Без малого три месяца прошло с начала российского вторжения, и за это время очень многие вещи изменились коренным образом. У каждого свой перечень, но есть и общие вещи. Главное, Украина оказалась много сильнее, чем ожидал враг и чем могли себе представить западные союзники. Да и наши представления о собственной сопротивляемости были серьезно откорректированы. В апреле риторику «выстоим» заменили уверенные прогнозы «победим!».
Запад, поверивший в нас и ужаснувшийся преступлениям российской солдатни и невменяемости кремлевского руководства, перестал валять дурака, ударил беспрецедентными санкциями и приступил к созданию конвейера непрерывной помощи Украине – военной, финансовой, гуманитарной. Это, в свою очередь, здорово укрепило уверенность в неизбежности победы.
А вот где не случилось изменений, так это в России. То есть планы «спецоперации», конечно, пришлось несколько раз корректировать, и на кладбищах появилось много свежих могил, но страна по-прежнему живет так, словно ничего не случилось. Больше того, специалисты, отслеживающие общественное поведение, отмечают, что исчезли те внешние проявления тревоги и откровенной паники, которые были в самом начале войны, когда расхватывали гречку и сахар и снимали наличные в банкоматах, выстаивая огромные очереди. Россияне в своем подавляющем большинстве стараются вести себя так, будто их жизнь продолжается, как раньше.
Нельзя сказать, что они не знают о том, что происходит. Знают, и порой знают больше, чем осмеливаются дать себе отчет. Но пустить в свою жизнь войну отчаянно не хотят. Во-первых, это означало бы, что прежнее худо-бедно стабильное и понятное существование позади, а что впереди – черт пойми, и вряд ли лучше. Предпочтительнее, пока возможно, не думать об этом, максимально длить инерцию прежней жизни, а там, глядишь, все как-то устаканится. В то время, как небольшое количество переполошившихся граждан поспешило покинуть сошедшую с ума и отбросившую остатки совести родину, остальные предпочли реакцию замирания: авось обойдется.
Это, конечно, намного лучше, чем если бы россияне, хмельные от запаха крови, впали в военную эйфорию. Где-то на подсознании сверлит дырочку сильное подозрение, что Россия вляпалась в огромную беду и творит беду соседнему народу, но пусть об этом болит голова у начальства. «Мы люди маленькие» прячутся в привычную скорлупу равнодушия и апатии.
В этом контексте новыми красками играет старый мем «вата». Да, он ведет свое происхождение от ватника, но нарочитая отгороженность этой публики от гражданских проблем напоминает помещение себя в вату для пущей сохранности. Это пребывание в камере гражданско-сенсорной депривации сопровождается душевной глухотой и эмоциональной тупостью, но такая цена за личную безопасность не кажется чрезмерной. Собственно, будучи привычкой многих поколений, этот размен и не осознается.
Политолог Владимир Пастухов употребляет другую метафору, он пишет, что обыватель во время войны живет будто под легкой анестезией: «В этом случае человек вроде и как понимает, что с ним происходит, но боли не чувствует. Все события воспринимаются как происходящие где-то «за стеклом», острота восприятия притуплена, эмоции сглажены… Но потом наркоз начинает проходить, и боль возвращается. Но это не все. Зачастую, проснувшись, больной обнаруживает себя в совершенно новой реальности: кто без руки, кто без ноги, а кто и того хуже. И эта реальность для него - как гром среди ясного неба, потому что все изменения проходили незаметно, под наркозом. Есть лишь две точки отсчета – как было и как стало, а посередине – пустота».
Сейчас россияне прячутся от реальности в будто бы спасительную пустоту, и не будет большим преувеличением сказать, что украинский народ сейчас воюет не с российским народом, а с пустым местом, которое по инерции мнит себя великим и непобедимым. Впереди у них встреча с реальностью. Постараемся ее максимально приблизить.
