«Это Ильченко и Карцев. А это жена Ильченко и Карцева...» – так однажды по ошибке представили Татьяну Ильченко. В этой фразе не хватало лишь Жванецкого: друзья были неразлучны. В интервью Jewish.ru вдова Виктора Ильченко Татьяна вспомнила, как зарождалась дружба трех талантливых артистов, а также рассказала, почему они все ушли от Аркадия Райкина, что хорошего им принесла одесская холера и чем обернулся отказ «размовлять на мове».
Как вы познакомились с Виктором Ильченко?
– Это было в 1958 году, в одесском студенческом театре «Парнас». Я пришла в него, закончив институт. Я коренная одесситка, а Витя приехал в наш город из Борисоглебска. Он мечтал о море и поступил в одесский Институт инженеров морского флота. На том же факультете занимался и Жванецкий, он был на три курса старше. Миша уже писал своим опусы и был корифеем студенческой самодеятельности. Сперва Витя и Миша соперничали, а потом начали писать вместе. Вскоре они подружились. Витя часто приходил к Жванецким, и его там очень хорошо принимали. У Жванецкого была замечательная мама. По отношению к сыну у нее было три кредо: «Мишенька, поешь!», «Мишенька, не пей!» и «Миша, пиши! Пиши!»
Вы с Ильченко сразу полюбили друг друга?
– Даже и не знаю. Конечно, я была восхищена его талантом. К тому же он был очень интересным собеседником, все на свете знал. Мы долго встречались, еще ничего не было решено. И вдруг в Николаеве, на посиделках после гастролей, один из «парнасцев» встает и при всем честном народе объявляет о нашей помолвке. Мы широко открыли рты, но отступать было некуда. В 1959 году мы поженились. Поутру отправились в самый старый одесский загс, что напротив оперного театра. У Виктора даже белой рубашки не было, Жванецкий ему подарил голубую. Расписались и разбежались: он направо, в порт, а я налево – в свое конструкторское бюро. Потом мы с Витей взяли рюкзаки и поехали на песчаную косу, что разделяет море и лиман по дороге из Одессы в Белгород-Днестровский. Коса очень узкая – километр, не больше. Сейчас она уже обжитая, там дачки стоят, а тогда это было пустое место – песок и вода. Мы разбили палатку, жарили рыбу на примусе. Стояла жара, не было ни деревца, ни кустика, чтобы от нее укрыться, и примус в результате заклинило, пришлось готовить на костре. Неделю мы там были – ночью под звездами, днем под жарким солнцем. Так мы провели свое свадебное путешествие и назад приехали черными, только зубы блестели.
Как ваш муж и Жванецкий попали в Москву, в театр Аркадия Райкина?
– Летом 1961-го в Одессу вернулся бывший артист «Парнаса» Роман Карцев: год назад он поступил в театр Райкина, а сейчас приехал в отпуск. На улице Рома случайно столкнулся с Витей – тот вел нашего маленького сынишку на бульвар. Карцев сказал: «А ты не хочешь показаться Райкину?» С этого начались события, определившие дальнейшую жизнь и нашей семьи, и Ромы, и Миши Жванецкого. Райкин в это время тоже был в Одессе – отдыхал в санатории имени Чкалова. Виктор что-то ему показал, тот вроде хотел его взять. Но у него были сомнения: «В Одессе у вас семья, как же вы переедете в Москву?» Мы с Витей много разговаривали на эту тему. Я понимала, что рискую, отпуская его в столицу. Неизвестно, что станется с нашей семьей, выживет она или разрушится. Мне было очень трудно и тяжело, но я решила, что если у нас истинные чувства, настоящая любовь, то семья уцелеет. А если я ему запрещу ехать, когда он так этого хочет, то будет плохо. Поэтому я отпустила Витю.
Жванецкий не мог этого перенести. К Райкину уехали и Ильченко, и Карцев, а он, как говорил сам, «сидит на куче угля и пишет свои миниатюры!». В следующем году он решился: сорвался с места, уволился из порта и уехал в Ленинград в никуда, «на лавочку». Ни работы у него там не было, ни родни. А Жванецкий уже был семейным человеком, у него имелась прекрасная жена Лариса Кулик. Мы с ней очень подружились. А после того как наши мужья уехали в Ленинград, стали еще ближе, очень за них волновались, как могли, старались помочь. Жванецкий уехал в Москву без денег, у него не было ни копейки за душой. Поддерживали его друзья, Ильченко и Карцев, которые получали по 88 рублей. Они ютились в съемной комнатушке и как могли подкармливали голодного Жванецкого. Миша писал, пытался предлагать свои произведения Аркадию Исааковичу. Но тот не очень в них нуждался: для него писали Генриары – Генин, Рябкин и Рыжов, три эстрадных писателя, и известные юмористы Хазин и Поляков. Райкин иногда брал миниатюры Жванецкого, но они в основном «складывались в сундук».
Лариса не выдержала?
– Лариса, может, и выдержала бы, но очень возмущалась ее мама: «Что это за муж, который ничего не получает! Муж, который не может обеспечить семью! Зачем он тебе нужен!» Ларисина мама была очень красивой и волевой женщиной. Пожалуй, даже чересчур волевой. Она настояла на разводе. Миша очень любил Ларису. Она была не только его первой женой, но и первой женщиной. Когда он приехал в Одессу и ему отказали от дома, это для него было ужасно. Он очень переживал. Для Жванецкого это стало трагедией, и эта рана у него болела долго. Лариса потом уехала к дяде, во Францию, но через много лет приехала в Москву, чтобы увидеться с Мишей. Она попросила меня договориться с ним о встрече. Я все сделала. Лариса жила в гостинице «Космос», там мы и ждали Мишу – весь вечер. Но он не пришел. Не смог простить измены.
Жванецкий же в итоге все-таки попал к Райкину. Так?
– Да, все потому, что когда Карцев и Ильченко уезжали на гастроли, Жванецкий отправлялся вместе с ними, не мог обойтись без друзей. Райкин удивлялся: что такое, куда ни приедет его театр, Жванецкий тут как тут! В конце концов Райкин взял его в труппу заведующим литературной частью. Миша ликовал: «Я получил сто пять рублей!» И устроил широкий обед. А потом случился конфликт. Миша читал свои произведения по институтам, ему надо было зарабатывать. Оно бы и полбеды, но их играли в театре, они были куплены Райкиным. Произошел скандал, Миша, вроде бы в шутку, написал заявление об уходе. Он думал, что Райкин на это не пойдет, но тот подписал его заявление, и Жванецкий был уволен.
В знак дружбы и солидарности Рома и Витя тоже написали заявления об увольнении. Как говорит Рома, от Райкина никто по собственному желанию не уходил, а тут эти одесские бандиты, эти нахалы написали такое заявление! Мало того – Ильченко еще и отстучал его на машинке! Райкин был особенно возмущен тем, что оно не вручную написано. Он расценил это как черную неблагодарность и не пытался их остановить. Администрация театра грозила Роме и Вите, что всюду перекроет им воздух и они нигде не смогут работать. Поэтому место своего ухода они держали в тайне, но отправились, разумеется, в Одессу. Витя, Миша и Рома решили создать свой театр.
Как это было?
– Тяжело. Время уже было не то, когда «Парнасу» помогал комсомол. Тогда была какая-то свобода, а теперь, для того чтобы что-то поставить, надо было пройти комиссию одесского обкома, потом приезжала комиссия из Киева, потом из Москвы. В общем, они начали репетировать программу «Как пройти на Дерибасовскую». Но тут случилось ЧП – холера в Одессе. И когда они обратились за разрешением, им сказали: «Делайте, что хотите. Надо развлечь людей, чтобы не было паники». Паника в Одессе действительно была. Нас даже всех мобилизовали – ходили не на службу, а по дворам, проверяли все уличные туалеты и все квартиры. В Одессе установилась такая чистота, что можно было на асфальте лежать. А холеру, по-моему, нашли всего у двоих людей.
Но главное в чем. Никакая комиссия по культуре в Одессу приехать не могла, и Витя с Ромой смогли тут же даже на гастроли в Ростовскую область отправиться. Их посадили в карантин на теплоходе «Таджикистан». Убедились, что они здоровы, и выпустили. Сперва они приехали в село Шолоховка, там их никто не знал. Администратор говорит: «Вы знаете, у нас хорошо принимают только цыган и лилипутов». Чтобы народ хоть как-то пошел, Рома и Витя на афише написали: «Они работали с Райкиным!» Но залы были полупустыми, они ничего не зарабатывали. Потом, правда, они в Ростове записали на телевидении несколько миниатюр. Их дали в эфир, они стали известны публике, и их концерты прошли на ура. Был аншлаги, хорошие рецензии. А в Москве в это время проходил Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Из Ростова они стартовали прямо на него и заняли второе место.
Это многое значило?
– Ну, разумеется, это давало известность и положение. Отношение к ним стало совершенно другим. Потом они вернулись в Одессу, много гастролировали, ездили в Киев, там их публика очень хорошо принимала. Но с украинским управлением культуры у них отношения не сложились. Был такой замечательный, очень талантливый дуэт – Тарапунька и Штепсель. Тарапунька ушел из жизни, и управление культуры хотело, чтобы Рома и Витя повторили эту пару – чтобы один из них на сцене на мове размовлял, а другой говорил по-русски. Роме говорить на украинском было как-то не очень, а Витя совершенно не знал мовы. Их убеждали: вы получите все. И квартиры на Крещатике будут, и все, что пожелаете. Но они отказались, им не хотелось быть под гнетом управления культуры. К тому же Рома и Витя считали, что они не столько эстрада, сколько театр.
В Киеве был правительственный концерт, сценарий написали местные режиссеры. Ребята прочитали их опус и решили, что не хотят в этом участвовать. Их принуждали, и они сказали: «Нам надо подумать над этими текстами». Вернулись в гостиницу, собрали вещи и уехали в Одессу. Их заставили вернуться, собрали заседание управления культуры, на нем были представители от ЦК партии. Там их просто линчевали. Виктор сидел-сидел, слушал-слушал, а потом послал всех матом, встал и пошел к дверям. Вслед кричали: «Ганьба! Нахалы!», но они ушли. У них было запланировано 18 концертов, их отменили, Роме и Вите пришлось вернуться в Одессу. Тогда они поняли, что им надо уезжать из Украины. У Жванецкого тоже начались неприятности.
Из-за чего?
– Не то писал. Еще до киевских событий в Одессу на съемки приехал Сергей Юрский. Ребята хотели устроить совместное выступление в одесской филармонии, чтобы одно отделение играл Юрский, а второе они втроем – Жванецкий в это время уже читал свои тексты с листа. Юрский согласился. Эти концерты проходили на ура, был аншлаги с конной милицией. Но там уже звучали какие-то критические нотки, и Жванецкого после концертов вызвали в обком. В Москве Рома и Витя договорились с Театром миниатюр, их пригласили в Москву, но столица была на особом положении. Прописаться можно было только с позволения высших чинов. А к тому моменту Витя с Ромой успели сбежать и здесь с одного концерта правительственного. Их поселили в какой-то жуткой гостинице, где не было ни воды, ни телефона. В знак протеста они не стали играть. В итоге этот случай долго не позволял нам обосноваться в Москве.
Но в конце концов нам разрешили купить квартиры, и мы оказались в Москве. Жванецкий в это время был в Ленинграде, работал завлитом в мюзик-холле. Когда же он переехал в Москву, ребята решили открыть свой театр. Получили в аренду помещение на улице Горького, стали играть. В 1988 году Рому и Витю пригласили в Америку, они вернулись оттуда в восторге.
В 1991-м они получили новое приглашение и взяли нас, жен. Это была трудная, печальная поездка, Виктор плохо себя чувствовал. Считали, что у него язва, а на самом деле это был рак. Когда мы вернулись в Россию, врачи сказали, что единственный шанс – это операция. После нее он прожил еще 8 месяцев. Для меня Витя по-прежнему самый дорогой, самый близкий и самый любимый человек. И я точно знаю, что так же к нему относятся и Миша с Ромой. Мишу Витя знал с 1955 года, с Ромой дружил с 1960-го, и их союз не распался, они всегда, как могли, помогали друг другу. Помните, как Жванецкий говорил: «Три внутренних мира, обнявшись, идут по Пушкинской к морю. К морю, которое, как небо и воздух, не подчинено никому. Мы идем к морю, и наша жизнь здесь ни при чем. Она может кончиться в любой момент. Она здесь ни при чем, когда нас трое, когда такое дело, и когда мы верим себе».
