400 человек. Каждые 24 часа информационная сводка отсылалась начальнику партийной канцелярии Мартину Борману для доклада фюреру. Выявленных участников заговора передавали в народный трибунал под председательством Роланда Фрайслера.
Министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Уж он-то найдет правильный тон, чтобы расправиться с ними». Он имел в виду восставших против фюрера генералов, над которыми Фрайслер измывался. Судебным разбирательством там и не пахло.
Позади Фрайслера по указанию Геббельса установили кинокамеру. Документальный фильм, который показывали нацистской верхушке, свидетельствует не только о том, с какой ненавистью к обвиняемым провел процесс Фрайслер, но и о мужестве подсудимых. Когда один из офицеров давал показания, председательствующий прервал его.
— Помолчите, господин Фрайслер, — с полным самообладанием сказал подсудимый. — Сегодня речь идет о моей голове. Через год настанет ваша очередь!
Фрайслер изобретательно оскорблял подсудимых, а потом приказывал повесить их на крюках для мясных туш в тюрьме Плётцензее.
Приговоры он всегда писал сам. И был беспощаден даже по самому ничтожному поводу. С августа 1942-го по февраль 1945 года вынес 2 тысячи 600 смертных приговоров — столько же, сколько остальные 5 судебных коллегий народного трибунала с момента его основания, в 1934 году, и до конца существования рейха. Таким образом, получается, что Фрайслер каждый день выносил 3 приговора. Трибунал был незаменим для устрашения непокорных граждан и публичной мести.
Утром 3 февраля 1945 года он поехал в министерство юстиции Тирака. В этот момент начался мощный авианалет союзников. Фрайслер выскочил из машины и бросился к входу в бомбоубежище. Но в его судьбу вмешалась тысячекилограммовая бомба — прямо во дворе в него угодил осколок.
Мусор под ковром
А что произошло с другими нацистскими юристами?
Министр юстиции Отто Тирак покончил с собой в английском лагере для военнопленных. Ханса Франка приговорили к смертной казни за преступления, совершенные в Польше, и повесили. Карл Шмитт два года провел за решеткой, после чего его выпустили, и он умер своей смертью. Франца Шлегельбергера, бывшего статс-секретаря министерства юстиции, американский военный трибунал приговорил к пожизненному заключению. В приговоре говорилось, что он был «самым мрачным, жестоким и кровавым судьей во всей немецкой юстиции». Возможно, это преувеличение. Таких судей было хоть отбавляй.
Суд над нацистскими судьями — третий из 12 нюрнбергских процессов, проведенных американцами, — проходил с марта по декабрь 1947 года. На скамье подсудимых оказались самые заметные германские юристы того времени. Что им инкриминировали? Совершение «преступления путем злоупотребления судебной властью».
В Нюрнберге было доказано, что они служили преступному государству, в котором право — лишь поток законов, издаваемых и используемых для контроля над народом. Они сознавали, что выносимые ими решения были политически мотивированы и потому изначально преступны.
Один из обвиняемых умер в ходе процесса, одного освободили по состоянию здоровья. Четверых оправдали. Остальных приговорили к различным срокам тюремного заключения, в том числе к пожизненному.
Почему был важен этот процесс?
Во-первых, он создал юридическую базу для преследования других нацистских юристов. Во-вторых, послужил предостережением судьям-преступникам на будущее. И люди увидели, что правосудие совершается. Суд над насильником восстанавливает права не только конкретной жертвы, но и многих других людей, которые могли стать жертвами.
После 1945 года пережившее катастрофу немецкое общество искало себе оправдания. Многие немцы были уверены, что они — исключительно жертвы, соблазненные и обманутые. Поэтому наказание судей, которые сами совершали преступления, свидетельствовало о намерении общества защитить основные правила человеческого существования.
Судьбу остальных нацистских судей решали уже местные немецкие комиссии в ходе денацификации. Всех немцев поделили на 5 категорий: «главные виновники», «обремененные виной», «менее обремененные виной», «попутчики» и «незатронутые». Бывшие нацисты должны были заполнить подробные 7-страничные анкеты. Но многие судьи рейха смогли — иногда путем взяток, иногда с помощью дружеских связей — ускользнуть от ответственности. На фоне гестаповцев и партийных секретарей они казались не такими уж монстрами. С середины 1948 года союзнические оккупационные власти фактически прекратили процесс денацификации. «Мусор» был успешно «заметен под ковер».
«Если так надо»
Но это была лишь первая волна очищения. Два десятилетия в западногерманском обществе шло осмысление и переосмысление прошлого. Это был долгий и мучительный процесс, в котором огромную роль сыграли либерально настроенные философы, литераторы и публицисты. Они задавались вопросом: как все это могло случиться? Постепенно многое становилось ясным.
Можно было не участвовать! Преступления совершали те, кто этого желал. В СС служили только добровольцы, в гестапо нанимались по собственному желанию. Некоторые офицеры вермахта отказывались расстреливать мирное население, ссылаясь на то, что это не входит в их служебные обязанности. Исследование показало, что это никак не отразилось на их карьере. Даже в тоталитарном государстве необязательно быть подлецом.
Нацистские судьи сами соглашались вести заведомо неправосудные дела. Или даже проявляли инициативу! Тех, кто не изъявлял желания участвовать в таких процессах, и не привлекали к позорным делам.
Многим не хотелось этого признавать. Но всем пришлось услышать, что немецкий народ несет ответственность и за то, что он подчинился Гитлеру, и за все преступления нацистского режима. Каждый, кто, видя несправедливость, издевательства, мучения, которым подвергали других людей, ничего не сделал, чтобы их спасти, — виновен.
Именно такая постановка вопроса о вине определила духовный климат Федеративной Республики. Западные немцы воспитывали в себе терпимость и уважение к чужому мнению, осваивали то, что им так трудно давалось, — культуру спора, общественной дискуссии. Долгая и тяжелая очистительная работа позволила отказаться от того, что называют «авторитарным характером», присущим немцам. В немецкой жизни появилось такое понятие, которое прежде было невозможно: гражданское неповиновение.
Люди осознали: единственный метод самообороны против привычки подчиняться власти — воспитание индивидуальности. Коллективизм, привычка маршировать строем, превращение государства в арбитра всех проблем подрывает независимость личности. Человек существует не для того, чтобы им управляли. Не позволять манипулировать собой, сохранить пространство внутренней свободы — вот урок этого трагического опыта. Сохранение внутренней самостоятельности — вот что необходимо для неучастия в преступлениях.
И тут возник скандал, который поставил в центр общественного внимания фигуру нацистского судьи. В 1972 году западногерманские журналисты выяснили, что весьма заметный политик — глава правительства земли Баден-Вюртенберг Ханс Филбингер в нацистские времена служил военным судьей. Молодым человеком он вступил в штурмовые отряды и щеголял в коричневой форме, затем его приняли в Национально-социалистический союз германских студентов. В 1940 году пошел служить на флот. Сражался не на боевом корабле, а в зале суда. В войну он был совсем молодым человеком, мелкой сошкой, поэтому с таким опозданием обнаружилось, что от имени режима он выносил смертные приговоры — в том числе весной 1945-го, когда Третий рейх уже рушился.
Ханс Филбингер долго отвергал все обвинения. Он вспомнил вынесенные им приговоры, лишь когда были представлены подлинники документов. И все равно не ощущал за собой никакой вины. Бывший нацистский судья ссылался на казавшуюся ему идеальной формулу самооправдания: «То, что было правильным вчера, не может быть неправильным сегодня».
В 1974 году в верхней палате федерального собрания он произносил речь в память о героях антигитлеровского сопротивления во главе с полковником графом Клаусом Шенк фон Штауфенбергом, которые 20 июля 1944 года пытались избавить Германию от Адольфа Гитлера. Выступление Филбингера потрясло своим лицемерием. Ведь такие, как он, приговаривали к смерти участников сопротивления…
А ведь само по себе чествование Штауфенберга, его товарищей-офицеров и других участников сопротивления означало огромный шаг вперед в миросознании немцев.
Нацистская пропаганда опозорила участников заговора 20 июля 1944 года, их выставили жалкими антипатриотами, предавшими родину в трудные для нее военные годы. Путаница и смятение царили и в ФРГ. Армейское командование видело в нарушении заговорщиками присяги нечто недопустимое. Выполнение солдатом приказа должно быть законом. Разговоры о важности оппозиции не находили ни малейшего отклика в народе. А кому-то не хотелось признавать самое для себя неприятное: полковник Штауфенберг рискнул своей жизнью, чтобы убить диктатора и спасти Германию, — в то время как ты-то служил преступному режиму.
Прошли годы, и немецкое общество осознало: попытка убить Гитлера — это единственное, что можно записать в актив, когда открылись варварские преступления нацистского режима. 20 июля спасло Германию от полного позора. И теперь уже общество не желало видеть бывшего нацистского судью на высокой и заметной должности. После отчаянного сопротивления в 1978 году Хансу Филбингеру пришлось подать в отставку.
«Я исполнял приказ»
В Третьем рейхе роль судей была небольшой (приговор выносился заранее, они лишь придавали ему юридическую форму), но необходимой. Надежные винтики машины подавления собственного народа.
Оправдываясь, они говорили, что у них не оставалось иного выбора, кроме как выполнять приказы своих начальников. Они — всего лишь обычные люди, которые хотели спокойно жить и работать. Но они же легко поддались соблазну служить негодяям. Важнейший урок тоталитарных режимов ХХ века: без помощи таких людей главному преступнику не удалось бы уничтожить столько миллионов. Вполне добропорядочные граждане оказались соучастниками величайших в истории злодеяний. Всякий, кто исполняет преступный приказ, сам становится преступником.
Наверное, ни один из судей, выносивших смертные приговоры во времена нацизма, не поступал так из чистой жажды убийства. Судьи руководствовались глубокой и беспрекословной верой в авторитет власти. Если люди исходят из того, что они действуют в интересах государства; если они исполняют приказ, высшую волю; если «так надо» — они легко отбрасывают все моральные соображения и готовы совершать преступления неслыханной жестокости.
