— Вообще, ты не представляешь, как это возбуждает! Любить урода, урода физиологического, не просто нравственного мерзавца и подлеца. Но нет, урода во всем! В этом – особый смак для женщины! Это как валяться в грязи, измазаться всей в ней с головы до пят. Понимаешь? Любить чудовище, обезьяну, кривоногого карлика, с горбом, вонючего, плешивого, нос картошкой, короткостриженного и полубритого, глаза навыкате, лилового, как залупа негра, фальцет, и смеется гаденько и подленько – это самое блаженство для настоящей патрицианки. Я вдруг все это поняла.
— Но разве Иисус такой? — Вскинулась Матрена. — Я всегда думала, что Иисус Христос – высокий голубоглазый блондин в белой ночной рубашке и с нимбом.
— Не! Ты что? — засмеялась Ксения Блаженная. — Это миф. Он страшный урод!
Они сидели в маленькой кафешке в центре Сан-Франциско, и пили кофе с шоколадом ganache.
Ксения задумалась, будто представляя, как Иисус будет её раздевать, содрогнулась от смеси омерзения и возбуждения – одновременно, и продолжила:
— Ты когда-нибудь видела, чтобы рядом с красивой девушкой был красивый парень? В жизни видела такое? Не на картинке? Такого не бывает! Красавица всегда следует за чудовищем – это ее карма.
— Я думала, что не от этого, — перебила её Матрена Московская. — Просто у урода меньше шансов перед женщинами, чем у красавчика, и поэтому он бежит зарабатывать деньги. А у красавчика нет мотивации, и потому он нищеброд. — Кругом Матрены Московской стояли сумки с покупками, которыми она зашопилась в Плаза-Центре перед возвращением в Москву.
— Как твой? Как его? Тримифунтский?
— Ну, да, как Спиридон. Так и твой.
— Сын дворника, а стал Богом!
— Это ты про Путина?
— Нет, это я про Иисуса. Вообще, существует вздорное убеждение, будто женщины любят красавчиков-негодяев. Этаких Ален Делонов снаружи и квазимодо – внутри. Ерунда, они не такие. Тот же самый Колыванов. Я думала, он настоящий подлец, тварь и гадина. Чепуха! Я его раскусила: он – никакой не негодяй, а просто милый и доверчивый, как ребенок. Иисус – вот где конченный урод во всем!
— Пойдем, покурим, — сказала Матрена и стала собирать с пола покупки.
— Милый, мне нужно с тобой серьезно поговорить. Только не спорь и не ругайся. Все уже решено: я решила съехаться с Иисусом Христом.
— Что? — спросил Александр Колыванов, выронив из рук вилку. — А как же я?
— Понимаешь, я у Христа, – как у Христа за пазухой. А ты – милый, добрый, хороший, но ты не забывай, я все-таки, на самом деле, Ксения Блаженная, великая русская святая. Это статус, а он ко многому обязывает. А ты как бы никто, по сравнению с Христом.
Александр Колыванов вылез из-под стола с вилкой и неловко парировал:
— Да и ты не забывай, что ты, все-таки, – трансгендер Лёха.
— Когда это было! — криво улыбнулась Ксения Блаженная. — Современная пластическая хирургия делает чудеса, — она подхватила снизу лиф под грудью, как бы опровергая претензии бывшего любовника.
— А как же я? Ведь я люблю тебя, Лёха, — сказал Александр Колыванов.
— Да и ты – колбаса бывшая. А он все-таки – бог.
— И я – бог, — вскинулся Александр Колыванов, выпятив грудь.
— Не смеши меня.
— А я и не смешу, Ксюшечка.
Тут Александр Колыванов вдруг стал расти ввысь и вширь и превратился в греческого бога Зевса. Борода его заколыхалась, туника распахнулась, а на поднявшемся под небеса фаллосе засверкали молнии.
Конец седьмой серии.
Игорь Поночевный
