Глубокой ночью 7 мая 1945 года командование войск США, Великобритании и СССР во французском Реймсе приняло капитуляцию Германии. А в 12:00 того же дня советская авиация сбросила бомбы на датский Борнхольм - самый отдаленный остров к востоку от основной территории Дании в Балтийском море. Больше всего от налета пострадали города Ренне и Нексе. Их жители как раз шли с работы на обед, что и позволило им не погибнуть под руинами своих домов. Через два часа бомбежка повторилась.
К вечеру на борнхольцев упали листовки с русским текстом, наспех набранным на печатной машинке. К счастью, в Ренне жила русскоговорящая женщина, которая помогла растолковать советское послание. Оно было обращено к немецкому коменданту с требованием немедленной сдачи острова “во избежание лишних жертв”. Позже русское командование назовет все это предупреждением мирных жителей о зачистке с воздуха немецких войск на Борнхольме.
Листовки вызвали полное недоумение как у островитян, так и коменданта Герхадта Камптца. Ведь еще 4 мая перед британским генералом Бернардом Монтгомери капитулировал командующий частями вермахта в Дании генерал Георг Линдеманн. Это означало, что все войска под его началом складывали оружие. К тому же днем 7 мая все радиостанции мира сообщили о всеобщей капитуляции Германии.
Но 8 мая бомбардировщики Красной армии нанесли еще четыре удара по датским городам. Человеческие жертвы среди борнхольцев на общем фоне Второй мировой казались ничтожными - погибли 10 человек. Но для островитян, которые за всю войну почти не слышали выстрелов, это был настоящий апокалипсис. Ведь без крова остались 4,5 тыс. человек, так как 1.270 домов оказались полностью или частично разрушены.
На следующий день 108 советских десантников на пяти торпедных катерах высадились на Борнхольме. Весь немецкий гарнизон и солдаты вермахта, остановившиеся на острове в процессе эвакуации,- около 12 тыс. человек - сдались без боя. Их сменили более 9 тыс. бойцов 2‑го Белорусского фронта, которые простояли на острове 10 месяцев. Для местных жителей они показались вечностью.
“Они тащат все, как воронье”,- уже через неделю оккупации сообщал о советских солдатах в Копенгаген Пауль фон Стеманн, губернатор Борнхольма.
Датский характер
Вторая мировая для Дании прошла относительно мягко. Руководство страны, понимая подавляющее преимущество Германии, попыталось сохранять нейтралитет: в мае 1939‑го Копенгаген и Берлин подписали пакт о ненападении. А через две недели по требованию руководства Рейха датчане заминировали проливы Большой и Малый Бельт - основные проходы из Северного моря в Балтийское. Это отрезало британский флот от союзной Польши, когда 1 сентября вермахт вторгся в страну, и Лондон объявил войну Берлину.
В апреле 1940‑го Рейх проглотил своего северного соседа. Датчане приняли оккупацию как неизбежность. Немцы заняли страну за несколько часов, но оставили за Копенгагеном относительную политическую независимость. Король Кристиан Х, в отличие от монархов Норвегии, Бельгии и Нидерландов, остался на родине. Работало свое правительство, местная полиция успешно пресекала даже антисемитские провокации. Дания прекратила торговые отношения с Великобританией и перенаправила свою экономику на Германию, а с началом советско-германской войны отозвала своего посла из Москвы.
За время войны 25 тыс. подданных Кристиана Х добровольно уехали работать на угольные шахты в Германию, а около 3 тыс. датских солдат нанялись в вермахт и на флот Третьего рейха.
Компартия Дании была запрещена, и некоторые ее члены попали за решетку. Однако писатель-коммунист Мартин Андерсен-Нексе в свои 74 года сбежал из‑под стражи и через Швецию сумел пробрался в Москву. Оттуда он вел антигитлеровские радиопередачи.
Еще одни проливы
"Дания только номинально является самостоятельным балтийским государством, имеющим права над балтийскими проливами,- права, которые эта страна сама не может отстаивать”,- такой доклад в марте 1943 года подготовили советские аналитики для Вячеслава Молотова, наркома иностранных дел СССР.
Было это уже после разгрома немцев под Сталинградом. Наступил перелом в войне, и судьба Германии, как и завоеванных ею стран, стали предметом дискуссий союзников и Кремля. Извечная российская мечта о Черноморских проливах все никак не сбывалась, и Москва попыталась разыграть Балтийскую карту.
В августе 1943‑го Данию всколыхнули забастовки. Немцы упразднили местное правительство, разоружили армию и полицию, ввели прямое управление страной из Берлина. Подпольный Совет свободы, в который вошло несколько коммунистов, объявил себя руководством страны и взялся за организацию сопротивления.
Через год Москва приняла у себя представителя датского подполья - марксиста Томаса Дессинга. До войны на родине он руководил государственными библиотеками. В наркомате иностранных дел (НКИД) его описали как “заикающегося, нервного, усталого и раздражительного человека”. Вся ценность этого посланника для Кремля состояла лишь в том, что он восхищался Советским Союзом и всячески превозносил Иосифа Сталина в статьях, адресованных датчанам.
Когда в декабре Дессинг заболел, НКИД решил откормить его: выделил пятикомнатную квартиру в центре Москвы и прислал 1 кг черной икры, пять батонов хлеба, 5 кг фруктов и две бутылки вина - всего на 500 руб. В ответ датчанин уверял Кремль в полной поддержке со стороны Совета свободы и в том, что его соотечественники под руководством промосковского подполья сами смогут прогнать немцев. Каждое из этих утверждений было весьма далеко от реальности, но в Кремле других сведений о настроениях в Дании не имелось.
Самого Дессинга в Совете свободы, исходя из его сообщений, вскоре начнут воспринимать как агента красных. “Это непростительная близорукость,- писал он из Москвы коллегам.- Дания находится у входов в Балтийское море, которое в обозримом будущем станет русской сферой, и даже более того - русским Mare nostrum (латинское название Средиземного моря, когда все его побережье контролировал Рим). Дания поэтому рискует проиграть, если она не будет ориентироваться на восток”.
В феврале 1945‑го союзники по антигитлеровской коалиции встретились в Ялте. Почти неделю уточняли линию разграничения будущих зон оккупации - позже по ней пройдет граница между Восточной и Западной Германией.
Вскользь упомянули о Дании. Было очевидно, что она - в зоне интересов Великобритании. Американский президент Франклин Рузвельт даже обмолвился, что эта страна имеет полное право после войны войти в ООН. Сталин возразил - датчане сдались немцам без боя, а затем сотрудничали с Рейхом. О том, что вермахт занял Копенгаген, когда Берлин и Москва были союзниками, а хозяин Кремля в газетах поздравил Гитлера с этим успехом, все помнили, но тактично промолчали. Стоило ли перед решающим броском ссориться из‑за Дании? Тем более из‑за Борнхольма, который вскоре оказался в тылу советских войск.
Нежданные освободители
Начиная с 4 мая, когда вермахт в Дании капитулировал перед британцами, комендант Борнхольма Кампц по несколько раз на день связывался со штабом Монтгомери с тем, чтобы он прислал своих представителей на остров. Здесь кроме стационарного гарнизона в 1 тыс. солдат собралось около 11 тыс. отступавших военных и около 4 тыс. мирных беженцев из Восточной Пруссии. В портах Ренне и Нексе стояли несколько немецких судов.
Шведский дипломат Виктор Маллет, следивший за ситуацией на острове, писал: “Весь немецкий гарнизон на Борнхольме готов был капитулировать перед одним солдатом и одним пареньком из Штаба союзных экспедиционных сил (ШСЭС)”.
Однако у советской Ставки были свои планы на остров. Когда 9 мая немецкие солдаты с местными жителями расчищали улицы после двухдневных советских бомбежек, в порту Ренне высадился морской десант Красной армии. Через несколько лет участники этой операции будут писать, что их встретил шквальный огонь оборонявшихся немцев. Но на самом деле солдаты вермахта сложили оружие еще ночью, когда узнали о всеобщей капитуляции. Комендант Камптц наотрез отказывался встречаться с майором Павлом Антоником, возглавлявшим десант,- немцы официально сдались британцам и согласовывать детали капитуляции хотели только с ними. Тогда советские командиры пошли на обман и пообещали противникам встречу с представителями Великобритании на материке, в городе Кольберг (сейчас - польский Колобжег), где тех и в помине не было.
После того как Камптца со штабом отправили на встречу с несуществующими британцами, губернатор острова принял Антоника с офицерами. Советский командир уверил датчан: его люди на острове пробудут лишь до тех пор, пока здесь находятся немцы. Майор произнес тост “за светлое будущее освобожденных народов”, скривился от предложенного ему сухого рейнского и поинтересовался у фон Стеманна о запасах вина на Борнхольме.
На следующий день в ответ на запрос американского генерала Дуайта Эйзенхауэра, главы ШСЭС, начальник советского генштаба Алексей Антонов сообщил, что остров успешно освобожден, а комендант Камптц сам попросил сдаться только русским. Тогда же на остров прибыли три советских батальона для конвоирования немцев. Губернатор предложил свою помощь, и местные жители мобилизовали все, что могло плыть по морю вместе с 93 рыбацкими лодками. Тем не менее перевоз арестованных в Кольберг занял почти месяц. Немецких солдат с беженцами набралось больше 16 тыс. А на материке судам приходилось ждать обратной загрузки. Моряки-островитяне с ужасом наблюдали, как палубы их судов занимают советские солдаты. С собой они перевезли на остров полтысячи лошадей, несколько сот коров и свиней, домашнюю птицу, мебель и несколько роялей.
Датский историк Бент Енсен так описывает происходящее: “Шкиперы возмущались безалаберностью, с какой русские обращались с лодками: часто бросали легкие грузы - сено и солому - на дно трюма, тогда как тяжелые пушки и грузовики размещали на палубе. Они окружили себя домашней утварью, старыми моторами и печными трубами, которые насобирали в Германии. Один солдат, укравший золотое кольцо у другого солдата, был расстрелян на месте офицером. Еще один умер, выпив соляной кислоты, которую принял за спиртное”.
“Освободители” тоже ответили жестом вежливости. Погибших от их бомб жителей острова провожали под похоронный марш в исполнении советских солдат-музыкантов.
Губернатор Стеманн 31 мая сообщал в Копенгаген: “Гавань в Ренне представляет собой смесь конторы по перевозке мебели с бродячим цирком. Сено и солома, телеги и лошади, оружие и боеприпасы - все свалено в кучи вперемежку с продуктами. Здесь же швейные машинки всех видов, магазинные весы, ковры от самых дорогих до самых дешевых. Нет такой вещи, которой бы ни нашлось здесь”.
На 1 июня датская королевская семья устроила в Копенгагене торжества в честь союзников. Пригласили и 20 советских воинов с Борнхольма. Сменивший Антоника генерал Федор Коротков сказал губернатору, что несколько его офицеров, которые должны лететь на прием в датскую столицу, не имеют “брюк, соответствующих их рангу”. В страшной спешке Стеманн достал 8 м синего сукна на фабрике под Копенгагеном, чтобы сшить презентабельные штаны.
На званом ужине Короткова посадили рядом с датской кронпринцессой Ингрид. Когда у генерала спросили, как долго русские пробудут на Борнхольме, он отрезал: “Так долго, как это сочтут необходимым Сталин, Трумэн и Черчилль [лидеры СССР, США и Великобритании]". В Москве сочли этот ответ превышением полномочий, и Коротков получил выговор.
А в 1951‑м ему припомнили эту фразу еще раз, как и 250 гвоздик, которые он послал после ужина Ингрид,- на четыре года генерал угодил в ГУЛАГ.
Енсен приводит советский отчет за июль 1945‑го: “Из Кольберга на Борнхольм было перевезено 9 039 человек, 987 лошадей, 158 машин, три трактора, 90 походных кухонь, 389 телег, 176 пушек различного калибра, 130 минометов, 514 т боеприпасов, 1 500 т продовольствия, 414 т дров, 205 т досок, 37 т кирпича, 19 т сена и соломы”.
Горе освобожденным
Еще до визита в Копенгаген Коротков попросил Стеманна предоставить советским солдатам кредит в 200 тыс. крон с тем, чтобы они могли делать покупки в магазинах острова. Но оказалось, что только морские транспортные услуги для русских обошлись вдвое дороже. Тогда губернатор добился, чтобы правительство выделило красноармейцам ежемесячную ссуду в 2 млн крон. О том, кто и когда их будет отдавать, не было и речи.
Стеманн ежедневно забрасывал Копенгаген отчетами о повадках русских на острове и постоянно вопрошал: когда же правительство выдворит гостей с острова? В Ренне каждую неделю он устраивал приемы Короткову, где вежливо задавал тот же вопрос. Сначала советские командиры обещали, что уйдут с последним немцем. Потом говорили, что на острове могли еще остаться вражеские агенты. А с конца лета 1945‑го появилось им самим не понятное объяснение: уйдут “после решения военных вопросов в Германии”.
Губернатор вынудил датское правительство приехать на Борнхольм, так как его жители с каждым днем убеждались, что их окончательно отдали русским.
Коротков разрешил четырем министрам прибыть на остров 19 мая. Встречавший их отряд местного сопротивления, созванный Стеманном еще за неделю до того, едва выдавил из себя “ура!” Борнхольмцы не могли простить прибывшему Кристмасу Меллеру, главе МИДа, его полное молчание по поводу советских бомбежек. А министру-коммунисту Акселю Ларсену хватило ума сказать, что Германия куда больше пострадала от авианалетов союзников. Провожали делегацию островитяне свистом.
Не сулил ничего хорошего и визит кронпринца Фредерика с супругой Ингрид. Они обменялись со штабом Короткова дипломатическими любезностями, и русские накормили чету до отвала каспийской икрой. Ингрид предложила подарить наручные часы каждому советскому солдату. Местные восприняли это вовсе как издевательство. Каждый красноармеец и без того носил на себе по несколько часов - отобранных еще у немцев, и даже у самих островитян.
С приближением холодов Борнхольм охватило отчаяние. Советские бойцы обустраивали для себя лагеря, а офицеры заняли все гостиницы, дачные дома и усадьбы получше. Историк Енсен приводит отрывки из писем борнхольмцев министру Меллеру. Коммуна поселка Повльскер, например, сообщала, что во время войны у них стояли всего 20 немцев, а русских сюда прибыло около 3 тыс. “Вблизи от наших домов огромный лагерь, посреди наших улиц устанавливается арка с огромным портретом Сталина, ночная тишина прерывается дикой, с воплями, ездой на лошадях. И вообще, иностранные войска все глубже внедряются в нашу мирную деревню,- все это тревожит нас в наивысшей степени”,- писали жители Повльскера.
Енс Хольм, лидер местного сопротивления, писал тому же Меллеру: “В прошлое воскресенье на молодую девушку, дочь моего соседа, напали двое русских. Один из них отобрал у нее велосипед и ручные часы и исчез, после чего другой, с револьвером в руке, изнасиловал ее. Подобное можно услышать почти каждый день то на одном, то на другом конце острова”.
В конце зимы уже Густав Расмуссен, преемник Меллера в датском МИДе, прочитал от жены рыбака Педерсена крик отчаяния. Она просила честно ответить на вопрос: законно ли выселять людей из их домов, дав им на это три дня и не предоставив другого жилья? Не будет ли умнее продать все, пока есть время, и уехать с острова? - ведь теперь русские прибывают целыми семьями. “Это уже не оккупация, а обыкновенная аннексия нашего острова”,- писала фру Педерсен.
Ни на одно из подобных писем жители Борнхольма ответа так и не получили. Но тут уже включились СМИ. Датское радио то и дело цитировало письма отчаяния островитян. Шведская газета Афтонбладет прямо обвинила Великобританию в потакании СССР. А вскоре Борнхольм попал в повестку дня дебатов в британском парламенте. Запросы от жителей острова стали поступать уже и в Совет безопасности недавно созданной ООН - Данию приняли в организацию еще в октябре 1945‑го.
Кремль не стал доводить ситуацию до открытой конфронтации и начал переговоры с датчанами о возвращении Борнхольма. Расмуссен серьезно подготовился к ним. В начале марта он убедил Москву, что получил заверения от Лондона и Вашингтона - ни один британский или американский солдат не ступит на остров после эвакуации красных.
“День, когда мы больше всего любили русских, был днем их ухода”,- сказал позже начальник борнхольмской губернской канцелярии Эрик Абитц. Весь март датчане с ликованием провожали освободителей, - последний из них покинул остров 5 апреля 1946 года.
В память о себе советские войска оставили на острове кладбище своих солдат, расстрелянных за нарушение дисциплины и умерших от болезней. На нем стоит гранитная стела со словами Вечная память русским богатырям.
Олег Шама
