Пес Федот был интересная скотина. Когда его хозяин Василий принимался воспитывать свою жену Катьку: швырять её по хате с угла в угол, выбрасывать её во двор и гонять её там, вдавливать, поймав, в угол между сараем и нужником, где тычками в пах, в скулы и зубы доводить до её сведения свое мнение о ее качествах жены, матери и пр., Федот не бегал за ними, чтобы их помирить, как того, казалось бы, требовала обстановка, также – его ум, а усаживался на крыльце и негромко, скорбно выл.
Впрочем, полненькая, кругленькая, Катька, как иногда казалось, сама, своей охотой, а не от мужниных ног каталась и по двору, и по грядкам.
Когда у двора появлялась полиция, вызванная или Катькой, или кем-нибудь из соседей, Федот бежал к калитке, подпрыгивал к щеколде, потом, облегченно урча, провожал ментов к месту, где, распластанный, рыдал или уже храпел подуставший хозяин. Если же Катька успевала по ходу урока вырваться со двора, Федот провожал её до первой усадьбы, в которую её пустят переночевать, и, лизнув ей на прощанье руку, возвращался тихой трусцой домой, не глядя на встречных, будь то люди или собаки обоего пола.
Менты обычно забирали Василия с собой. Федот сопровождал их два километра, в аккурат до шоссе, потом возвращался, так же никого не задевая, ни на кого не глядя, большой, даже очень большой и грозный на вид, но тут сжавшийся от понятных чувств. Полиция в энный раз давала Василию по шее и выбрасывала его из машины где-нибудь по дороге в райцентр или привозила таки в каталажку, из которой он выходил через сутки-двое, не зная, как добраться до своего села, но все же добирался и исчезал с Федотом на месяц-два. Когда Катьку спрашивали, куда на сей раз девался её хозяин, она сварливо советовала поинтересоваться, как вернется, у него.
Ритм уходов-возвращений был беспорядочный, но был один месяц в году, который они неизменно проводили дома. Это – начало мая. В последние годы Василий являлся в не совсем обычном виде. На нем были огромные тяжелые башмаки, зимний маск-бушлат и высокая фуражка с широким козырьком. Он был заросший, от него разило всем, но преобладал запах несколько странного дыма, вроде охотничьего. Всё вместе отдавало немного даже пугающей добротностью, серьезностью, так что никого не тянуло обидно пошутить при встрече с ним.
Переодевшись в обычное, он приступал к злоупотреблению напитками и, соответственно, воспитанию Катьки – и почти сразу, резко, уверенно прекращал. Это означало, что пришло время огорода.
Этого часа ждала вся улица. По Василию она определяла, когда сажать картошку и прочее. Он это знал точно и никогда не ошибался. Несколько дней, по утрам и вечерам, он исправно выходил на свой участок босиком, чтобы установить температуру почвы. Когда природа давала сигнал начинать посадки, тут они с Катькой были рука в руку, вместе ходили к уличному колодцу, часами стояли раком на грядках. Федот не находил себе места от счастья. Катька преображалась. Она успевала даже что-то сварить-испечь, бывало, и подметет в горнице, иной раз пройдется с веником по крыльцу, что-то простирнет. В селе говорили, что она становится почти человеком и что эти хворые опять любят друг друга.
Это, конечно, не исключалось, но по окончании работ Василий возвращался к бутылке, от неё – к воспитанию Катьки и, получив свои подзатыльники от знакомых ментов, исчезал вместе с Федотом. Так – последние пять лет. Где он пребывал, чем жил и занимался, никто не знал. Говорили, что в Полтаве или Днепре у него богатая мать-старуха – богатая, но умная: отсчитывает ему не больше, чем требуется, чтобы он не пропал с голоду, а Федот – от бескормицы.
В этом мае они не вернулись. Полиция на сей раз явилась по давно известному ей адресу без вызова. Так село узнало, что Василия и Федота больше нет. Они подорвались на Донбассе, в зоне русской оккупации. Так открылось, что все эти годы они занимались там разминированием местности. Они нигде не числились на службе, не объявлялись ни в какой инстанции - минуя всё и всех, проникали на территорию, занятую противником, и там занимались своим делом. Знали о них только жители тех населенных пунктов, куда они заходили за продуктами. Ночевали по лесополосам, заброшенным строениям, в старых скирдах.
Осталось загадкой, как они никем не были выданы, как их не выследили и не схватили русские. В селе есть разные мнения. Один мальчишка мне сказал: «Федота боялись, гады».
