Тюзовский спектакль про погибшего пионера-героя начинался скорбно-печально: старый партизан присаживался у могильного холмика с красной звездой, наливал из фронтовой фляжки, выпивал и, обращаясь в зрительный зал, говорил:
— Двенадцать лет ему было…
Немолодой актер, «партизанивший» в этом произведении искусства с незапамятных времен, с течением времени начал выпивать еще в гримерной: стрезва играть такое было совершенно невозможно. И дедушка Фрейд подстерег его. Однажды актер присел у могильного холмика на сцене, еще выпил и доверительно сообщил детям в зрительном зале:
— Двенадцать лет ебу мыло…
Шекспир отдыхает
***
Актерские оговорки вообще — материал для отдельной книги. Здесь, на посошок, только самое любимое.
Прошу представить: гастроли провинциального театра в Крыму, лето, последний спектакль, трезвых нет. Какая-то шекспировская хроника, финал, на сцене, как полагается, гора трупов… И вот, стоя над телом поверженного соперника, очередной цезарь говорит словами переводчицы Щепкиной-Куперник:
— Я должен был увидеть твой закат Иль дать тебе своим полюбоваться…
Но он этого не говорит, потому что забывает текст.
— Я должен был увидеть твой…
А что «твой»? А ничего. Пить надо меньше. Но актер, умница, успевает сориентироваться — и на ходу подбирает слово, близкое к «закату» по смыслу и подходящее по размеру.
— Я должен был увидеть твой… конец! — говорит он. И, уже чуя недоброе, вопрошает сам у себя:
— Иль дать тебе своим полюбоваться?
Легенда утверждает, что в этот момент мертвые ненадолго ожили и затряслись в последней агонии…
