— Игорь, как давно вы стали американским шпионом?
— Американским шпионом я стал в детстве.
— Вас завербовали?
— Нет, я стал им сам.
— Расскажите поподробнее.
— В детстве мы все играли в войнушку. Как правило, против фашистов. Тогда фашистами считались немцы.
— Немцы!? Не украинцы? Не американцы?
— Немцы из гитлеровской Германии.
— Удивительно!
— Да. Война давно закончилась, но память людская была еще жива. И мы играли, и каждый мальчик хотел быть разведчиком в тылу врага.
— Но почему?
— Видите ли, разведчиком быть очень удобно. Можно было мечтать, что ты живешь в гораздо более комфортных условиях, чем мы жили, не в бараках, а в шикарных отелях, хорошо питаться, пить коктейли, флиртовать с дамами полусвета, смотреть стриптиз, но всё это как бы понарошку. Оставаться в душе верным ленинцем, и тихо им гадить, фашистам. Например, наш президент до сих пор играет в войнушку. Он считает, что он разведчик и, живя в очень благоприятных условиях, конечно, чрезвычайно тяготится этим. Его привычная среда – это коммунальная квартира, очередь с утра к сломанному унитазу, пустой холодильник, компания шкетов в подворотне, кругом – крысы, вечные подзатыльники от старших товарищей и требования попрыгать, чтобы зазвенела в карманах мелочь.
— Почему же вы стали американским шпионом, а не советским разведчиком?
— Я исходил из реалий. Жил-то я тут, в советском бараке, а не в Лас-Вегасе со стриптизом и рулеткой, следовательно, по законам логики мог стать только иностранным шпионом. И я им и стал.
— В чем это выражалось?
— Ну, я принялся читать много иностранной научной литературы и изучать идеи демократии и либерализма. Потом стал доносить эти идеи до окружающих. Доказывать людям, что индивидуализм предпочтительнее коллективизма.
— Многих вам удалось завербовать?
— Не очень. Большинство, в целом, предпочитают мировосприятие мировоззрению. Им не очень понятны и важны такие мысли, которые озвучивает американский шпион и фашист. Гораздо больше им нравятся привычные и понятные стереотипы. Русской духовности, величия нации, непобедимой империи, самопожертвования во имя идеи. Это проще воспринимается, потому что апеллирует к чувствам и инстинктам, тогда как вражеские идеи – к разуму.
— А вам не говорили, что ваши мысли совершенно ненаучны и не выдерживают критики?
— Конечно, говорили. Это происходит потому, что у нас разные научные парадигмы. Я руководствуюсь формальной логикой, а советские люди – диалектической. Они считают, что формальная логика – чепуха, и она не может ответить на очень важные философские вопросы, тогда как их логика – это логика развития и становления. В их логике возможны противоречия, например, три может быть равно одному, а желудь – быть одновременно деревом, поскольку имплицитно содержит в себе дуб со всеми ветвями и новыми желудями. Это очень удобная логика, потому что она позволяет им доказывать противоречивость собственных идей: можно ненавидеть Америку, но иметь там недвижимость, отправлять туда детей учиться, жен – рожать, а своих престарелых родителей – отдыхать.
— Это очень сложные для читателя вопросы, поэтому давайте перейдем к более простым и интересным. Как часто, как шпион, вы оказывались на грани провала?
— Довольно часто. Многие верные властям люди обращали внимание на меня, требуя задержать и арестовать как американского шпиона.
— Почему же нашим спецслужбам этого до сих пор не удалось?
— Думаю, это из-за того, что я веду себя как очень нестандартный шпион. Опытный разведчик скрывается, живет на съемной квартире и инкогнито, уходит от погони, заметает следы. Я всего этого не делаю. Эти сбивает спецслужбы с толку и они пока не могут меня поймать.
— Большое спасибо за интервью.
— Пожалуйста.
