Первые рассказы о жестоком обращении с пленными и зверствах мы начали получать еще в конце февраля-начале марта. Рассказы были, в основном, пересказами слухов и шли от российских военных. В Харьковской области якобы сожгли двух сдавшихся российских солдат. В Киевской области добили раненых, в Донецкой области прострелили пленным колени. В Луганской области выкололи пленному глаза. Видео и фото с мест не было. На просьбы дать конкретные фамилии погибших ответ всегда был один: «так я ж там не был, говорят просто».
В середине марта к российским рассказам начали добавляться украинские. В Черниговской области уложили пленных солдат ВСУ и бойцов теробороны на землю и передавили танком. В Киевской области изнасиловали, расстреляли и сожгли несколько женщин, пытавшихся эвакуироваться на автомобиле. В Волновахе пленным прострелили колени, кому-то выкололи глаза. Эти рассказы также были основаны на информации, долетавшей до наших собеседников из ВСУ. Что-то из перехвата российских переговоров, что-то со слов гражданских, выбравшихся из-под оккупации.
В конце марта - начале апреля, когда российская группировка отступила из Житомирской, Киевской, Черниговской и Сумской областей, часть этих рассказов подтвердилась. Фотографии убитых и изувеченных гражданских обошли все СМИ.
Подтвердились и несколько случаев, когда в Донецкой и Луганской областях солдаты ВСУ добивали сразу после боя раненых военнослужащих ЛДНР и ВС РФ.
Тогда же, в конце марта, по российским войскам пошли слухи о массовых кастрациях пленных россиян. Поводом для них стало интервью Геннадия Друзенко, руководителя украинского проекта «Мобильный госпиталь», в котором он сказал, что дал указание своим врачам кастрировать пленных.
Эту цитаты растиражировали все российские СМИ, она была моментально подхвачена армейскими пропагандистами и начала обрастать «реальными историями».
Друзенко почти сразу извинился за свои слова, назвав их проявлением эмоций и пояснил, что никто и никого не кастрирует, но слухи уже начали жить своей жизнью и распространяться по армии и военным российским кругам с дикой скоростью.
«Военные же простые мужики, чего им лишиться страшнее всего? Х..я. Тем, кто поумнее, еще за глаза страшно. Потому эти истории так и ложатся в пустые солдатские и офицерские головы. А политруки и командиры и рады, если солдат боится попасть в плен, значит не сбежит и будет воевать до конца. Так что рассказы про кастрацию обрастали новыми подробностями и регулярно доводились до личного состава. Я это помню по Афгану еще, когда нас — дебилов, офицеры пугали, чтобы мы по духанам и рынкам не бегали. Сам так своих солдат стращал в Чеченскую, чтобы сидели в расположении, а не водку по окрестностям искали. Потом от них же слышал мои байки с новыми подробностями. Здесь сработало также, только для другого. Мотивации у солдат и офицеров не было никакой. Нужно было заставить их не просто драться, а ожесточиться. Если я в Чечне и мои командиры в Афгане это рассказывали, чтобы солдат шугануть от глупостей, то здесь суки штабные это рассказывали, чтобы разозлить и спровоцировать», — говорит российский офицер, воюющий в Украине.
Рассказы о кастрированных пленных стали попадать к нам в апреле. Сюжет почти всегда одинаковый. Пленного вернули домой, а он по пути в родное село повесился, вскрыл себе вены, выпрыгнул из окна, потому что не мог вынести позора, когда все дома узнают, что он кастрирован.
Такие истории нам рассказывали военные и наемники из разных регионов. Чечня, Дагестан, Карачаево-Черкесия, Ингушетия, Северная и Южная Осетия, Бурятия, Забайкальский край. Фамилии пострадавших и погибших не назывались под предлогом того, что семьи самоубийц или сами кастрированные пленные не хотя огласки и позора. Наши аргументы, что украинская сторона готова находить и наказывать виновных, если у них будут четкие свидетельства преступлений, эффекта не имели. Люди отказывались общаться дальше.
Это может говорить как о том, что все эти случаи вымышленные, так и о действительном страхе быть опозоренными.
У нас есть несколько историй таких военнопленных, родных которых мы продолжаем убеждать в необходимости рассказать о преступлениях, назвав даты, места содержания и описать мучителей. Возможно, после публикации этого текста, их отношение к ситуации изменится и они готовы будут дать исчерпывающие свидетельства. Мы же доведем эти сведения до украинских военных и до офицеров ГУР, занимающихся расследованием всех преступлений, совершенных против российских военнопленных.
Ярость и нервы первых месяцев
Чтобы гражданские могли лучше представить себе ситуацию с пытками и зверствами на войне, дадим слово военным с обеих сторон, которые рассказали, что приводит к насилию над пленными.
Как правило, сразу после боя, тем более, тяжелого, шансы пленных на выживание заметно снижаются. Если победители потеряли много людей, если во время боя погибли гражданские, если снайперы или пулеметчики противника добивали оставшихся на открытом месте раненых, то некоторые из пленных могут быть застрелены на месте.
«Взяли опорник русских, там четверо в живых осталось, один заистерил, у него голос сорвался, он начал почти визжать: “Пожалейте!”. Хорошо, что я уже там был, потому что один из моих пацанов уже собрался его пристрелить. Я успел его с ног сбить. Трясу, а у него глаза белые от злости. Потом уже, когда мы пленных сдали, подошел, говорит, командир, я себя не контролировал. Парня перекрыло от того, что в нас только что лупили со всех стволов, а теперь визжат и жалости просят. Если бы меня там не оказалось, завалил бы он и того пленного и остальных бы прицепом положили. Все на сумасшедшем заводе после боя», — говорит украинский офицер, воюющий в Харьковской области.
Это наиболее распространенная ситуация, в которой пленные с обеих сторон могут погибнуть или подвергнуться избиению. Солдат в бою, особенно новичок, не может полностью контролировать себя и свои эмоции. Любое действие сдавшегося противника может спровоцировать его на неадекватную реакцию.
Насилие могут остановить более опытные бойцы или офицер, если он пользуется авторитетом в подразделении и сам не впервые оказался на войне.
В первый месяц боевых действий такие расстрелы пленных сразу после боя происходили на всей линии соприкосновения. По словам российских и украинских офицеров, в большинстве случаев, пленных убивали не из жестокости, а от страха.
«Мы тут не киборги. Все живые люди. У всех нервы натянуты. И вроде стрельба стихла, а тут кто-то встает в полный рост с поднятыми руками. Его сначала в минус, просто на рефлексе, что это опасность. Двоих таких мы потом медикам отдавали, вроде выжили пацаны, были и те, кого сразу задвухсотили», — говорит украинский офицер, воюющий в Луганской области.
Он советует российским солдатам, которые окажутся в похожей ситуации, не вскакивать, не кричать, не бежать, а просто лежать или встать на колени с поднятыми руками, голосом обозначив свое намерение сдаться в плен. Оружие лучше отбросить в сторону заранее. И лучше сдаваться группе солдат, а не одиночке, он может застрелить пленного из опасения, что тот на него нападет. Эти советы повысят шансы на выживание.
В ВСУ, по словам украинских военных, случаи убийства пленных сразу после боя сократились до минимума уже к концу апреля-мая.
«Ребята набрались опыта, уже на спокойняке воюем. Знаем, что делать и как. На нерве не стреляем уже почти никогда. Только если кто молодой окажется, но тут срабатывает, что побратимы рядом, остановить успеют», — говорит украинский офицер.
К тому же, расстрел пленных украинскими военнослужащими неминуемо приведет к проблемам для всего подразделения.
«Та заманают таскать потом. Следователи, опросы-допросы, всех раком поставят. У меня один был в подразделении, все говорил, что отомстит за родителей, они у него в Мариуполе остались, а сам он с Ковеля, жил там до войны. Убью, говорит. Я с ним беседу провел. Разъяснил, что его задача воевать и жить, чтобы Мариуполь освободить. А если еще услышу это вот “убью”, то сам его арестую и будет он потом в СИЗО сидеть, а оттуда много не навоюешь. Успокоился разом», — говорит командир украинского подразделения, воюющий в Запорожье.
Российские военные проблему расстрела раненых и пленных не решили до сих пор. Отчасти потому что сама армия не предпринимает для этого никаких шагов, отчасти из-за постоянного присутствия новых подразделений на фронте.
«Такое (расстрел пленных после боя) было и в марте, случается и сейчас. Все ж на нерве, всего боятся, кто-то пернет ночью на позиции, взвод палит в белый свет. Ну и дурных у нас много, автомат в руках, сопляк себя богом чувствует. А укры еще упорные, он вроде сдался, ему слово, он пять в ответ. Ну и его или отвалдохают или пулю сразу. Глаз на жопу я своим за это натягивал уже. Но за всеми не углядишь. Бывает, что достреливают и раненых, кто в плен попал и целых пленных. Объясняешь муда..ам, что как вы с пленными, так и с вами будут, на войне никто не застрахован от плена. Не хочешь пулю, не стреляй сам. Тех, кто не понимает, стараюсь сбагрить подальше», — объясняет российский офицер, воюющий в ЛНР.
Военной полиции на передовой, да и в тылу нет, поэтому порядок в подразделениях обеспечивают сами офицеры и младший командный состав. В российских вооруженных формированиях слишком многое завязано на поведении конкретных командиров. Там, где есть адекватные офицеры и сержанты, с пленными будут обращаться более-менее гуманно, где их нет, могут расстрелять. Поэтому сдача в плен для солдат и офицеров ВСУ каждый раз превращается в лотерею, проигрыш в которой — смерть.
Если составить условный рейтинг гуманного отношения россиян к украинским пленным, то на первом месте будет Херсонская область, на втором Харьковская, на третьем Запорожье, в конце списка ЛНР и ДНР.
Шансы выжить при сдаче в украинский плен примерно одинаково высоки на всех участках линии соприкосновения.
Билетом на тот свет для участников войны с обеих сторон станут видео или фото со зверствами против гражданского населения или военных противника. Того, в чьем телефоне найдут такие кадры, не повезут в тыл и не поведут в расположение, а убьют на месте или воспроизведут с ним то, что увидели на видео или фото.
«Плохая война»
Этим термином называли конфликты, в ходе которых обе стороны не соблюдали законы и обычаи ведения войны. Война в Украине стала «плохой» с первых дней, когда российские войска начали загонять в подвалы мирных жителей на оккупированных территориях.
В попытке найти «нациков», склады с оружием или выяснить позиции ВСУ, гражданских били, пытали, морили голодом и жаждой. Многих из них расстреляли или забили до смерти. Число жертв измеряется сотнями.
Когда после освобождения Бучи и других населенных пунктов на севере Украины стало известно о насилии над гражданскими, оно эхом отозвалось на фронтах и в тылу.
«Были случаи избиения российских пленных, ходили слухи, что кого-то придушили даже», — говорит сотрудник украинской системы исполнения наказаний, работавший в киевском СИЗО. Насилие в тылу быстро прекратили, после вмешательства властей. Которые спешно сменили команды надзирателей и начали формировать охрану для пленных из числа добровольцев, непригодных или не готовых по моральным или религиозным соображениям нести службу на передовой.
Этот разумный шаг сделал лагеря и колонии, в которых содержались пленные, безопасными.
До передовой украинские власти не могли дотянуться при всем желании.
«После Бучи было много случаев, когда с пленными не церемонились. Ломали ноги-руки, стреляли по коленям, просто убивали. Весь апрель то здесь, то там случались такие инциденты. Командиры сами разбирались с личным составом, наверх не уходило ничего. Я до сих пор удивляюсь, но сработали не угрозы наказания, сработали слова, что мы не такие, как орки. Мы должны им показать, что умеем оставаться людьми. Это говорили в подразделениях командированные из штабов психологи, да, они ездили на передовую. Это же говорили и мы, командиры. Эффект Бучи закончился к маю, все подуспокоились, но в первые дни было тяжело, порой не хотелось останавливать ребят», — говорит украинский офицер.
К эскалации жестокости привели видео, которые в апреле-мае начали выкладывать пророссийские формирования наемников в Запорожье и ЛНР. На таких видео пленных украинских солдат-снайперов резали ножами, отрезали уши, носы, губы, перерезали горло. Как только эти кадры попали к украинцам, пошла ответная реакция.
Апогеем жестокости весной стали бои за населенные пункты в ЛНР и ДНР, особенно за Попасную и Рубежное. В условиях городского боя, когда обстановка и позиции постоянно меняются, в плен часто попадали неожиданно. И пленные оказывались один на один с теми, кто их захватил, без возможности отправиться в тыл и вообще, официально стать военнопленным. Дальше для некоторых из них начинался ад.
«Сразу скажу, я видел трупы, но сам не принимал в этом участия. Занимаешь дом за другим подразделением, а там у подъезда труп с отрезанными кистями рук и без головы. Голова на забор насажена или еще куда. Причем видно, что резали, когда еще человек жив был», — говорит российский военный.
Судя по тем изображениям, которые есть у нас, таких пленных не пытали с целью получения информации, а просто зверски убивали. Причем убийцами была почти всегда группа, а не одиночка, потому что руки и ноги некоторых пленных были не связаны, а придавлены к земле тяжелыми бетонными блоками или балками, иногда, ломавшими им конечности. Это делалось, чтобы жертва не могла двигаться, при этом чтобы не использовать капроновые стяжки, которыми вяжут руки и ноги, поскольку после отрезания кистей они становятся бесполезными и не дают зафиксировать конечность при ампутации.
Таким способом убивали и украинских военнослужащих, и российских. Позже опыт Попасной и Рубежного применяли в Запорожье, где к дорожному знаку было подвешено тело российского пленного без головы и кистей рук. В Херсонской области и в Запорожье у дорог развешивали просто окровавленную на воротнике и рукавах форму. О судьбе ее владельца, после опыта Попасной, нетрудно догадаться.
Мы не будем перечислять другие способы зверских расправ с пленными, чтобы понять ужас происходящего, достаточно того, что уже сказано.
Во время боев за Северодонецк ситуация повторилась. Нашумевшее видео с кастрацией украинского пленного было снято как раз в Северодонецке, где с российской стороны воевало много наемников.
Российские офицеры и некоторые наемники говорят, что изощренными зверствами промышляли те, кто был не на передовой.
«Да там некогда просто. Проще завалить и все. Пока ты будешь там играть в мясника тебя самого снимут. И нормальный человек, пусть и военный, он же вот так расчетливо не сможет просто резать живого. Да, мы привыкли к крови, к боли, но желающих уделаться по уши нет», — говорит российский наемник.
«У тебя в бою адреналин, но потом он отпускает. Даже ходить бывает лень, не то что кого-то там резать. Это так, без лирики, чтобы понятно было. Пленных отправляли в тыл. Там им уже, как повезет», — говорит другой российский офицер, воевавший в Северодонецке.
«Там (в Северодонецке) было много таких совсем колхозников, калмыков, башкир из деревень, тех, кто привык к грязному труду. Для них кровь это нормально. Они дома скотину режут и скопят, и человек им такая же скотина. Я вот три войны прошел, много чего видел, а сам городской, понимаю, что даже свинью у тещи в деревне забить не смогу. Те, кто такое творит с людьми — они или маньяки или, что хуже, такие вот простые сельские парни, которым что хряка завалить, что человека кастрировать», — уверен российский старший офицер, воюющий в ЛНР.
Очередная вспышка зверств среди российских наемников и контрактников случилась, по мнению кадровых военных, из-за того, что на войну начали тащить всех подряд, заманивая деньгами и льготами тех, кто по уровню своего развития находится еще где-то в Средневековье. Кроме того, сыграла свою роль и накачка со стороны политического управления армии, откуда по частям рассылают постановочные видео с рассказами о зверствах украинцев и посылом о необходимости отомстить за боевых товарищей.
«Тяжело стало воевать, потому что эта вся пена всплыла. Я кадровый военный. Уже был на Украине в 2014-м. Был в Чечне, в Грузии. Я знал в 2014-м, что могу договориться с таким же военным из ВСУ, если надо. Мы и пленных наших поменяем сами, и, бывало, пайками поделимся. На этой войне едой не делимся, но пленных меняли спокойно весной. Тут они отойдут, мы продвинемся, там мы подвинемся, они займут деревню. Сейчас со всей этой херью, с зарезанными, выпотрошенными, с этим вот, что творят и наши, и их люди, договариваться стало труднее», — замечает российский военный, воюющий в Запорожье.
Целенаправленной работы в российской армии по предотвращению или расследованию военных преступлений, зверств и пыток не ведется. Этим занимаются отдельные командиры в отдельных подразделениях, зачастую принимая решения, лежащие в стороне от правового поля. Были случаи, когда российские офицеры сами расстреливали своих подчиненных, пойманных на насилии и пытках мирного населения или пленных. Но эти случаи единичны. Ситуация с эскалацией жестокости продолжает ухудшаться.
Мотивация страхом
По мнению российских военных, видео с кастрацией украинского военнослужащего попало в сеть не случайно. Такие материалы не публикуются из опасения, что виновные все-таки понесут наказание. Публикация этого видео была сделана обдуманно с целью мотивировать российских солдат. Мотивировать страхом.
«Кто после такого, что сделали с этим бедолагой, будет сдаваться украм в плен? Я понимаю, что они не будут резать всем яйца, но этого нельзя объяснить солдатам. Им и так рассказывают, что с ними сделают в плену, большинство хранит гранату на случай, если не будет выбора, то подорваться и не мучаться. Это сделано специально, чтобы еще больше разделить людей. Чтобы боялись дезертировать, чтобы боялись сдаваться, чтобы просто боялись и лучше слушались», — считает российский штабной офицер.
Страх и деньги — два доступных российскому руководству рычага управления людьми. Деньги работают только с контрактниками и наемниками, страх — со всеми.
Текст: телеграм-канал «Воля»
