...Единственный день в моей жизни, когда не было никакой власти вообще, никакого начальства, ни милиции, ничего.
Немцы уже прорвали фронт, мы об этом узнали уже потом. 16 числа утром я выхожу на ул.Горького и вижу что-то совершенно непонятное: мчатся вереницы машин – а тогда все служебные машины были чёрные «эмочки», М1, все начальство ездило на «эмочках» – одна за другой, и у всех на крышах привязаны какие-то чемоданы, узлы, мешки. Все драпанули, начиная с генералов в штабе, потом все офицеры, похватали семьи, чемоданы, и рванули туда, на восток.
Профессор-литературовед Леонид Тимофеев записал в дневнике: «Для партии и вообще руководства день 16 октября можно сравнить с 9 января 1905 г. Население не скрывает своего враждебного и презрительного отношения к руководителям, давшим образец массового безответственного и преждевременного бегства».
Начальники без оглядки бежали из Москвы, считая, что война проиграна. Поразительно, какими трусливыми они все оказались. Бежали, не видя врага, те самые люди, которые других отправляли умирать на поле боя! Запрещали сдаваться в плен даже в безвыходной ситуации — требовали застрелиться!
Журналист Николай Вержбицкий записывал в дневнике горькие наблюдения:«16 октября 1941 г. войдёт позорнейшей датой, датой трусости, растерянности и предательства в историю Москвы. И кто навязал нам эту дату, этот позор? Люди, которые трубили о героизме, несгибаемости, долге, чести…»
16-го и весь день 17 октября рвали и жгли труды Ленина, Маркса и Сталина, выбрасывали портреты и бюсты вождя в мусор. Боялись, что немцы найдут. Они же расстреливали секретарей райкомов, парткомов, коммунистов и чекистов.
В стране победившего социализма, где толпы ходили под красными знаменами и восторженно приветствовали вождей, в одночасье — и с невероятной легкостью! — расставались с советской жизнью.
Сталин словно растворился. А с ним — партийный аппарат. Куда-то пропали чекисты, попрятались милиционеры. Режим разваливался на глазах. Он представлялся жестким, а оказался просто жестоким. Выяснилось, что система держится на страхе. Исчез страх, а с ним — и советская власть.
Люди свободно говорили, ничего люди не боялись, понимаете? Ничего не боялись.
Закрыто метро. Не работает радио. Ведь (до этого) радио кричало всё время. Эти громкоговорители стояли везде на улице:всё время сводки, марши, письма с фронта и так далее, и так далее – молчок. И третье – ни одного милиционера. Я просто глазам не мог поверить – ни одного милиционера, метро закрыто, радио не работает. Транспорта никакого не было.
Буквально всё кишело людьми, которые стремились прорваться на вокзал. Кто как, на какой поезд, кто на крыше, кто на чём. Массовая паника, психоз. На площадь посмотреть Маяковского – это что-то было невероятное. Яблоку негде упасть, все сидят с мешками, с сумками. Радио молчит.
Жителям никто не сообщал, что происходит. Власть, занятая собственным спасением, забыла о своём народе. В Москве не топили. Закрылись поликлиники и аптеки.
Руководителей страны и города охватил страх. Стала ясна слабость системы, казавшейся столь твёрдой и надёжной, безответственность огромного и всевластного аппарата, трусость сталинских выдвиженцев. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом и бросали столицу на произвол судьбы. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство.
Историк литературы Эмма Герштейн:
«Кругом летали, разносимые ветром, клочья рваных документов и марксистских политических брошюр. В женских парикмахерских не хватало места для клиенток, «дамы» выстраивали очередь на тротуарах. Немцы идут — надо причёски делать».
Далеко не все москвичи боялись прихода немцев. Э.Герштейн вспоминает, как соседи в доме обсуждали вопрос: уезжать из Москвы или оставаться? Собрались друзья и соседи и уговаривали друг друга никуда не бежать: "Языки развязались, соседка считала, что после ужасов 1937-го уже ничего хуже быть не может".
Москву спасла столичная молодежь, считавшаяся изнеженной и не готовой к суровым испытаниям, она заслуживает высочайшего уважения. Московская молодежь стала живым щитом, заслонившим город. Сколько славных, талантливых, не успевших раскрыться молодых людей погибло тогда в боях.
И очень повезло с погодой.
Г.Мирский: Через 2 дня полил дождь. Такой дождь, который, вообще я всегда говорю, что вот бог был против Гитлера, потому что такие ливни пошли…Всё развезло. Это что-то невероятное. Я потом, уже спустя много десятилетий, в своё время я смотрел хронику немецкую, и там было показано, как лошади застревали по пузо, машины по ось совершенно, и они двигаться не могли абсолютно. Так продолжалось до первых чисел ноября...
