На снимках и видеокадрах минувших лет у героя не вполне героическая внешность. Высокий с залысинами лоб, мягкая улыбка, встревоженный взгляд за толстыми стеклами очков. И манеры, прямо скажем, интеллигентские. Медленная, заполненная долгими паузами речь, в которой поминутно звучит слово "понимаете" - в повествовательном и вопросительном тоне одновременно. Герою почему-то очень важно быть понятым.
Кроме того, про него говорят, что он враг России, прислужник Запада, заступник террористов. Впрочем, для того чтобы враждовать с огромной страной, надо быть поистине человеком бесстрашным. Странно даже, что он так мало похож на героя.
Тем не менее он несомненный герой - Сергей Адамович Ковалев, которому сегодня исполняется 90 лет. Однако противостояние с великой державой тут ни при чем, поскольку юбиляр - человек предельно доброжелательный, хотя и конфликтный, и парадокса в том никакого нет. Конфликты в его жизни следует объяснять не вздорностью характера, но принципиальностью убеждений - чертой довольно редкой во всех генерациях. Включая поколение шестидесятников, к которому принадлежит Ковалев.
Вот, например, письмо насчет необходимости преподавания науки генетики в деканат биофака МГУ подписал в оттепельном 1956 году не только он, аспирант этого факультета. Но подпись под ним отказался снимать он единственный. Вот, например, петиции в защиту писателей Синявского и Даниэля или активистов самиздата Галанскова, Гинзбурга и других скрепляли своими автографами сотни людей. Однако многие потом от самих себя отрекались, под давлением начальства и "органов", иные выдерживали прессинг, но умеряли гражданскую активность. А Сергей Адамович был в числе тех немногих, кто воспринял правозащитную деятельность как личную миссию. Потому стал одним из учредителей Инициативной группы по защите прав человека в СССР и одним из редакторов-составителей "Хроники текущих событий". Вот, например, среди так называемых диссидентов преобладали люди стойкие, отважные, совестливые. Но Ковалев и в этом кругу явился образцом несгибаемости, мужества и честности. Арестованный по обвинению в "антисоветской агитации и пропаганде" и приговоренный к 7 годам лишения свободы и 3 годам ссылки, он отсидел свои сроки от звонка до звонка, ни в чем не раскаиваясь и не выпрашивая помиловку, и освободился лишь в 1985 году.
А в России перестроечной и в России свободной Сергей Ковалев стал идеальным законодателем и правозащитником. Сперва в качестве депутата Верховного совета РСФСР, соавтора Декларации прав человека и гражданина и закона "О реабилитации жертв политических репрессий", принятых в 1991 году. Позже - во главе Комиссии по правам человека при президенте РФ и на посту омбудсмена. В стране, соскальзывавшей в бездну чеченских войн, он, рискуя жизнью, спасал и спас тысячи российских граждан. Под бомбежками в Грозном, на трибуне Совета Европы, в прямых эфирах телерепортажей, в многочисленных обращениях и в интервью, в которых жестко критиковал действия федеральных властей. А еще - добровольным заложником в Буденновске, где террористический отряд Басаева захватил больницу и бойню удалось остановить лишь после неудачного штурма и активного вмешательства в происходящее премьер-министра Виктора Черномырдина. После того как Сергей Ковалев и еще двое народных депутатов, а также два десятка журналистов сели в автобусы вместе с боевиками и захваченными в больнице людьми и благополучно доехали до Ичкерии, и все они живыми и невредимыми вернулись домой. В конце концов первая чеченская была остановлена солидарными усилиями многих граждан, и он был в первых рядах.
Про эти события, в которых участвовал первый российский омбудсмен, сегодня невозможно вспоминать без чувства благодарности и боли - за все, что случилось тогда и случится потом. На Дубровке и в Беслане, когда Сергей Адамович был уже давно не у дел и мог лишь бессильно наблюдать, как Россия поднимается с колен, расстреливая детей из огнеметов. И во что превращаются советы по правам человека при подполковнике КГБ, дошедшие ныне, под руководством профессионального холуя Фадеева, "сотрудника администрации президента", уже до ручки. Вообразить в наши дни, что главный правозащитник страны посмеет, в знак протеста против какой-нибудь очередной войны, покинуть свой пост, написав президенту гневное открытое письмо, - это надо обладать даром фантаста.
Между тем Сергей Ковалев, человек несомненно героический, но и проницательный, путинскую эпоху отчасти предвидел. "Ваша сегодняшняя
политика способна лишь в кратчайшие сроки воссоздать государство, открытое для бесправия, - писал он Борису Ельцину в январе 1996-го. - Иными словами, Вы восстанавливаете
старое сталинско-брежневское болото, только коммунистическая фразеология пока что заменяется антикоммунистической риторикой. Ваши преемники и этот недостаток исправят".
Человек своего времени, Сергей Адамович видел главное зло в коммунистах, но "преемники", утаскивая за собой страну в старое болото, обошлись без них. Главное он угадал
безошибочно: эффективнейшим средством для погружения страны в эту трясину, в эпоху, соединившую в себе андроповщину с николаевщиной, стала война.
Оттого так легко предаться греху уныния, отмечая славный юбилей героя. Дескать, все в прошлом, и Борис Николаевич, с которым сурово прощался омбудсмен, ушел в историю, назвав чеченскую войну основной своей политической ошибкой и жестоко разочаровавшись в преемнике. Все, выходит, было зря - и диссидентство, и лагеря, и работа в прекрасной России будущего, какой она предстала бывшему политзеку в первые постперестроечные годы? Однако опыт прожитой жизни Сергея Ковалева, выстоявшего и в коммунистические времена, и под бомбежками федералов в демократической России, и под огнем клеветы, свидетельствует об ином. О том, что страна, в которой он оттрубил девять десятилетий, остается самой непредсказуемой из всех, и меняется она скоро и непоправимо, и, покуда человек жив, он совершает выбор.
Сергей Адамович выбрал путь героический, а подвиги у нас почитают. Правда, не раньше, чем догадаются о том, кто был отщепенцем, а кто подвижником, хоть и не очень походил на него, но это - вопрос времени, понимаете?.. Время милостиво к героям.
Илья Мильштейн