27 февраля 2022 г
До последних дней приглашение в гости означало, что тебя, как явишься, проведут в горницу, где усадят за стол.
Теперь моя давняя, не самая молодая подруга, чуточку шамкая, говорит: «Приходи, Толька, ко мне в погреб. Он у меня всем забит. Там и выпивка, и закуска, и постель, и свечки есть, чтобы было не очень темно».
При первых звуках войны — а это не только стрельба, но и грохот броне- и прочей техники, три колонны которой, а в каждой — от сотни и больше единиц, прошли через моё село — люди кинулись приспосабливать к новой жизни свои погреба, спуская в них всё то, чем заманивала меня моя подруга.
К ней я не пошёл, а пробрался в одно из соседних сёл к приятелю. Он фермер, в последние колхозные времена успел отличиться молодым агрономом. Село его русское. Местность здесь пограничная, украинские и русские сёла идут вперемешку. Гриша свой погреб тоже приспособил к новым обстоятельствам, но сидим мы пока не в нём, а в летней кухне возле печки.
Сидим, прислушиваясь к стрельбе вокруг и поглядывая — некуда правды деть — на погреб. Я пришёл со своим напитком, но от него Гриша отказался — выставил свой. «Если будем живы, то как-нибудь дойдёт очередь и до твоего творчества».
Погреб — кто не знает — это в наших местах объект, к возведению которого относятся почти так же серьёзно, как и дома. Над подземельем возвышается высокая кирпичная надстройка с тяжёлой дверью. Открыв её, по ступенькам спускаешься вниз. По существу, это семейное бомбоубежище, в чём сейчас убеждается молодёжь, а глубокие старики знают со своего военного детства.
На него, на это бомбоубежище, поглядывая, а к стрельбе прислушиваясь, мы и обсуждаем с Гришей животрепещущее: почему Запад отзывается на происходящее у нас в эти часы и минуты мягче, чем нам хотелось бы.
— Дак ведь мы для них чужие, — говорит Гриша. — Что русские, что украинцы. Наша война для них — драка между своими. Два в драку — третий в сраку.
Нам с ним такие драки не в новость. Мы знаем о них — конечно, не всё, но и не так уж мало — от наших дедов, а не только из книг.
Тут недалеко, а если напрямик через лес, то совсем близко, русские солдаты, только услышав что-то подозрительное с одной стороны дороги, бросились в другую. Оставили свою машину, оружие в ней, прочие армейские пожитки.
В другом селе такие же солдаты охотно, как обычные проезжие, вступили в разговор с местными жителями. Это, кстати, было в моём селе. От одной колонны отстала машина с личным составом. Слетело колесо. Солдаты выбрались на дорогу, стали менять его, разминаться. К ним подошли местные женщины. Любопытство сельского жителя, особенно женского пола, есть нечто такое, чего не может унять никакая опасность.
Люди (да, люди) спокойно, правда, без обоюдных улыбок разговорились о том о сём, солдаты попросили воды, получили её, утёрлись кто ладонью, кто рукавом, сказали спасибо, забрались в свою машину, сообщив вскользь, что Путин дал Зеленскому полтора суток на сдачу, и отправились дальше, в сторону Киева.
Отправились в сторону Киева, чтобы где-то по дороге, может быть, разделить судьбу кашеваров, навсегда оставшихся в лесу на трассе Сумы — Ромны.
Шли полем вдоль дороги два местных охотника с ружьями, рассказывает Виктор Бобиренко из Сум, увидели в лесополосе русскую полевую кухню, дымок из неё, втянули своими чуткими — охотничьими! — ноздрями запах каши, вскинули, недолго думая, ружья. Двух кашеваров, завхоза и водителя убили, машину подожгли, в кашу наплевали.
Народная война — она под стать названию селения, возле которого это произошло: Вовковцы.
Такие они, близкородственные связи. На одном краю села чужому, хоть и близкородственному, солдату вынесут воды, а на другом его убьют.
Стрелковое оружие, кстати, украинская власть раздаёт всем желающим гражданам прямо с грузовиков, нужно просто показать паспорт, а по знакомству, по настроению — и без. Что касается не винтовки, а автомата, то его можно получить только по блату, рассказывает Бобиренко — такой, значит, большой на него спрос.
…Ставлю точку. Стреляют. Глянул на часы — 9.41 утра.
