Сторонники российской автаркии, утверждающие, что страна может производить все сама, просто не понимают, как работает мировая экономика. Вся современная цивилизация создана с помощью торговых связей. Считать, что кто-то может быть самодостаточным, конечно, можно, но в результате все получится очень дорого, очень плохо и очень примитивно. Если вообще получится.
Президент Фонда экономического образования Дональд Бордо однажды сказал, что если бы мог выбрать одну статью или книгу, которую должен был бы прочитать каждый человек на планете, то он не задумываясь предложил бы эссе либертарианца Леонарда Рида «Я, Карандаш». Оно о том, что никакой человек в мире не сможет в одиночку сделать обычный карандаш. Эссе очень старое — 1958 года. С той поры сложность и взаимозависимость экономик разных стран увеличилась на порядок.
Эссе совсем короткое:
"Я — графитовый карандаш. Обыкновенный деревянный карандаш, меня знают все мальчики, девочки и взрослые — кто умеет читать и писать.
Письмо для меня — и работа, и развлечение; больше я ничего и не делаю.
Вы спросите, зачем же тогда мне понадобилось писать свою родословную. Ну, во-первых, у меня необычная судьба. А во-вторых, во мне сокрыта тайна, я — намного более непостижимое явление, чем дерево, закат или вспышка молнии. Но, к сожалению, все, кто мною пользуется, воспринимают меня как нечто само собой разумеющееся, как будто бы я совершенно случайно оказался у них под рукой — такой вот карандаш без роду и племени. Как же это высокомерно — считать мое существование банальностью. Это пример глубочайшего заблуждения, слишком долгое пребывание в котором представляет угрозу для человечества. Ведь, как заметил мудрый Честертон: «Мы погибаем от нехватки чуда, а не от нехватки чудес».
Я, Карандаш, хоть и кажусь простым, достоин вашего восхищения и благоговения — и я постараюсь это доказать. В самом деле, если вы сумеете меня понять (хотя нет, нельзя требовать от вас слишком многого), если вы хотя бы узнаете о скрытом во мне чуде, вы сможете вернуть человечеству свободу, которую оно так бесславно теряет.
Я могу преподать вам серьезный урок. И я способен сделать это лучше, чем автомобиль, самолет или посудомоечная машина, — потому что я, как бы это сказать, такой простой на вид.
Простой, говорите? Но только вот ни одна душа на всем белом свете не знает, как меня делают. Фантастика, вам не кажется? Особенно когда понимаешь, что в одних только Штатах ежегодно выпускают около полутора миллиардов нашего брата.
Возьмите меня в руки, рассмотрите хорошенько. Что вы видите? Ничего особенного: немного дерева, лак, маркировка, графитовый стержень, чуть-чуть металла и ластик.
Подобно тому как вы затрудняетесь отследить свое происхождение в далеком прошлом, так и мне нелегко назвать вам всех моих предшественников и рассказать о них. Но некоторых я все же представлю, чтобы вы поняли, насколько богатая и сложная у меня родословная.
Мое генеалогическое древо начинается с собственно древа, а если точнее — с кедра с прямыми волокнами, из тех, что растут в Северной Калифорнии и Орегоне. А теперь представьте себе все эти пилы, грузовики, веревки — все инструменты, нужные для того, чтобы заготовить кедровые бревна и доставить их до железной дороги. Подумайте, сколько людей, представляющих бессчетное множество разных профессий, задействовано в этом процессе! Представьте себе, как добывали руду, как выплавляли сталь и превращали ее в пилы, топоры, моторы; как растили пеньку — и постепенно из нее получались тяжелые, прочные веревки; представьте себе поселения лесорубов, их спальни и общие столовые, а еще — готовку и то, откуда взялись продукты. Да над каждой чашкой кофе, дымящейся в руках лесоруба, трудились тысячи безымянных рук!
Бревна затем везут на лесопильный завод. Там их нарезают на небольшие дощечки, длиной в карандаш и шириной меньше четверти дюйма. Затем их сушат в печи и подкрашивают. Зачем? А зачем женщинам румяна? Людям нравится, когда я хорошо выгляжу, им ни к чему мертвенно-бледный карандаш. Затем дощечки покрывают воском и снова сушат. Сколько умелых рук готовило краску, строило печь, обеспечивало тепло, свет и электричество, ремни, двигатели и все, что нужно на заводе? Да-да, среди моих предков встречались и собирающие стружку пылесосы. А еще — строители, которые заливали цемент в плотину гидроэлектростанции, — а откуда, вы думали, берется электричество для завода?
Не стоит забывать и о дальних и близких родственниках, которые развозят 60 вагонов заготовок по всей стране.
Очутившись на карандашной фабрике (где на 4 миллиона долларов построек и оборудования, все благодаря моим экономным родителям), каждая заготовка получает от очень сложной машины по восемь насечек, после чего другая машина укладывает в каждую вторую заготовку грифели, мажет ее клеем и кладет еще одну заготовку сверху — получается этакий графитовый бутерброд. Из такого вот бутерброда станок и вытачивает меня и еще семерых моих братьев.
Мой грифель — штука сложная. Графит производят на Цейлоне. Так разрешите представить вам шахтеров, тех, кто делает инструменты, и производителей бумажных мешков, в которых везут графит, и тех, кто отвечает за веревки, которыми эти мешки связывают, и грузчиков, несущих мешки на корабль, и тех, кто строил корабли. Мои роды принимали даже смотритель маяка и портовый лоцман.
Дальше графит смешивают с глиной из Миссисипи, в которой есть необходимый для очистки гидроксид аммония. Затем добавляют увлажнитель — обычно это сульфинированный жир, то есть животный жир, обработанный серной кислотой. Пройдя через несколько станков, эта смесь принимает вид свежеприготовленного фарша, и эти небольшие полоски потом обрезаются, сушатся и несколько часов обжигаются в печи при температуре около 1000 градусов. Чтобы грифели были крепче и мягче, их обрабатывают горячей смесью, в которую входят канделильский воск из Мексики, твердый парафин и гидрогенизированные природные жиры.
На моем кедровом корпусе шесть слоев лака. А вы знаете, из чего делают лак? Кто бы мог подумать, что к этому причастны изготовители клещевины и касторового масла? А это правда. Я уж не говорю о том, что своим приятным желтым цветом лак обязан труду бессчетного множества рук.
Теперь давайте посмотрим на надпись. Это — пленка, полученная путем нагревания сажи и смол. А как получают смолы, вы знаете? И что такое, скажите-ка, сажа? Мое маленькое металлическое колечко сделано из латуни. Подумайте обо всех, кто добывал медь и цинк, о тех, кто умеет превращать эти дары природы в блестящие листы латуни. Черные кольца на моем ободке — это черный никель. Что это такое, и для чего он служит — кто сумеет сходу ответить? А ведь история о том, почему в середине моего ободка нет черного никеля, займет страницы.
Но настал черед моей гордости, моей короны, которую в обиходе называют неуклюжим словом «ластик», — той моей части, которая нужна человеку, чтобы исправлять сделанные при моем же участии ошибки. Стирание обеспечивается ингредиентом под названием «фактис». Это что-то наподобие резины, и получается оно в результате реакции рапсового масла (ввозимого из голландской Ост-Индии) и хлорида серы. А сама резина, несмотря на всеобщее заблуждение, нужна только для закрепления. А еще, конечно, сюда добавляют вулканизирующие и катализирующие вещества. Пемзу привозят из Италии, а за цвет ластика отвечает сульфид кадмия.
Так кто теперь решится оспорить мое утверждение, что никто на свете не знает, как меня делают? В моем создании участвовали миллионы людей, и мало кто из них о чем-либо подозревал. Вы скажете, что, отыскивая своих родственников на кофейных плантациях Бразилии и среди фермеров всего света, я захожу слишком далеко, что это крайность. Но я буду стоять на своем. Среди этих миллионов нет ни одного человека, даже если речь идет о президенте карандашной фабрики, кто вложил бы в меня больше, чем самую малость, крошечную толику своего знания. С точки зрения технологии вся разница между цейлонским шахтером и орегонским лесорубом заключается лишь в типе ноу-хау. И без шахтера, и без лесоруба уже ничего не получится, так же как и без химика, и без нефтяника — ведь парафин является побочным продуктом бензина.
Невероятно, но факт: ни рабочий-нефтяник, ни химик, ни шахтер, добывающий глину или графит, ни те, кто строит и водит корабли, поезда и грузовики, ни оператор станка, делающего насечку на моем металлическом кольце, ни сам президент компании не делают свою работу потому, что я им нужен. Каждому из них я нужен меньше, чем, пожалуй, даже первокласснику. Среди этих людей есть и те, кто никогда не видел карандаш и понятия не имеет, что с ним делать. Работать их заставляет что-то другое — не я. Наверное, секрет в этом: каждый из этих миллионов понимает, что таким образом может обменять свое умение на нужные ему товары и услуги. Среди этих благ могу быть и я — а могу и не быть.
А вот еще более невероятный факт: за всеми бесчисленными действиями, которым я обязан своим существованием, не скрывается ничей замысел, ничья воля. Нет даже намеков на такого диктатора. Вместо этого — труд «невидимой руки». Вот о какой тайне я говорил в начале. Говорят — «только Бог может создать дерево». Почему мы соглашаемся с этими словами? Не потому ли, что понимаем, что сами на это не способны? Да можем ли мы хотя бы описать дерево? Только в общих чертах. Мы можем, например, сказать, что дереву соответствует определенное сочетание молекул. Но есть ли среди людей тот, кто сумел бы даже просто описать молекулярные изменения за весь жизненный цикл дерева? Это сложно себе даже представить, а уж о том, чтобы направлять подобные процессы, и речи нет.
Я, Карандаш, являюсь сложным сплетением чудес: дерева, цинка, меди, графита и так далее. Но к этим чудесам, проявляющимся в Природе, добавляется чудо еще большее: объединение созидательных импульсов множества людей, миллионов ноу-хау, складывающихся в одно целое естественным, спонтанным образом в ответ на человеческие потребности и желания и в отсутствие какого-либо плана. Раз только Бог мог сотворить дерево, я настаиваю, что и меня мог создать только Бог. Человеку не под силу складывать эти миллионы знаний, дающие мне жизнь, как не под силу ему сложить из молекул дерево.
Вот что я имел в виду, когда говорил: «Если вы хотя бы узнаете о скрытом во мне чуде, вы сможете вернуть человечеству свободу, которую оно так бесславно теряет». Ведь если вы знаете, что все эти импульсы, эти знания естественным, даже автоматическим образом вступают в творческое и производственное взаимодействие, реагируя на человеческие потребности и спрос, — то есть при отсутствии правительственных или иных принудительных сценариев, — тогда у вас уже есть одна совершенно необходимая для свободы вещь: вера в свободного человека. Без этой веры свободы нет.
Но как только правительство объявляет монополию на какой-то вид деятельности (например на доставку почты), большинству начинает казаться, что по своей свободной воле нормально организовать доставку почты люди уже не смогут. А причина вот в чем: каждый признается сам себе, что он не знает, что надо делать, чтобы почта попадала к адресатам. Он также понимает, что и другие бессильны в этом вопросе. И это совершенно правильный вывод. Ни один человек не обладает достаточными профессиональными навыками, чтобы обеспечить доставку почты в национальном масштабе, точно так же как ни один человек не обладает достаточными знаниями и умением, чтобы сделать карандаш. В итоге получается, что без веры в свободного человека, без осознания того, что миллионы крошечных ноу-хау способны естественным и чудесным образом взаимодействовать в ответ на наши потребности, человек приходит к ошибочному выводу о том, что для доставки почты необходимо правительственное руководство.
Если бы я, Карандаш, был единственным свидетельством того, на что способны люди, если бы им была предоставлена свобода, то сомневающиеся были бы правы. Но вот вам другие свидетельства — бесчисленные и неоспоримые.
Взять хотя бы доставку почты — штука несложная по сравнению, например, с производством автомобиля, калькулятора, зерноуборочного комбайна или фрезерного станка и тысяч других вещей. Итак, доставка. Что же, в этой области те люди, которым была предоставлена свобода, творят невообразимое: они переносят человеческие голоса через весь мир меньше чем за секунду; они отправляют в каждый дом в виде движущегося изображения любое событие, как только оно произошло; они доставляют 150 пассажиров из Сиэтла в Балтимор менее чем за четыре часа; они проводят газ из месторождения в Техасе к конфоркам в Нью-Йорке по невероятно низким ценам и безо всяких субсидий; они поставляют каждые четыре фунта нефти из Персидского залива или с нашего Восточного побережья (а это половина кругосветного путешествия) дешевле, чем правительство просит за то, чтобы доставить через дорогу письмо весом в унцию.
Вот какой урок я хотел вам преподать: давайте свободу любым созидательным импульсам. Общество должно просто-напросто научиться жить в гармонии с этой мыслью. От правового аппарата требуется лишь устранить все препятствия на их пути. Пусть эти ноу-хау живут своей жизнью. Верьте, что свободный человек сам откликнется на закон «невидимой руки», — и ваша вера будет вознаграждена. Я, Карандаш, такой простой с виду, предлагаю рассказ о таинстве моего создания в качестве свидетельства того, что эта вера подлинна — как подлинны солнце, дождь, кедры и вся наша земля".
