То ли по инерции мирного времени, то ли в пику войне люди не хотят исключать любовь из своих разговоров. Обрывки их я слышу, бродя по уже летней Ахтырке, мимо развалин, а также по нетронутым местам.
«А ты ему что?». – «А он тебе что?».
А если не слышу, то угадываю, особенно - по юным парам на скамейках в парках и скверах, на бульваре возле взорванного универмага и разбитого краеведческого музея.
В первой половине дня в центре толчея всех возрастов, а потом город оказывается в распоряжении почти одной молодежи. Молодые женщины в шортиках и безрукавках, с детскими колясками, дети без взрослых, подростки на велосипедах…
И пары, пары, пары.
Среди них – свосем юные, школьного возраста. Они явно чувствуют себя свободными во всех смыслах, особенно же – в том, который для них сейчас важнее прочих.
Они готовы спокойно сказать-показать это всем и каждому, в том числе и тебе, старику, остановившемуся в двух шагах от занятой ими скамейки и делающему вид, что не прислушивается к ним, а просто загляделся в другую сторону - или вверх: не летит ли русский самолет с известным-неизвестным грузом на наши головы?
Я не просто любуюсь их плотской опытностью, которую они не прячут, да и не смогли бы спрятать, если бы даже хотели, а радуюсь за них какой-то торжествующей радостью.
Особенно – за самых юных, начинающих, хотя и познавших уже все, и вдвойне – за противоположный пол. Им явно не было суждено испытать то, что выпало героине «Поющих в терновнике», когда её впервые подмял под себя её сильный, как медведь, и темный, как темный лес, муж - этот отталкивающе простодушный Дюк, неутомимый рубщик тростника, а она – ожидавшая чего-то совсем другого простушка…
Они просто не поймут и Жорж Санд, чьим самым гадким воспоминанием была её первая супружеская ночь, гнева, с каким она отзывалась о тогдашнем французском обществе, на которое ей все-таки удалось хоть чуточку повлиять. Будущих матерей воспеваете, как богинь, а случаете их, как коров – так примерно выразилась она в одном из писем Дюма-младшему, а как дословно, не хочу уточнять, иначе опять зароюсь в книги на весь день.
… А раз пришла на ум Жорж Санд, то тут же не мог не явиться и Стендаль, на полном серьезе установивший четыре разновидности любви, будто нам, его читателям, было бы мало той одной, которой вполне хватило когда-то Адаму и Еве.
