Дискуссия с редактором «AfterEmpire» Вадимом Штепой по проблемам регионализма получилась, на мой взгляд, довольно полезной. Так бывает, когда у оппонентов много общего во взглядах и ценностях. Нас с моим уважаемым оппонентом объединяет приверженность к демократии, правам человека и к европейским ценностям. Мы оба не приемлем имперскую политику Путина и оба считаем оккупацию Крыма преступлением. Отличия, как верно отмечает мой оппонент, в путях разрешения этой проблемы. Но не только.
Для Вадима Штепы возвращение Крыма под юрисдикцию Украины означает акт имперской политики. Он пишет: «Игорь Александрович предлагает «вернуть Крым Украине без всяких обсуждений и референдумов». На мой взгляд, это означало бы ту же имперскую политику, при которой региональное самоуправление игнорируется. В имперской политике существуют только «государственная принадлежность» территорий, а их жители рассматриваются как «крепостные», не имеющие права голоса». Конец цитаты.
Не хотелось бы ходить по кругу и еще раз доказывать, что признание юридически ничтожными всех преступных актов, в результате которых Крым стал российским, это не имперство, а уважение к международному праву. Странно, что мой оппонент в который раз повторяет в мой адрес это удивительное обвинение.
Наши разногласия с Вадимом Штепой вытекают из различного понимания природы демократии и регионализма как одного из ее проявлений. В моем понимании современный регионализм – явление достаточно позднее и вторичное по отношению к базовым правам человека. Кроме того, как любая демократическая ценность, регионализм внутренне противоречив.
Право народов на самоопределение возникло в международном праве в 1792 году, после присоединения папских Анклавов Авиньон и Венсенн к Франции в результате плебисцита. В 1945 это право закреплено в первой статье Устава ООН. И тут же стало очевидным противоречие этого права с принципом территориальной целостности государств. Европа довольно внятно решила это противоречие в пользу территориальной целостности, приняв в частности Резолюцию ПАСЕ № 1832 от 4.10.2011, где сказано: «Право этнических меньшинств на самоопределение не предусматривает автоматическое право на отделение».
Слово «народ» содержит в себе взрывное противоречие. «Народ» – это кто? В 2014 году Путин оттяпал у Украины Крым вместе со всем народом Крыма, не спросив при этом ни мнение народа Украины, ни мнение народа России. Народ – это не механическая совокупность людей, находящихся в данный момент в пределах той или иной территории. Понятие «народ» ближе всего к понятию «нация», понимаемая как историческая общность, существующая в воображении каждого из его представителей.
В Крыму есть крымско-татарский народ. Этот народ точно есть. У него нет другой земли, кроме крымской. И этот народ имеет несомненное право решать свою судьбу и право на свою землю. Означает ли это, что 250 тысяч крымских татар (данные переписи 2001 года в Украине) имеют право решать судьбу всех двух миллионов жителей полуострова? Очевидно, что такой подход будет означать новую версию нацизма. Право крымско-татарского народа на определение своей судьбы означает право на свой образ жизни, свою культуру, свой язык, который в Крыму должен стать одним из государственных и т.д.
Мой оппонент ссылается на крымский референдум, который прошел еще в Советском Союзе, 20 января 1991 года. Тогда 93% жителей Крыма положительно ответили на вопрос о воссоздании Крымской Автономной Советской Социалистической Республики как субъекта Союза ССР и участника Союзного договора. Вадим Штепа теперь из 2018 года упрекает Горбачева за то, что он тогда, в 1991-м, не признал Крым в качестве равноправного субъекта Союза и не включил его представителей в Ново-Огаревский процесс. Видимо, мой уважаемый оппонент не вполне отчетливо представляет себе те реалии, в которых существовал Михаил Сергеевич в последний год своего президентства, чем он мог управлять, какие решения он мог принимать, а какие нет. Для меня очевидно, что решение о фактическом отделении Крыма от Украины было бы просто не принято руководством Украинской ССР и не имело бы никаких последствий.
Что же касается референдумов в стране, где нет демократии, то напомню о судьбе первого и единственного всесоюзного референдума, который прошел 17.03.1991, когда 77,85% граждан СССР проголосовали за сохранения Советского Союза как «обновленной федерации равноправных суверенных республик». В этом же году СССР умер.
Это и есть ответ на вопрос, что такое народ. То есть та общность, которая имеет право на самоопределение благодаря тому, что она имеет субъектность. Не было в 1991 году никакого советского народа. Этот факт можно считать исторически доказанным. Мой оппонент справедливо пишет, что в «имперской политике … жители рассматриваются как «крепостные», не имеющие права голоса». Так и есть. Все 74 года советской власти граждане СССР были крепостными в политическом плане, а до 1975 года значительная часть советских граждан и в юридическом плане были крепостными-колхозниками, не имеющими паспортов и права на передвижение, права на выбор своей судьбы.
И сейчас в путинской России нет никакого российского народа. Выйдя из СССР только народы Балтии практически сразу стали народами в полном смысле этого слова, приобретя субъектность. Народ Украины долго и мучительно шел к своей субъектности и в полной мере обрел ее, только сплотившись против российской агрессии.
Нет никакого «народа Крыма» в путинской России. Есть (теперь уже есть!) народ Украины и государство Украина, территориальная целостность которого преступным образом нарушена. Есть жители Крыма, права которых в данный момент нарушаются. Именно они стали главной жертвой путинской оккупации. Человек – единственная ценность. Все остальное – государство, нация, народ – вторичны и производны от человека и его прав и свобод.
Регионализм имеет смысл и ценность только в том случае, если он как политическое движение существует в стране с развитой демократией. Антиколониальные движения мы здесь не рассматриваем, поскольку это важная, но отдельная ветвь регионализма. Мой оппонент приводит в пример референдум о независимости в Шотландии 2014 года. В отличие от ситуации с Крымом, шотландский референдум проводился в Великобритании, имеющей более чем восьмивековой опыт демократии. Кроме того, стремление части шотландцев к обретению государственного суверенитета основано на их национальной идентичности. Население Крыма не образует отдельного этноса, не имеет своего языка, который имеют шотландцы или те же каталонцы, борющиеся за обретение своего суверенитета.
Вторичность регионализма как политической ценности проявляется в том, что регионализм в условиях демократии обогащает жизнь человека, делает ее лучше. А в условиях отсутствия демократии регионализм делает жизнь человека хуже, менее свободной. Это доказано тем экспериментом, который на себе поставила Россия в 90-е. Когда все регионы стали принимать свои законы, а часть субъектов приняли свои Конституции, существенно отличающиеся от Конституции РФ. У меня в конце 90-х был проект, в ходе которого мы проанализировали все эти суверенные Конституции и региональные законы. Практически все они работали на существенное ограничение прав граждан по сравнению с Конституцией РФ и федеральными законами.
Регионализм при отсутствии демократии означает режим местной диктатуры, которая в абсолютном большинстве случаев хуже «большой», имперской диктатуры. Полагаю, что мало кто из нормальных людей согласится сменить путинский режим на режим Кадырова, Тулеева или самодержавие в исполнении Собянина. Путь граждан России к освобождению от оккупационного режима в данный момент не в попытках «выпилить» из страны свой регион, а в соединении усилий по демонтажу этого режима. Сломав общими усилиями эту тюрьму, дальше можно будет решать, строить ли общее жилище, или разойтись по отдельным квартирам. А Крым надо все-таки вернуть на место, тут уж без вариантов.
