Гениальный артист ХХ века Олег Борисов был эмоциональным, витальным, сложным и, порою, «колючим» человеком. Но… уж очень он любил — любить. Любить — театр, кино, жену Аллу, сына Юру. Саму эту жизнь, будь она иногда неладна. Тем более что и прожил-то не так долго — 65 лет, умер от лейкемии.
Еще, естественно, любил «свой Киев», по которому щегольской походкой Голохвастова протоптал весь Подол. А потом вынужденно отсюда выпорхнул — после успеха «Двух зайцев» и подметных писем Русской драмы в газету «Советская культура» (артисты приревновали коллегу к успехам).
Разновозрастные его поклонники не дадут соврать, что Борисов безумствовал и сгорал, когда проходили матчи нашего «Динамо» — футбол он тоже любил. Болел за киевскую команду. Дружил с ее игроками, тренерами: персонально с Олегом Базилевичем и Валерием Лобановским. И, наверняка, может, и видел свою путаную жизнь эдаким бескрайним футбольным полем, на котором не известно с какого угла полетит в тебя мяч… Или же пощадят игроки-коллеги: хотя бы со счетом 0:0? Уж кому-кому, а Борисову «пощады» не было. Его игры с Судьбой — беспощадный футбольный турнир.
Вряд ли артист выстраивал какие-либо «футбольные» комбинации в биографии. Да и разве возможно это в искусстве? А вот возникали они! И пулями свистели «мячи» над его головой, только успевай бежать к «воротам»…
Родился он в Приволжске Ивановской области. Русская глубинка, где по статистике на десять девчонок всегда не хватает ребят. Мама — агроном, отец — директор сельхозтехникума. Агрария из Олега Ивановича не вырастили. Наследного принца — тоже. Хотя и нарекли Альбертом в честь знатного бельгийского отпрыска. Это, кстати, его истинное имя, если кто не знает. Альберт Борисов — слишком вычурно воспринималось бы в титрах, в программках. Поэтому звали его Аликом, Олегом. Таким и остался. Вот таким… Не тем, за кого себя выдавал, — вовсе не «бельгийским» Альбертом! И здесь, кстати, важный штрих в сюжете. Ведь все его сценические и экранные герои (да абсолютно все, уж сколько их ни перебирал) — совсем «не те, за кого себя выдают». А ну-ка вспомните. Цирюльник Голохвастов, прохиндей, кажется, чистейшей воды проныра-альфонс. А гляньте, как он «летит» на брусчатку в последней сцене знаменитой картины — как сокол, которому подрезали крылья. Аки философ, попавший в грязную мещанскую среду, но не потерявший надежды дописать свой знаменитый трактат «Я вам не что-либо-как...» Согласны? Теперь настройтесь на один из любимых моих кинообразов в его виртуозном исполнении.
Подлющий инженер Гарин (из фильма Леонида Квинихидзе). Сущая тварь, маньяк, который присвоил чужое изобретение и решил подмять под себя мир. Только когда он смотрит на томную Зою (актриса Нонна Терентьева, кстати, тоже одно время работала в Киеве), то опять-таки: э-не… «не тот, за кого себя выдает». Не физик этот Гарин (со всем своим «крахом» и страхом), а влюбленный лирик, встретивший ту единственную, ради которой и готов раздробить экватор земли.
Намекну и на совсем приземленных его персонажей. Полузабытый перестроечный фильм «Остановился поезд» режиссера Вадима Абдрашидова. Борисов играет следователя. Но только ли следователя? Он изображает какого-то посланника — «одного в поле воина». Вокруг остановились уже не только поезда, жизнь пошла под откос. Началась не перестройка, а перестрелка. Разверзлась бездна беспредела, где не следователи нужны, а палачи. И ипостась палача тоже прочитывалась в том его образе. Да что там… Много он играл. И всегда — восхитительно.
Выдающийся образ в сериале (тогда еще без отрицательной накипи в этом определении) «Подросток» режиссера Евгения Ташкова. Или его Кочкарев — в «Женитьбе» Виталия Мельникова. Гоголевский архетип, прямо-таки бес — и снова «не тот», за кого себя выдает поначалу. …Но все же вернемся — к началу.
Киев 60-х годов ХХ века — пространство для нас загадочное. И, я в этом безоглядно уверен, тогда еще творческое. Люди любят футбол и театр. «Своя молодежь» — золотая, серебряная. Гудят и звенят «золотые»-«серебряные» компании, как сказали бы сегодня, тусовки. И говорят там — почему-то — чаще о лирическом. О книжках, о фильмах. Об Окуджаве…
— Борисов в начале 60-х поехал в Москву по делам и привез в нашу киевскую компанию записи Окуджавы, по тем временам это была бомба, откровение, — рассказывает Олег БАЗИЛЕВИЧ, наш легендарный футболист и друг Олега Борисова. — Мы тогда не просто говорили на эти творческие темы, мы жили ими, причем без всякого модного притворства. И в этом была особенность той молодежной киевской среды. С Олегом Ивановичем мы познакомились в 1961-м. За несколько лет до его успеха в роли Голохвастова. Впрочем, и тогда он уже имел успех у театральной аудитории. «На Борисова» ходила публика. Вспоминается в связи с Олегом разноплановость интересов этого человека. Он был всеяден. Если театр — то до конца отдаваться сцене. Если футбол — то болеть до умопомрачения. Еще увлекались тогда модным дайвингом. И в этом Олег Иванович пытался преуспеть. Когда впервые увидел его в одной киевской компании (в ее «состав», кроме Борисова, входили Олесь Билодид, его супруга балерина Нелли Адамович, популярный танцор Валерий Парсегов, моя сестра Оксана Щусь, тонкий знаток и в вопросах искусства), то отчего-то запомнил его особую походку… Это еще не походка Свирида Петровича. Но уже — летящая, энергичная. Походка больше спринтера, чем стайера…
— Олег Петрович, походку-то вы запомнили. А вот характер Борисова? Говорят, у него был труднейший характер. Коллеги по театру в этом вопросе не скупятся на «комплименты».
— А характер его, на мой взгляд, был мягким. И лично мое ощущение Борисова — он как магнит, который притягивал к себе творческий Киев 60-х. Олег ведь был одной из главных молодых театральных звезд той поры…«Команда молодости нашей», «команда звезд» — вот что такое киевская Русская драма времен Борисова. Рядом корифеи — Романов, Халатов, Лавров, Опалова. Тут же молодые и дерзкие — Мажуга, Роговцева, Предаевич, Николаева, Швидлер. Поначалу его поселили на третьем этаже театра, в комнатке, обустроенной под общежитие. К нему присматривались. А он не сидел на месте и подрабатывал — где мог. Подрабатывал, играючи свои этюды, в домах престарелых, даже в киевской психушке.
В Киеве Борисову сопутствует репертуарный успех в ролях эмоциональных мальчишек из драматургии Виктора Розова. По мнению некоторых товарищей, Борисов всегда приподнимал себя в труппе, держался чуть «выше». Возможно, осознавал (и не собирался скрывать) свою исключительную театральную природу, рядом с которой тускнели сценические потуги иных соратников. А возможно, уже тогда штанишки советских героев ему казались короткими: жаждал ролей иного «покроя».
Не только театральная, но и футбольная страсть объединила его с Юрием Сергеевичем Лавровым. Мэтр даже не по репертуару «вычислял» свои будни и праздники, а по календарю футбольных матчей «Динамо». Ада Роговцева, много игравшая с Борисовым, по-прежнему считает именно его одним из лучших сценических партнеров. «Олег — чудо! Он не просто чувствовал партнера, он становился его энергетической составляющей. Такие «поддержки» на сцене, на которые был способен Олег, еще поискать в театре».
— Борисов на киевской сцене — действительно фейерверк и фонтан энергии, а еще — невероятная пластика: при внешне анемичном лице он мог так обустраивать внутреннюю жизнь своих персонажей, что зритель терял дар речи — от потрясения, — делится своими воспоминаниями Оксана ЩУСЬ (Базилевич), сестра знаменитого футболиста, на долгие годы сохранившая дружбу с семьей артиста. — Как известно, в 1951-м Борисова пригласил в Киев Константин Хохлов, увидевший его еще в школе-студии при МХАТе. Борисова к нам взяли на амплуа «характерного» актера. Однако мне кажется, у него вообще не было застывшего амплуа. Он вне жанров. Мог сыграть, кого угодно. Много лет я наблюдала за ним. И очень близко общалась. Знала его замечательную супругу Аллу Романовну Латинскую (поженились они в конце 1953-го, отец Аллы тогда был влиятельным чиновником), она — журналист и одна из основателей киевского КВН. Впоследствии Алла подчинила Олегу Ивановичу всю свою жизнь. Стала его добрым ангелом. Мы в годы молодые собирались в их киевской квартире на бульваре Тараса Шевченко, 10. Гостеприимный был дом. Позже его украсили афиши фильма «За двумя зайцами» — картины, которая «не планировалась» как успешная, а запускалась как «очередной» фильм студии Довженко. И вдруг — такой успех.
Олег Иванович дружил тогда с писателем Виктором Некрасовым. Понимаю ваш молчаливый вопрос: «дружил», значит, выпивал? Но ничего подобного о Борисове я сказать не могу. Олег дорожил покоем своей семьи. А Некрасов, кстати, когда-то одолжил ему большие деньги на покупку чешского гарнитура. Когда уже в Ленинграде Борисов и Некрасов встретились, чтобы расстаться (писатель эмигрировал), то, естественно, не могли не выпить за Киев. При этом добавили: «Пьем только за флору!» Значит это только одно: рана в связи с Киевом была незаживающей для Олега. Дело не только в статье, которую состряпали артисты, обвинив его в высокомерии и нарушении дисциплины: мол, поехал без спросу в Польшу (хотя замминистра Куропатенко его лично отпустил), а в невозможности реализовать себя здесь…
Пожалуй, впервые расскажу об одной ситуации, связанной с Олегом. Он после скандала в театре не хотел оставлять Киев. Всеми силами стремился удержаться. Это был его город. Его атмосфера. Олег не терял оптимизма даже уйдя из труппы. Говорил, что киевская аура его исцеляет. Тогда же Борисов, известный в Украине человек, решил попробовать себя на киевской студии имени Довженко. Он пришел к руководству. Предложил интересные идеи. Хотел поработать как режиссер. Был уверен, что после «Зайцев» на этой же студии для него откроют зеленую улицу. Только улица оказалась — черной. Как зависть. Уверена: именно завистники перекрыли ему кислород — и на студии, и в театре. В те дни он пришел ко мне и сказал: «Оксана, если бы был автомат, вот всех бы их положил…» Эти его слова — как выстрел — до сих пор у меня в ушах и в сердце. Это до чего же нужно было довести интеллигентного человека, чтобы вызвать в нем такую взрывную волну? Поэтому вскоре он и уехал.
Сначала в Москву, но в театре Моссовета не остался. Затем в Ленинград, когда сам Товстоногов в 1964-м пригласил его в Большой драматический театр. Киевские друзья Борисова открыли для меня одну существенную особенность в восприятии образа этого большого артиста. Они говорят: в Киеве — «один Борисов», а в Питере-Москве — «совсем не тот…» Киевский период — его жизнерадостность, та самая летящая походка, озорное ощущение быть «над» всеми (и всем) в любимом солнечном городе. А северный Питер — это Борисов «съежившийся», полузакрытый для других. Более желчный что ли? С какой-то самоедской страстностью, царапающей душу и себе, и окружающему миру. Таким он казался в своих выдающихся ролях на сцене БДТ.
Диалог с Товстоноговым при этом складывался трудно. Борисов вошел не просто в звездную труппу, а в «лигу чемпионов», если следовать нашей условной футбольной терминологии. Там уже забивали свои «голы» Лебедев, Лавров, Стржельчик, Копелян, Луспекаев и любимица Георгия Александровича — Татьяна Доронина. Борисову «с киевским прошлым» поначалу пришлось ждать. По мнению Оксаны Щусь, Товстоногов «держал Олега в черном теле, возможно, иногда сознательно не выпускал на сцену…» Только лично я внутренне чувствую: то не «нелюбовь», а скрытая игра, как бы поединок двух великих своеволий — товстоноговского и борисовского. Олег Иванович якобы рассматривался Товстоноговым на Хлестакова — в «Ревизор». Но Гога путает карты. И назначает на эту роль Басилашвили. Выигрышная роль и громкий спектакль. Только Борисов, опять-таки исходя из моих внутренних ощущений, придал бы товстоноговской композиции о власти страха больше инфернальности, таинства, холодного отстранения, эмоционального цинизма. Поскольку, повторюсь, Борисов «не тот, за кого себя выдавал…» Не столько артист, сколько — фантом. Гость из прошлого-будущего. Из какого-то пограничья. Человек явно «не отсюда…», а оттуда.
А когда Владимир Рецептер был готов к аплодисментам в «Генрихе», Товстоногов производит очередную рокировку. И на роль Гарри назначает Борисова. По сути, это его первый триумф в БДТ, за которым последовали — «Тихий Дон», «Оптимистическая трагедия», «Кроткая». Его супруга Алла в то время работала на ленинградской студии телефильмов. И, скорее всего, не без ее внимательной поддержки Борисов активно и успешно снимается, если возникали пустые сезоны. И если ком подступал к горлу от безнадежности семейных проблем.
— Олег Иванович души не чаял в сыне Юре, он его боготворил, — вспоминает Оксана Щусь. — Это был белокурый ангелочек, которого я держала на руках, чувствуя божественное свечение от ребенка. Он был не по годам серьезным. И еще в младенчестве рассказывал мне «серьезные» сказки. А потом, когда Борисов переехал в Петербург, у сына обнаружили диабет. Это повергло отца в шок. Он находил любые возможности помочь ребенку. Впоследствии, правда, приходилось спасать уже и самого отца — его болезнь прогрессировала…
Олег Базилевич:
— Гораздо позже, когда Олег Иванович уже уехал из Ленинграда и работал во МХАТе, мы с ним встретились в Болгарии, он снимался в одном фильме. И самочувствие Олега к концу съемок резко ухудшилось… Болгарский фильм — «Единственный свидетель». История не кассовая. И, казалось бы, для такого артиста как Борисов не обязательная. Он играл работягу. Этот тип оказался случайным свидетелем одного инцидента: водитель автобуса оскорбляет пассажиров и угрожает им. Дело получает огласку. И исход истории зависит от героя Борисова, он единственный согласился свидетельствовать против подонка. У Борисова в фильме почти нет слов. Он лишь молчит и смотрит. Но болгарские товарищи-кинематографисты вычитали и в этом молчании тайну, подлинную драму «вредного человека», как обзывает героя родной сын. В 90-м эту картину показали на Венецианском фестивале. И Олег Борисов получил «Золотого льва» — как лучший актер. Только в перестроечной Москве его триумф не заметили. Очевидно, снова проявился «казус» Борисова? Он «не тот», за кого себя выдает. Не фестивальный триумфатор, а пахарь на плантациях кино и театра, вот и пусть себе пашет.
Во время тех болгарских съемок Олег Базилевич действительно спас его. Артисту нужно было улетать в Москву. А у Борисова нет физических сил… Таял на глазах. Нужна срочная помощь медицинских светил. Тогда легендарный футболист подключает все свои связи во всевозможных обществах советско-болгарской дружбы. И Олега Ивановича пусть временно, но все-таки ставят на ноги.
— Олег Петрович, спрошу о трудном для вас сюжете. О трагедии «Пахтакора». Как известно, вы уже приступили там к работе, а потом — страшная катастрофа, которая, к счастью, обошла вас. Борисов как человек в некоторой степени мистический, должно быть, спрашивал вас о деталях той истории?
— Нет… Никогда. Знаете, Олег был деликатен. Осознавал, что есть двери, которые лучше не открывать. Действительно, его характер несколько изменился. Ведь болезнь съедала. Только это не сказывалось на его общении с друзьями, с которыми он праздновал и выигрыш киевским «Динамо» европейского Кубка кубков 1975-го, пил шампанское из кубка, даже киевскую «Спортивную газету» выписывал в Ленинграде, чтобы быть в курсе киевских футбольных дел. Он оставался для меня тем же киевским доброжелательным Олегом, которого помню с 60-х. Хотя на рубеже 80-90-х для Борисова наступило иное время — период его травм в ефремовском МХАТе…
Всегда играя на «своем поле», Борисов как человек одержимый и амбициозный хотел снискать и «кубок Кремля» в театральной Мекке — в Белокаменной. Приглашение от «тренера» Ефремова совпало с трудным этапом у Товстоногова. Олег Николаевич обещал Олегу Ивановичу роль «форварда» во мхатовской команде. Внутренне Борисов чувствовал: не его эта команда… После художественной дисциплины у Товстоногова, после его глубоких репетиций — совсем иное в Москве. Закулисное пьянство, «репетиции ни о чем» — из его дневника. Они пьянствуют, а он берет книжку — и в угол, читает. Снова — «не тот…»
Во МХАТе нарастает непонимание на «тренировках». Борисов отказывается «бегать в трусах» на репетициях пьесы Михаила Рощина «Перламутровая Зинаида». А еще — острейший конфликт из-за Астрова в «Дяде Ване». Борисов сделал эту роль филигранно, с глубинным подтектом. То был, возможно, лучший Астров из кем-либо сыгранных. Но на горизонте нарисовались престижные гастроли, и Ефремов «увидел себя» в этом же образе…
Борисов, который «не тот, за кого себя выдает», снова отторгнут — обижен. В его дневнике есть горькая запись, которая и сегодня воспринимается как физическая травма: «Увидел Галю Волчек, она улыбнулась как-то заговорщицки, почти сочувственно: «Предаст… Переступит… Помяни мое слово...» Предал… Правда, не переступил, потому что я успел унести ноги. Мы когда-нибудь ответим ТАМ за то, что поддались искушениям».
ТАМ — для Борисова — наступит через несколько лет, в 1994-м, а для Ефремова — в 2000-м. Последние годы жизни Олега Ивановича — до ТАМ — по словам его киевских друзей, станут временем преодоления и игрой на выживание. Будто бы по холодному, мокрому футбольному полю бежит этот игрок — и все никак не может коснуться «мяча». В этом болезненном беге — на короткую дистанцию — он еще гениально играет Павла I: поддерживает сына в его режиссерских проектах; ведет дневник — где снова о Киеве, о театре, о футболе…
— Он ездил в Израиль на гастроли, но, полагаю, то была попытка найти хотя бы за границей способ исцеления от лейкемии, — говорит Оксана Иосифовна Щусь. — Ничего не помогло. Да, наверное, и денег не находилось на дорогостоящие операции? Тем временем семья Олега продала прекрасную московскую квартиру на Грузинской, стали жить за городом. Надеялись: хотя бы свежий воздух его исцелит. Алла Романовна поддерживала Олега на свете, до последнего вздоха. До мгновения, когда он стал похожим на тростинку. Олег так и не увидел изданными свои дневники, в которых много его горькой правды. Книгу издал его сын. А в 2007-м Юра умер… Часто вспоминаются мне уже редкие его визиты в Киев, когда Олег много играл в России. И еще вспоминается мне одна запись из его дневника: «Я смотрел с балкона в ночной Киев… Какой город! А ниже тот балкон, где прошла моя счастливая молодость. Может, нужно было жить на одном месте — не двигаясь?»
Источник
