Августовский путч 1991-го, казалось бы, ушел в историю. Но некоторые проблемы путинского правления заставляют вспомнить про специфику правления горбачевского, ознаменовавшегося попыткой государственного переворота. Силовики той эпохи наверняка понимали, что Михаил Горбачев в случае успешного введения чрезвычайного положения не откажется управлять страной с помощью силовых методов — ему просто некуда будет деваться.
Более трех лет (примерно до середины 1988 года) Горбачев, как и его предшественники, опирался на старый партийно-хозяйственный аппарат, который, естественно, не мог ничего сделать для реализации амбициозных идей Перестройки, но поддерживать вяло текущую жизнь советских людей был худо-бедно способен. За это время печально известные во всем мире apparatchiki стали в сознании широких масс настоящими врагами Перестройки. Наш обыватель, впитавший со школьной скамьи представление о важности классовой борьбы, автоматически поделил всех сограждан на два лагеря — хороший народ, желающий перемен, и плохую бюрократию, тормозящую развитие страны из-за своих корыстных интересов.
В такой атмосфере Горбачеву нетрудно было провести некоторую демократизацию, ослабляющую позиции аппарата и усиливающую его личную власть. Бюрократический тоталитарный режим стал трансформироваться в персоналистский авторитарный. Делалось это, по всей видимости, ради благой цели осуществления серьезных экономических реформ, в ходе которых рыночное регулирование должно было заменить бюрократическое. Подобные преобразования, выбивающие стулья из-под толстого слоя людей, привыкших контролировать ресурсы, предполагают некоторую степень авторитарности решений, поэтому мотивы Горбачева вполне можно понять. Беда, однако, состояла в том, что настоящим автократом генсек ЦК КПСС так и не стал — даже когда создал для себя пост президента СССР.
Первые годы своего правления Горбачев властвовал благодаря авторитету, завоеванному с помощью перестроечной демагогии. Однако к началу 1990-х этот ресурс был полностью растрачен. Красивые слова начинали приедаться. В то же время людям становилось все труднее жить из-за обострявшегося товарного дефицита. В итоге Горбачев получил совсем не тот механизм правления, какой хотел. Бюрократию он серьезно ослабил, но режим личной власти так и не создал. Управлять экономикой старыми методами уже не удавалось, а новые выработать не получилось. Образовался хаос, не устраивавший практически всех. И этот хаос, в частности, пробудил у силовиков стремление править страной (хотя бы какое-то время) привычными им способами. Так образовался ГКЧП.
Сегодняшняя ситуация, казалось бы, выглядит по-другому. Сильный Путин совсем не похож на слабого Горбачева. Однако один важный момент сближает нынешнюю эпоху с началом 90-х. Путин, как и Горбачев, не может править, используя тот же самый ресурс, который в первые годы пребывания у власти обеспечил ему личную популярность. Для Горбачева это была идея Перестройки, которая не могла долго работать без практических результатов. Для Путина — рост реальных доходов, вызванный притоком нефтедолларов и давно оставшийся в прошлом.
Во времена массовых протестов зимы 2011—2012 гг. многим казалось, что режим может рухнуть из-за того, что его нечем больше подпитывать. Но все сложилось иначе. Путин не стал ломать бюрократическую систему ради реформ, которых от него ждала оппозиция. И это можно назвать верным решением, если смотреть на него с точки зрения сохранения личной власти. Как демократы, так и силовики, были недостаточно сильны для того, чтобы разрушить бюрократию, по-прежнему пользовавшуюся поддержкой Путина. Демократы после этого оказались полностью маргинализированы, и впоследствии практически никакого влияния на власть не оказывали. С силовиками же ситуация нынче значительно более сложная. Есть три важных причины, по которым их позиции укрепляются.
Во-первых, невозможность сохранять симпатии народа с помощью повышения реальных доходов вынудила Путина пробуждать в людях неумеренный патриотизм. После присоединения Крыма к России с поддержкой широких масс у Путина особых проблем нет. Однако, если мы изображаем конфронтацию с Западом, силовики должны быть наготове. Ведь если внезапно окажется, что еще какой-то клочок земли является нашим сакральным местом, без демонстрации силы будет не обойтись.
Во-вторых, поскольку после крымской истории недоверие к Путину на Западе усилилось, всякий силовой инцидент теперь трактуется не в его пользу. Если падают самолеты, внезапно умирают люди, возникает нестабильность в зонах интересов России — многие будут говорить, что именно Кремль во всем виноват. Не станем сейчас разбирать вопрос о том, когда он действительно виноват, а когда нет (это отдельная сложная тема). Для нас важно, что Путин, на которого обвинения сыпятся одно за другим, должен сейчас значительно больше, чем в «благословенные нулевые», думать о своей безопасности в самом широком смысле. А такие думы, естественно, приводят к силовикам.
В-третьих, долгий период бюрократического правления Россией вывел коррупцию на очень высокий уровень. Пока экономика росла, это мало кого волновало. Но в последнее десятилетие воровство стало таким масштабным, что угрожает уже не только росту экономики, но даже поддержанию стагнации. Неудивительно, что Путин еще в начале своего прошлого президентского срока дал силовикам карт-бланш на «отстрел» высокопоставленных коррупционеров — включая министров, генералов и губернаторов. Подобные полномочия предполагают большую степень самостоятельности, и роль силовиков в нанесении ударов по всем, кто им не нравится, резко возросла.
Пока не похоже, чтобы силовики становились сильнее бюрократов. Страна все же управляется с помощью различных видов манипуляции массами (от распределения нефтедолларов до распределения голосов на выборах), а не с помощью разгонов и расстрелов. Но если вдруг что-то в бюрократической машине даст сбой, позиции чиновников и силовиков могут выровняться.
Как поведет себя в этой ситуации Путин, на чью сторону встанет? Кто-то считает, что на сторону бюрократов, поскольку ему не хочется впадать в зависимость от силовиков. Кто-то полагает, что на сторону силовиков, потому что они ему социально близки. Думается, оба ответа неверны. И именно для того, чтобы понять почему, мы вспомнили про путч 91-го и про Горбачева.
Михаил Сергеевич, как умелый манипулятор, понимал, что лучше править, опираясь одновременно и на КПСС, и на народных депутатов. Но если партия объединится с силовиками и одержит верх, то можно примкнуть к победителям. Проще говоря, Горбачев оставался над схваткой и выжидал. Так же примерно ведет себя сейчас и Путин.
Никакого путча, конечно, у нас не будет. Вопрос в другом: какие рычаги для сохранения власти в руках Путина окажутся эффективнее. Что лучше — вбрасывать бюллетени и пудрить мозги, или же «держать и не пущать»? Если окажется, что можно ограничиться теми сравнительно мирными методами, которые используются уже 19 лет, то будут вбрасывать и пудрить. Если же народ вдруг прозреет и стряхнет лапшу с ушей, Кремль перейдет к силовому варианту — пусть менее для него комфортному, но неизбежному в кризисных ситуациях.
