Ида Рубинштейн отказала Станиславскому, сочтя его скучным, блистала «Клеопатрой» в «Русских сезонах» Дягилева, и позировала обнаженной Серову. За появление голой на сцене консерватории Иду проклял православный Синод, за роль святого Себастьяна – Ватикан. К тому моменту ненавидел её и Дягилев: она сколотила в Париже свою труппу и имела фурор. А в 1939 году неожиданно растворилась.
Иду Рубинштейн называют символом красоты XX века. Вызывающей, откровенной, надменной и величественной красоты. Кроме фантастического богатства от рождения ей были даны необыкновенная внешность, удивительный вкус и огромное упорство в достижении целей. Их было много – она любила сафари, масштабные впечатления и выдающиеся произведения искусства. Но самой крупной её целью был театр. Из розового мрамора. Чтобы «ни микрона банальности» – она любила это повторять.
Прилетев в Лондон из Алжира, куда Уолтер Гиннесс прислал за Идой аэроплан, в 1939 году она растворилась. О ней снова никто ничего не знал, словно не было никакой Иды Рубинштейн. Никаких встреч, никаких интервью. Работала медицинской сестрой в госпитале для британских и французских военных, который открыла вместе с Гиннессом. Ещё через пять лет она осталась совсем одна.
Сэра Уолтера, тогдашнего министра Великобритании по делам Ближнего Востока, в 1944 году убили члены еврейской подпольной организации, действовавшей против Британского присутствия в Палестине. Уолтер Гиннесс не был сторонником переселения евреев в Землю обетованную и вообще-то был первым, кто сказал о переселенцах: «эти не потомки тех». После его смерти Ида работала некоторое время переводчицей при ООН, потом переехала на юг Франции и в полном одиночестве прожила там до самой смерти. Ей было что вспомнить, и она просила её не беспокоить.
Ида родилась в Харькове в сентябре 1883 года в семье потомственного почётного гражданина города Льва Рубинштейна. Запись о её рождении хранится в книге Харьковской хоральной синагоги – семейной синагоги её предков: попечителями были отец и дед. Рано потеряла родителей, но унаследовала огромный капитал банкирского дома «Роман Рубинштейн и сыновья». Правда, все связанные с этим подробности биографии не любила обсуждать ни с журналистами, ни в дружеской беседе. Ей дано было имя то ли Лидия, то ли Аделаида, она не отмечала дни рождения, родным городом называла «кажется, Петербург», представлялась то Львовной, то Михайловной. Она была женщиной-загадкой, закрепляла загадку и рассыпала её сама же, ведь растерянные детали биографии прекрасно дополняют этот образ.
В 19 лет Ида заявила, что хочет посвятить себя балету, и решила учиться в Париже. Разразился скандал – между понятиями «актриса» и «куртизанка» в обществе тогда никакой разницы не усматривали. Рубинштейны, до того потакавшие театральным прихотям Иды, были в ужасе. Она идти в ногу с общественными страхами не собиралась и видела себя только на сцене. Тогда известный парижский врач профессор Левинсон согласился подтвердить её невменяемость и позаботился о размещении Иды Рубинштейн в клинике для душевнобольных в Париже. Жестковато получилось, так что питерские Рубинштейны не выдержали и вскорости отозвали племянницу на родину. В Россию она вернулась с твёрдым намерением избавиться от опеки во что бы то ни стало и как можно скорей начать распоряжаться своими деньгами самостоятельно. Её избранником стал двоюродный брат Владимир Горовиц, сын петербургской опекунши. Той самой, в доме которой выросла Ида – ну и что. Брак распался по окончании медового месяца, такова была изначальная договорённость, хотя они остались друзьями, какими всегда и были. Всё ещё молодая и богатая, но теперь уже разведённая и свободная, она могла наконец посвятить себя драматическому искусству.
Она была совершенно непонятным для времени явлением, но сама отлично чувствовала и время, и место. Её красота, странная, необычная, подавалась с таким изяществом, что стала безусловной. Изумляющей всё вокруг. Деньги и красота – лучшее по силе синергии сочетание. 21 год – не возрастной предел для Иды Рубинштейн, отсутствие природных данных не преграда – художник работает с тем, что имеет. Она плевала на стандарты то ли с самого рождения, то ли с тех пор, как распробовала артистический озноб. На критику она плевала втройне. Писать о балерине, от которой за хорошую рецензию можно получить бриллиант в бокал с шампанским, приятно, это было очевидно. Рубинштейн не скупилась. И уж коль скоро все говорят об актрисе, которая хорошо платит, то писать для неё хочется не только рецензии – постановки и пьесы. Вписывать Иду везде – так и было. С 1904 года, после неудачной первой самостоятельной постановки «Антигоны», она последовательно посетила все театры Петербурга и Москвы, пытаясь найти себе место. Везде произвела фурор одним своим видом, но вот ей самой мало что понравилось. Станиславский, очарованный тонкой восточной красотой и грацией Иды, звал её к себе, но она нашла его театр устаревшим.
20 декабря 1908 года на Большой сцене Петербургской консерватории Ида Рубинштейн выступила с «Танцем семи покрывал» – это было неординарным зрелищем. Они слетали одно за другим в середине танца, пока Ида не явилась в полной наготе с драгоценностями на шее перед изумлёнными глазами поклонников классического балета. Газета «Речь» написала, что «…на бурные вызовы публики половина танца была повторена», отмечала обилие «пленительной страсти», восторгалась «тягучими движениями тела». Выступление, конечно же, осудила церковь, но о нём судачили все газеты. Через год она не сразу, но согласилась войти в театр Комиссаржевской – её пригласили на роль уайлдовской «Саломеи», но каким-то образом черносотенный «Союз русского народа» и Святейший Синод прознали о готовящемся спектакле, он был признан аморальным, и постановку запретили. Рубинштейн всё равно и не раз танцевала «Саломею».
Фрагмент с обнажением потом вошёл в «Клеопатру», хореограф Бронислава Нижинская так описывала явление египетской царицы: «Клеопатру снимали с носилок, и девушки-рабыни, развернув драгоценные покрывала, в которые было завернуто ее тело, расстилали их по сцене. Цвета покрывал гармонировали с цветами декораций. В конце концов среди покрывал появлялась высокая полуобнаженная фигура Клеопатры... Тело Рубинштейн, ее лицо и руки покрывал бирюзово-зеленый грим, подчеркивающий декоративность внешности артистки. Вся манера двигаться, все жесты были совершенно оригинальны и соответствовали именно ее фигуре». В описании оригинальности её таланта и фигуры современникам приходилось выкручиваться, Фокин назовёт её «сладостно-окаменелой грацией», а движения «экономными, минимальными художественными средствами», «силой выражения без всякого движения». С «Клеопатрой» она блистала в «Русских сезонах» Дягилева в компании небожителей. Для афиши по заказу Дягилева её писал Серов, эскиз стал картиной, дописанной позже.
Михаил Фокин, у которого она училась, был не только танцором, но ещё и балетмейстером, это он пригласил Иду накануне «Русских сезонов» в «Клеопатру», а с Бакстом она была дружна ещё со времён неудавшейся «Антигоны». В сезоне 1910 года, по сценарию Александра Бенуа и Льва Бакста на музыку Николая Римского-Корсакова специально для неё поставили «Шехеразаду». Она играла Зобеиду, ставшую одной из самых запомнившихся публике ролей. Ида не танцевала – она делала эффектные позы. Кульминацией спектакля была сцена оргии: источающая эротический дурман Зобеида и возбужденно кружащие по сцене рабы с одалисками. «Шехеразада» парижской публике понравилась всерьёз. И следующие антрепризы шли с успехом, газеты язвили в рецензиях и дивились. Восточная культура была парижанам нова и пришлась по вкусу. Тут же моду наполнили яркие краски, дамы стали носить платья с немыслимыми разрезами и нотками Зобеиды в силуэтах, а в салонах стало возможным увидеть яркий тюрбан на голове гостя.
В 1911 году, уже расторгнув сотрудничество с Дягилевым и утвердившись, что можно работать с драматургами на заказ, она создала собственную труппу в Париже. Популярность позволяла диктовать ещё больше условий, хотелось играть в пьесе какого-нибудь модного театрального выжиги – нашёлся актуальный своей скандальностью поэт Габриэле д’Аннунцио. У них сразу же завязался роман. Он написал для Рубинштейн «Мистерию о мученичестве святого Себастьяна» – со сцены невозможно было понять, какого пола Себастьян. Ватикан был возмущён, что одного из самых почитаемых католических святых исполняет женщина, еврейка, да ещё и, похоже, лесбиянка. Сразу после спектакля специальным папским декретом автор был отлучен от церкви, а католикам запретили читать его произведения и посещать спектакли. С точки зрения кассы – это было прекрасно! В Париж Ида Рубинштейн вошла достойно.
Когда-то она говорила, что не представляет себя идущей рядом с кем-то – только одной. Теперь же их любовный союз с д’Аннунцио разбавляла своим обществом портретистка Ромейн Брукс, и у всех троих дела шли совсем неплохо. Рубинштейн меняла труппы, ставила все новые и новые антрепризы. Дягилев злился: её труппа оказалась едва ли не успешней, чем его, к тому же она переманивала к себе отличных танцоров, которых нанимал он. Впрочем, биографы отмечают, что пьесы, написанные под Рубинштейн, довольно быстро потеряли интерес парижской публики.
В 1915 году распался тройственный союз. Зритель переменился, денег после государственного переворота в России стало не хватать, а сценическое волнение и величие Мельпомены пошли на убыль. Рубинштейн посвятила себя путешествиям, и снова удачно. На почве этой любви она познакомилась с молодым наследником пивной империи, миллионером и красавцем Уолтером Гиннессом. Сблизилась надолго и очень тесно, многие были уверены, что Ида и есть миссис Гиннесс. Они вместе путешествовали, появлялись на светских приёмах, именно Ида приветствовала сэра Уолтера Гиннесса с галереи для гостей, когда он шествовал возглавить английскую палату лордов, и он оплачивал её последние постановки. Она играла в спектакле по поэме Эмиля Верхарна «Елена Спартанская», в постановке Мейерхольда «Пизанелла, или Смерть в цветах», в «Даме с камелиями» и в «Идиоте». Для неё писали музыку Александр Глазунов, Стравинский и Римский-Корсаков, Ибер – она заказывала им произведения.
Она прославила Равеля с написанным для неё «Болеро» в 1928 году. Сестра Вацлава Нижинского Бронислава поставила хореографию. На сцене раскинулась таверна в Барселоне, главная точка центрального эпизода – стол, на котором танцевала Ида Рубинштейн в окружении молодых танцовщиц. Они придерживали от Иды возбуждённых мужчин. Зал аплодировал охотно, но: «Я написал всего лишь один шедевр – “Болеро”. К сожалению, в нем нет музыки», – скажет потом Равель. Последний раз Ида Рубинштейн вышла на сцену в 1935 году. Вскоре Париж оккупировали немцы, и нужно было бежать. Подальше от театра, поклонников, жаждущих восторга, и друзей, ищущих бриллианты в бокалах, подальше от Иды Рубинштейн.
