Чтобы помнили. Фильм 101. Петр Глебов

Чтобы помнили. Фильм 101. Петр Глебов

Петр Глебов родился 14 апреля 1915 года в семье потомственной дворянки Марии Александровны Михалковой - родной тети поэта Сергея Михалкова, и коннозаводчика Петра Владимировича Глебова.

Родоначальником династии Глебовых считается знаменитый казачий генерал, граф Василий Васильевич Орлов-Денисов, во время войны 1812 года едва не пленивший самого Наполеона. В родословном древе актера можно найти и князей Голицыных, и графов Трубецких. И даже есть веточка, уходящая ко Льву Толстому. По преданию, многие черты своей Наташи Ростовой автор «Войны и мира» списал с бабушки Глебова - Софьи Николаевны Трубецкой. 

После Февральской революции семья Глебовых перебралась в имение Назарьево. Вот как сам Петр Глебов вспоминал то время: «Помню 1917 год, стрельбу помню. Потому что убили нашу любимую собаку — пойнтера. Помню, внизу у нас была детская комната, там был вольер, в котором стояли кустики, деревья и жили наши райские птицы — снегири, щеглы, синицы. Сойка была, которая повсюду летала и засовывала всем в ботинки орешки. Помню уют нашего дома, милую семью и этих птиц, которых разводил отец, заядлый охотник…» 

Тихую семейную идиллию разрушила Октябрьская революция. Барыню с пятью детьми новая власть выгнала из главного здания в маленький флигель, а в имении открыла коммуну-интернат, куда были привезены беспризорники со всей Московской губернии. 

Летом 1922 года умер отец Глебова. Петр позже рассказывал: «Папа умер от тифа, когда мне было семь лет. Он ездил отбирать коней для Красной Армии, и когда умер, то был напечатан некролог о замечательном человеке — Петре Владимировиче Глебове, помогавшем становлению Советской власти, хоть родом он был из дворян». Вскоре подоспела новая беда. Власти решили в родовом имении Глебовых организовать дом отдыха для руководителей партии и правительства, и Марию Александровну вместе с детьми выгнали из флигеля. «Мы были бедными, плохо одетыми, — рассказывал Петр Петрович о том времени, — с весны до поздней осени не носили никакой обуви, а мама ходила за провиантом за пять километров на станцию Жаворонки». Многие родственники Марии Александровны покидали страну и предлагали, чтобы она последовала их примеру. На что мать будущего артиста заявляла: «Мы — русские, мы ничего плохого не сделали и будем жить в России».

О родстве актера со знаменитыми фамилиями знали в то время немногие. К обласканному властями автору гимна и его популярным сыновьям Глебов с просьбами никогда не обращался и родственную связь с ними никак не афишировал. По понятным причинам скрывал и свое дворянское происхождение. В анкетах всегда писал: «отец - агроном, мать – домохозяйка».

В 1931 году, окончив семилетку, Петр без особого труда поступил в Московский мелиоративно-дорожный техникум. Через четыре года он получил диплом техника по водоснабжению и был направлен на работу в районный земельный отдел города Богучар Воронежской области. «Еще до отъезда я увидел Абрикосова на экране в роли Григория Мелехова. Это была его первая роль, но она меня ошеломила. Мне тогда очень сильно захотелось стать актером», - вспоминал Глебов. И вскоре подал документы в только что созданную Станиславским оперно-драматическую студию. Позже Глебов рассказывал: «Поступил я с первого раза. На вступительном экзамене читал басню Крылова «Два мужика», стихотворение Никитина «Ямщик», диалог Чичикова с Собакевичем, который выучил с грампластинки. Как я старался подражать Топоркову и Тарханову! Это, кажется, скорее всего, и произвело наибольшее впечатление. Лилина, жена Константина Сергеевича, входившая в приемную комиссию, смеялась до слез. Она сказала: «Какой громкий и чистый голос! Но главное — такого Чичикова у нас и во МХАТе-то нет».

Прекрасно окончив театральную студию, Глебов сразу был зачислен в штат Московского оперно-драматического театра имени Станиславского, который в сентябре 1941 года должен был открыть свой первый сезон. Уже был назначен день премьеры, но все изменила война. Театр уехал в эвакуацию в Среднюю Азию, а Петр Глебов вместе с другими молодыми артистами ушли добровольцами на фронт. Их направили служить в зенитно-артиллерийском полку, который охранял от гитлеровских самолётов западный сектор Подмосковья - Очаково, Переделкино и аэропорт Внуково. Петр Петрович вспоминал: «Я четыре с половиной года фронтовой жизнью жил, к счастью, ранен не был. Живых немцев не видел, но поначалу жутко становилось от массированных налётов их бомбардировщиков. Они Москву с лица земли стереть пытались. «Боже мой, - думали, - как же мы плохо стреляем, если Москва горит!». Но как мы ликовали, когда на тёмном ночном небе, освещённом нашими прожекторами, мы перед носом бомбардировщика видели разрывы наших снарядов! А если он ещё и дымиться начинал...» 

Летом 1945 года командир орудийного расчета 23-й батареи 72-го полка 1-й гвардейской зенитно-артиллерийской дивизии противовоздушной обороны Петр Глебов был демобилизован. Сразу после приезда, еще в форме, он явился в Московский драматический театр имени Станиславского.



Жизнь начинала налаживаться. Красивый перспективный актер московского театра охотно встречался с девушками, однако остановить выбор на одной из них никак не решался. Жена Петра Глебова Марина Алексеевна рассказывала: «За мной ухаживала масса молодых людей. Я не была в Петю влюблена, но он мне нравился, и я была твердо убеждена, что мы с ним «одной группы крови». Расписались они 9 июля 1948 года и прожили вместе 52 года. И каждый год отмечали этот день, а если он находился на гастролях, она неизменно получала телеграмму: «Дорогая Масечка, благодарю тебя за все 10 (11… 15… 30…) лет», и так до последнего дня… 

Глебов получал скромную зарплату в Театре Станиславского и играл эпизодические роли в кино. Его появление в «Тихом Доне» иначе как случайным назвать сложно. Марина Алексеевна рассказывала: «Петя как-то встретил своего приятеля, актера Сашу Шворина, которого уже практически утвердили на роль Григория. Спросил у него: нет ли чего на примете. «Ну конечно, - сказал Саша, - приходи, на студии Горького такое количество людей сейчас требуется – заработаешь». В студии на него надели форму офицера, стали репетировать какую-то сцену. В это время, как рассказывал Петя, по коридору проходил Герасимов. Услышал его голос, поинтересовался: кто такой. И предложил попробоваться в главной роли. Помню, Быстрицкая все возмущалась: «Как это так? Партнер должен быть моложе меня, а что я буду делать с 40-летним актером? Какой-то, - говорит, - Глебов». Никто его и не знал тогда...» 




Дочь Елена рассказывала: «Но главное даже не в этом - проблема заключалась в том, что у отца не было горбинки на носу. А грим, который допустим в театре, в кино, да еще на жаре, при солнцепеке - просто исключен. И оператор, гениальный Раппопорт, отказался его снимать. «Я же ни одного крупного плана, - говорит, - не сделаю». Лидия Смирнова, в ту пору жена Раппопорта, даже жаловалась: «Боже мой, все наши вечера проходят в разговорах о глебовском носе». Так гример что придумал: сварил специальный гумос, который на солнце не плавится, - вот из него и был сделан нос Григория».

Однако окончательное решение оставалось за Шолоховым. Знаменитому писателю показали около десятка проб потенциальных Мелеховых. Просмотр проходил в очень нервной обстановке. Шолохов был немногословен, много курил, просмотрел все пробы, одну за другой, потом встал и сказал: «Ну что вы у меня отняли столько времени. Я здесь только одного казака вижу».



Глебовы прожили на хуторе Диченском полтора года - единственная актерская семья «Тихого Дона», рискнувшая поселиться здесь на все время съемки. Как рассказывала Марина Алексеевна, уже через месяц после отъезда ее муж прислал письмо: мол, не могу без вас - приезжайте. Они и приехали. Дочь Ольга рассказывала: «Вся жизнь на хуторе Диченском была посвящена только «Тихому Дону». А мы, дети, во дворе разыгрывали свой фильм. Я, разумеется, играла Аксинью, носила туда-сюда неподъемные коромысла. С пустыми, правда, ведрами. Был у меня и свой Григорий - белобрысый совершенно, сын Анечки-костюмера. Он скакал на палке, другой палочкой, вроде как шашкой, размахивал... Но самое удивительное: спустя 15 лет приезжаю в тот же хутор. Мимо проходят какие-то старушки. «Здорово, Григорьевна, здорово ночевали». Волей-неволей я обернулась. В голове промелькнуло: «Кто это, Григорьевна?» Оказалось, я. «И как он там, наш Гриша, в Москве?» - спрашивают. Для них отец навсегда остался Григорием. Настало время уезжать - беру свой чемодан и... не могу оторвать его от пола. «Что там?» - спрашиваю. «Кавунчики». Арбузы с собственной бахчи. «Для Гриши», - говорят. И пошло-поехало: кто-то принес шмат сала, завернутый в белую простыночку, кто-то - лук золотой, роскошный; ящик семечек черных жареных, в которые были воткнуты огромные домашние яйца. Последней подошла женщина, у которой я остановилась: «А вот тебе гуся». Я взмолилась: «Нет, не возьму. Чего я с ним живым буду делать?» Она страшно оскорбилась: взяла птицу за шею, унесла. В день отъезда сует кулек - уже жареный гусь, а из его пуха - подушка. В красной наволочке, в цветах...» 

- «Тихий Дон» - это вся наша жизнь, - рассказывала Елена Петровна. - Благодаря ему мы выросли, сладко спали, вкусно ели...

Вплоть до последних месяцев жизни актер выезжал вместе с младшей дочерью, тоже актрисой, на совместные концерты - байки со съемочной площадки «Тихого Дона» в его исполнении всегда становились коронным номером программы. Елена рассказывала: «Например, про сцену драки, когда Степан бьет Аксинью, а она вылетает на баз. Герасимов требовал, чтобы актеры каждую свою сцену знали назубок - все как у Шолохова написано... Когда вечером перед съемками папа открыл книгу и прочитал: «Летели зубы и хрустели кости», конечно, ему стало не по себе. У Степана же такие кулачищи! Начали снимать - Герасимова все не устраивает, кричит: «Так, еще один дубль... еще один». Папа рассказывал: «И вот смотрю: Степан, хмурый, смахивает с носа кровь и просто волком на меня смотрит». Перед последним дублем он с опаской подошел к актеру, игравшему Степана, говорит: «Ты извини меня, наверное, махнул лишнего». А тот ему: «Да ничего, Петро, зато на экране хорошо получится».

Позже Глебов рассказывал: «Я был влюблен в каждое движение души Григория Мелехова, потому что ясно видел абсолютную правду характера неповторимой человеческой личности, попавшей в водоворот сложнейших социальных потрясений. Он искренен даже в своих заблуждениях. На съемках я жил жизнью Григория Мелехова, мучился его сомнениями, любил его любовью… Очень запомнилась одна сцена. Пьяный казацкий разгул в хате. Третья серия кинофильма. Моя была идея. Спеть очень хотелось. В станице, где съемки велись, казаки частенько вечерами собирались на бережку, распивали вино, пели хоровые песни, и я любил с ними попеть. Ну и Герасимов согласился: «Только чтобы тяжелая, грустная была песня, о судьбе». Я порасспросил старушек на хуторе, и одна мне подсказала песню «Пташка-канарейка». Песня и разгульная, и пронзительно-тоскливая. И в конце третьей серии, когда сцена пьяного разгула и полный раскосец уже: неизвестно, куда и за кем идти, — тут и красные, тут и белые, Григорий поет: «Ляти, пта-ашка, ка-анарейка, ляти в гору высоко… пропой песню про несчастье про мое…»



Премьера «Тихого Дона» состоялась 26 октября 1957 года в кинотеатре «Ударник». Картину восторженно приняли зрители и критики. Сказать, что после «Тихого Дона» Глебов стал популярен, - не сказать ничего. Как вспоминают любители кино со стажем, на традиционных творческих вечерах лишь двух актеров зрительный зал неизменно встречал стоя - Николая Крючкова и Петра Глебова. Особенно радовалась и гордилась успехами сына Мария Александровна. Очень часто, когда ее кому-либо представляли или отвечая по телефону, она с достоинством произносила: «Здравствуйте, я — мать «Тихого Дона».

Дочь Елена рассказывала: «Войти с ним в магазин было практически невозможно. А уж женский пол просто вываливался из-за прилавков - выпрашивая автограф, гроздьями на шею вешались. А сколько писем мы получали: «Увидела вас, теперь не знаю, как жить...» Папа аккуратно всем отвечал: «Голубушка, как жили, так и живите...» 

Марина Алексеевна рассказывала: «Он вообще человеком был отзывчивым, добрым. Посмотрит на какую-нибудь девицу так радостно: все - кончено. Она чуть ли не в постель к нам лезет. Считает, что дал повод. Иной раз в сердцах говорила ему: `Ну что делать, наверное, придется расстаться. Как можно так жить?» «Масечка, - смотрел он на меня ласково, - ты что, я ни в чем не виноват».

Дочь Ольга рассказывала: «На семейные наши торжества он приходил всегда чуть позже остальных гостей. Как-то возвращается после очередного концерта: в бравурном настроении, с гитарой. Начал петь романсы. Так девки мои, подружки, аж покраснели со стыда. Одна вызывает меня на кухню, говорит: «Слушай, ну я просто не знаю, как себя вести. Петр Петрович поет «Я встретил вас» так, смотрит в глаза так, что я готова хоть сквозь землю провалиться». 

О том, что он профессионал высочайшего класса, Глебов доказал, снявшись в фильме режиссера В.Гориккера «Моцарт и Сальери».



«Сальери — не какой-нибудь банальный убийца, — вспоминал Владимир Гориккер. — Он мучился, переживал — и вырастал гигантский трагический образ. И потому нужно было найти достойного актера. Я долго думал и остановил свой выбор на Глебове. Но, когда стал советоваться с друзьями и коллегами, они все подняли меня на смех. У них у всех в сознании Глебов отложился как этакий народный герой Гришка Мелехов, а Сальери — аристократ. Я же увидел, что, когда Глебова поражает какая-либо мысль, это тут же отражается в его взгляде, на его лице. И вся его физическая структура начинает жить в этом направлении. На площадке не я его, а он меня изматывал репетициями. Играя, он отдавал самого себя на заклание. Последняя сцена. Моцарт, уже отравленный, уходит, а Сальери смотрит на него через окно, и вдруг… Мы все ошалели!!! У нас на глазах — на лбу Глебова стали появляться капельки пота. Это когда он говорит: «Гений и злодейство — две вещи несовместные»… Мы снимали фильм для телевидения, но, когда его увидели в Госкино, немедленно выкупили для кинематографа».

Народным артистом Петр Петрович стал в 66 лет благодаря Брежневу. Отдыхая на даче, Леонид Ильич частенько просил показать ему какой-нибудь новый фильм. Посмотрев однажды картину «Мужики», Брежнев вдруг заинтересовался. «Этот Зубов-старший, - обратился он к работнику Госкино, - смотри-ка какой хороший. Кто ж его играет? Глебов? Какой Глебов? Ну что – «Тихий Дон», а я не видел». Уже на следующий день киномеханики крутили перед Генсеком ленту Герасимова. Три серии подряд Брежнев просмотрел на одном дыхании. А встав с кресла, первым делом спросил: «Какое у него звание?» - «Заслуженный РСФСР». – «Как заслуженный? Присвоить народного». А просмотрев личное дело Глебова, Брежнев воскликнул: «Так он еще и защитник Родины! Москву защищал! Орден Ленина от меня лично». 



Дочь Елена рассказывала: «В этот день папа, как всегда, откуда-то приехал. Мы сидели на кухне, ужинали. Фоном бубнил что-то телевизор. И вдруг - один звонок, второй, третий... Папа подходит к телефону, слышим только: «Что-что?! Что вы кричите, подождите - я только с дороги». Оказывается, в программе «Время» объявили о награждении. Два указа Верховного Совета в один день - случай небывалый. Что с отцом творилось в течение недели. То к окну подойдет: постоит, посмотрит. То молча ходит по комнате. Одно слово - потрясение... Хотя вообще к наградам он относился достаточно иронично, говорил: `Вот военные награды - это да, а эти... значки». 

Дочь Ольга рассказывала: «И почти никогда их не надевал. Не любил всего этого официоза. Привык же к простоте. Из любого ручья мог выпить, яблоко - максимум что делалось - обтиралось об себя. Купили ему калоши, так он боялся их надеть, говорил: «Ну как же, такую красоту буду пачкать». Костюм ему сшила на заказ - концертный, роскошный. Померил: вертелся, вертелся: «Нет, ну не надену. Чего я, Кобзон?» А вот лежать на траве, на солнцепеке, вместе с каким-нибудь кривым дедулькой и петь с ним полуприличные частушки - вот это было для него счастье».



В разгар перестройки у Глебова спросили, что он, человек, проживший большую часть жизни при Советской власти, думает о нынешнем времени? Вот что он ответил: «Люди жили, как могли, работали, учились, отстояли Отечество в кровопролитной войне, переносили лишения, экономили на самом необходимом, чтоб хоть как-то поднять детей. Надеялись на лучшее… И вот на старости лет им объявляют, что вся их жизнь — трагическая ошибка и чуть ли не сами они в том виноваты. А чтобы исправить эту якобы ошибку, людей опять ввергают в социальный эксперимент и опять во имя некоего светлого будущего. Я не политик и не хочу выступать судьей ни нынешнему, ни прошлому режимам, но меня беспокоят нигилизм и нетерпимость: большевики отрицали всю дореволюционную жизнь, демократы — всю доперестроечную. Неужели они не понимают, что за отвергаемой историей стоят людские судьбы? Те, кто перечеркивает прошлое, насаждает ненависть к нему, подкладывают динамит под будущее. Да, сегодня у нас вроде больше свободы. Но при этом большинство населения страны впало в унизительную нищету. Неужто и впрямь судьба у нас такая — сплошные крайности: если свобода — то анархия и беспредел, если капитализм — то непременно дикий, от которого люди шарахаются…» 

Петр Петрович часто помогал друзьям - кому-то выбивал квартиру, кому-то искал лекарства, помогал всегда, чем мог. Рассказывала Марина Алексеевна: «Вчера весь день убеждал Любу Соколову, что ей надо лечить сердце, Ване Рыжову доставал путевку в санаторий… А на прошлой неделе мотался по всей Москве в поисках каких-то лекарств: одно надо было отправить в Уфу, другое — в Самару, третье — в Хабаровск».

- Только так и надо жить, — перебил жену Петр Петрович. 

В одном из своих последних интервью пожилой актер признался, что самое его заветное желание - дожить до XXI века. 



Дочь Ольга рассказывала: «Про отца никогда нельзя было сказать: старик. Хоть и походка вроде тяжеловата, хоть и чувствовал себя неважно. В нем было столько залихватства, гусарства. На охоту - главную свою страсть - папа мог отправиться в любом состоянии. Ползал где-то по болотам, по сугробам. А потом приезжал с синими отмороженными губами, весь обветренный. Нам делалось страшно. Перед каждым выездом мама кричала ему вслед: «Петечка, береги себя», он лишь отмахивался: «Да-да-да». И мы прекрасно понимали, что все равно он сделает так, как захочет». 

Петр Петрович снялся более чем в трех десятках фильмов, создавая образы сильных, мужественных людей. В исторической драме «Царская невеста» он сыграл Ивана Грозного, в историко-приключенческом фильме «Кочующий фронт» - легендарного командарма Петра Щетинкина. Он снимался в главных ролях в героической драме «Морской характер» и других фильмах. Однако такого успеха, как в «Тихом Доне» у актера, к сожалению, больше не было.



Дочь Елена рассказывала: «Папа абсолютно не чувствовал возраста. Последние годы все чаще отказывался от предложенных ролей, говорил: «Да не хочу я играть старика на завалинке, с наклеенной бородой и в валенках, - ну не интересно». Время от времени случались и депрессии. Тогда он замыкался, уходил в себя. Папа считал, что не смог реализовать себя до конца. Очень переживал, что в кино его видят исключительно в роли какого-то злодея. Ну, сами посудите: и Половцев в «Поднятой целине», и Сальери, и тот страшный белогвардеец в «Сердце Бонивура», который говорит: «Мы каленым железом будем выжигать на ваших спинах звезды». И чуть не плакал, когда в его жизни не случился Пугачев. В середине 70-х на «Мосфильме» начали снимать большую, дорогостоящую эпопею «Емельян Пугачев». Режиссер картины Алексей Салтыков был человеком запойным, и все очень боялись, что картина встанет. Решили, что главную роль должен играть актер-режиссер, чтобы, в крайнем случае, подхватить у Салтыкова выпавшее знамя. Замены не понадобилось, но роль Пугачева сыграл все-таки Евгений Матвеев. Папе же вновь достался злодей - атаман Федулов, который фактически предал Пугачева».



Дочь Ольга рассказывала: «Он просто отказывался стареть. Никак не мог смириться с тем, что его время, увы, проходит. Папа всегда спешил жить, будто боялся упустить что-то важное. В последний раз, выйдя из больницы, он усмехнулся: «Они говорят, я должен лежать 21 день. Я что, сумасшедший?» Да, он прожил большую жизнь. Но слишком рано ушел. Таким, как он, и ста лет будет мало».



Дочь Елена рассказывала: «Папа не умел себя жалеть. Когда врачи проверили его от корки до корки, от удивления просто развели руками. «Мы вообще, - говорят, - не понимаем, как он до сих пор жив». Настолько изношенным был его организм. Какой там насморк, какое там: нога болит! Сердце немножко прихватило - ай, ерунда. Накрахмаленная рубашка, галстук, гитара - и вперед. Последний свой концерт он дал 7 марта. 24-го папу положили в реанимацию». 

«За несколько дней до юбилея Петя попал в больницу, - рассказывала вдова Глебова - Марина Алексеевна. - В очередной раз стало плохо с сердцем. Но на свой день рождения он все-таки упросил докторов отпустить его домой. «Пускай побудет у вас, - сказала мне тогда врач. - Единственное, что меня волнует, - его блуждающий тромб. Он может оторваться в любой момент». 

17 апреля Петр Петрович проснулся рано утром, разбудил жену - ей нужно было сходить в поликлинику, сдать кровь - попрощался, закрыл дверь и снова лег спать. Через некоторое время раздался звонок. Глебов резко вскочил с постели и упал на пол.

«Я прихожу домой, он лежит на полу. Еще теплый. И умер... Сколько же раз я просила почтальоншу, чтобы не приходила к нам домой, а оставляла газету в ящике, - рассказывала Марина Алексеевна еле сдерживает слезы. - Это ведь она позвонила в домофон. А Петя за то время, пока лежал в больнице, видимо, отвык от этого звука». 

«У папы вообще все движения были резкими, - рассказывала старшая дочь Глебова Ольга Петровна. - Сколько раз ему говорила: «Папа, будь осторожнее. Не дай бог что, и...», он все махал на меня рукой: «Ай, перестань. От старости таблеток нет».



Петр Глебов был похоронен на Ваганьковском кладбище. Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени был вручен Елене Петровне Глебовой на сороковой день.

Леонидом Филатовым была подготовлена о Петре Глебове передача из цикла «Чтобы помнили».


Источник