"Наша семья выжила только благодаря бабушке Шарлоте – папиной маме. Она была немкой по происхождению, и потому прививала нам железную дисциплину. В первую, самую страшную зиму 1941–1942 годов ленинградцам выдавалось по 125 граммов хлеба – этот маленький кусочек надо было растянуть на весь день. Некоторые сразу съедали суточную норму и вскоре умирали от голода, потому что есть больше было нечего. Поэтому бабушка весь контроль над нашим питанием взяла в свои руки. Она получала по карточкам хлеб на всю семью, складывала его в шкаф с массивной дверцей, запирала на ключ и строго по часам выдавала по крошечному кусочку.
У меня до сих пор часто стоит перед глазами картинка: я, маленькая, сижу перед шкафом и умоляю стрелку часов двигаться быстрее –настолько хотелось кушать… Вот так бабушкина педантичность спасла нас.
Да, многие погибли от обморожения. Потому у нас в квартире постоянно горела буржуйка. А угли из неё мы бросали в самовар, чтобы всегда наготове был кипяток – чай мы пили беспрерывно. Правда, делали его из корицы, потому что настоящего чая достать уже было невозможно. Ещё бабушка нам выдавала то несколько гвоздичек, то щепотку лимонной кислоты, то ложечку соды, которую нужно было растворить в кипятке и так получалось «ситро» – такое вот блокадное лакомство. Другим роскошным блюдом был студень из столярного клея, в который мы добавляли горчицу…
Во вторую зиму с продуктами действительно стало легче, потому что наконец наладили их доставку в город с «Большой земли». Но лично мне было тяжелее, потому что любимой бабушки уже не было рядом. Её, как потомственную немку, выслали из Ленинграда куда-то в Сибирь или в Казахстан. В эшелоне она умерла… Ей было всего лишь 68 лет. Я говорю «всего лишь», поскольку сейчас я значительно старше её.
Меня тоже могли выслать из города, но родители к тому времени смогли записать меня как русскую и потому я осталась.
Вскоре после этого я заболела. И мама, боясь оставить меня в квартире одну, несколько дней не выходила на работу на свой гильзовый завод, за что была уволена и осталась без продуктовых карточек.
Мы бы действительно умерли с голоду, но случилось чудо. Когда-то очень давно мама выкормила чужого мальчика – у его мамы не было молока. Во время блокады этот человек работал в горздраве, как-то нашёл маму и помог ей устроиться бухгалтером в ясли. Заодно туда определили и меня, хотя мне тогда уже было почти восемь лет. Когда приходила проверка, меня прятали в лазарет и закутывали в одеяло."
Это из интервью Алисы Фрейндлих. Какая замечательная страна, правда? Какая добрая, восхитительная, душевная, человечная страна. Своих граждан не той национальности, которые до великих русских мордой не доросли, выслать после года блокады в Казахстан только потому, что у них фамилия не такая, и убить там окончательно.
Мать, за то, что она осталась с умирающим ребенком во время голода, уволить с работы и тем самым тоже фактически убить и её и восьмилетнюю девочку - только за то, что та заболела, ребенок! - а если выжила, то также попытаться выслать в Казахстан, потому что тоже рожей не вышла до великоисконных как и все эти нерусские, и попытаться убить уже там, а когда девочка пряталась от ссылки и смерти - ходить, блядь, по детскому саду, искать выживших и выковыривать их из-под кровати, чтобы выслать и все-таки убить.
Фантастическая страна. Просто фантастическая.
Я, когда читаю про неё реальные воспоминания, иногда просто не могу поверить. Ну не могу я вот этого представить, чтобы ребенок в окруженном врагами городе, где начался голод, прятался от своих же, которые хотят его найти и убить, потому что он рожей не вышел. Не укладывается у меня это в голове.
Но, самое потрясающее, что эта страна - необучаемая. Неизлечаемая.
Алиса Бруновна, прошедшая через все вот это, сейчас лижет жопу Путину и орет "Крымнаш".
Деды депортировали, и мы будем.
Обратно все насрали. Снова все как в счастливом блокадном детстве. Только тогда были немцы с чеченцами и ингушами, а теперь крымские татары с украинцами.
Необучаемые. Неизлечимые.
Даже на своем опыте.
