"Молча соглашаясь" - Андрей Цаплиенко

"Молча соглашаясь" - Андрей Цаплиенко

"Все жиды города Киева..." Читаю то самое страшное распоряжение оккупационных властей и не могу понять: как же люди не догадались, что их собираются убить?

Это объявление просто дышит смертью. Каждый абзац заканчивается словами "будет расстрелян". Тот, кто не придет. Тот, кто спрячется. Или тот, кто спрячет еврея. Может, все дело в том, что до того, как заработала фабрика смерти, пропагандистская машина зачистила людям мозги от лишних мыслей?

Ведь фабрика смерти запустилась, оказывается, не в сентябре 41-го, а на два года раньше. И тоже в сентябре. Первый эксперимент массового убийства назывался "Тиргартенштрассе 4". По этому адресу в Берлине находился департамент Рейхсканцелярии, где было принято решение о принудительной эвтаназии врожденных инвалидов.

За два года по программе "Т4" было убито 70 000 человек. Из них пять тысяч детей!!! Синдром Дауна в тридцать девятом был для маленького человека смертным приговором. Буквально. А как же народ? А народ это поддерживал.

Народ верил настенной пропаганде, убедительно пояснившей: "Один инвалид стоит тебе 60 000 марок в год. Ты хочешь платить и дальше?" Пропагандисты работали рука об руку с убийцами. Отточив технологию на несчастных калеках, участники программы "Т4" перешли на работу в Освенцим.

А пропагандисты рассказывали, причем весьма умело, о следующей, гораздо более опасной, группе врагов общества. Евреях. Диктаторы всегда ищут врагов - внутренних и внешних. Исключений из этого правила я не нашел.

Но вопрос не в диктаторах. А в тех людях, которые, отбрасывая всякие нравственные тормоза, готовы верить в страшные небылицы. В распятых младенцев. В сбитые украми самолеты...

А чем, собственно, эти пропагандистские клише безобидней байки о том, что, лишив жизни инвалида, можно сэкономить шестьдесят тысяч? Там, где люди теряют способность мыслить критически, первое слово в формулировке "Жиды города Киева..." легко меняется по прихоти вождя на любую другую категорию населения.

И тот, кто молча соглашается с фюрером, пусть не удивляется, если однажды его пригласят.

На восемь утра. С вещами.

Andriy Tsaplienko