После окончания раввинского училища подпольная кличка «Володька» стала его вторым именем. Прилежного мальчика из состоятельной еврейской семьи, которого отец готовил к богословской карьере, теперь было не узнать. В рядах революционной организации «Народная воля» он заведовал подпольной мастерской по производству динамита, организовывал переход через границу нелегалов, сам изготавливал для них поддельные паспорта. Как за одним из активных народовольцев за ним шла настоящая охота царской охранки – и на протяжении 10 лет ему удавалось успешно от нее скрываться. Тем не менее свой 30-й день рождения он встречал уже в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. После двухлетнего заключения в Петербурге он был отправлен в 10-летнюю ссылку в Якутию. Там его встретили вечная мерзлота, медведи и местное население, с которым он мог изъясняться лишь жестами. Никто из местных не говорил по-русски, и ему пришлось выучить якутский, корякский и юкагирский языки. Так благодаря революционной деятельности и ссылке Владимир Йохельсон стал известным этнографом, одним из ведущих исследователей Севера и основоположником юкагироведения.
Вениамин, родившийся в 1855 году, и представить себе не мог, что в будущем ему предстоит изучать юкагиров, или одулов, как называли себя сами представители этого древнейшего населения северо-восточной Сибири. Мальчик из богатой еврейской купеческой семьи города Вильно отучился в хедере, затем в синагоге и уже к 12 годам знал четыре трактата Талмуда с комментариями. Так требовал отец и, видимо, требовал жестко, так как позже сам Йохельсон назовет это «семейным и религиозным гнетом», который возбудил «инстинктивное стремление к свободе». Выход к этой свободе Йохельсон видел в европейском образовании. В хедере он изучил русскую грамоту и стремился продолжить образование в русском университете, но отец дал разрешение лишь на учебу в раввинском училище. Однако, как ни старался отец оградить сына от новых веяний мирской жизни, именно в стенах училища он сошелся с Аароном Зунделевичем – впоследствии одним из самых активных членов народнического движения. Зунделевич и пригласил Йохельсона в кружок по изучению народнической и социалистической литературы.
Вениамин, получив прозвище «Володька», стал отвечать за транспортировку нелегальной литературы из Европы в Россию. Когда же в 1875 году деятельность кружка была пресечена полицией, он, спасаясь от ареста, эмигрировал в Германию. Через год возвратившись в Россию, «Володька» организовал уже свой революционный кружок, но все повторилось по кругу: полиция арестовала многих участников, Йохельсон уехал в Берлин. В общем, такие заграничные турне на несколько лет стали для него привычным способом спасения от арестов за его «культурно-революционную работу в народе».
В 1879 году Йохельсон вступил в организацию «Народная воля», где и стал заведовать динамитной мастерской, изготавливать поддельные паспорта и участвовать в издании журнала «Вестник Народной воли». Не раз бывая по делам организации в Европе, он познакомился с основоположником марксизма Фридрихом Энгельсом и под его влиянием еще больше проникся революционными идеями. Но однажды как обычно возвращаясь из Европы в Россию с полным чемоданом нелегальной литературы, он был арестован. Попытался бежать – неудачно. Как особо буйного, его отправили в Петропавловскую крепость – там он провел два года. От предъявленных обвинений не отказывался – напротив, с широко расправленной грудью, как того требовала идейная составляющая, произнес на суде пламенную речь в защиту революции и был осужден на 10 лет ссылки.
Так осенью 1886 года Йохельсон и оказался в «отдаленнейших местах Восточной Сибири», где его революционные призывы не имели никакого толку по одной простой причине – его никто не понимал. В попытке исправить сложившуюся ситуацию активный член «Народной воли» Володька Йохельсон стал превращаться во всемирно известного этнографа. Впрочем, многие до сих пор уверены, что этнография была для него лишь «интеллектуальной частью народничества». Как бы то ни было, многие его работы до сих пор являются основой для изучения истории, антропологии, археологии, языка и культуры народов Севера.
Увлекшись этнографией, Йохельсон стал писать серьезные научные статьи и отправлять их в издания Географического общества и Академии наук в Петербурге и Москве. Серьезность проделанной им работы была вскоре замечена, и как знатока края Йохельсона пригласили участвовать в работе Якутской экспедиции Восточно-Сибирского отделения Императорского географического общества. Продолжалась эта экспедиция с 1894 по 1896 годы и была организована на средства известного золотопромышленника Иннокентия Сибирякова. В ходе экспедиции Йохельсоном был собран уникальный материал о жизни восточносибирских народов, а окончание экспедиции совпало и с окончанием срока ссылки.
В связи с тем что выезд в Петербург Йохельсону был тогда запрещен, работать над своей докторской диссертацией, посвященной юкагирам, он уехал в Швейцарию. Там же его настигло и письмо от американского антрополога Франца Боаса, наслышанного о незаменимости Йохельсона в общении с северными аборигенами. Боас предложил ему включиться в работу Американской Северо-Тихоокеанской Джезуповской экспедиции и возглавить сибирский азиатский отряд. Уговаривать Йохельсона не пришлось, и путешествие, досконально расписанное им в личном дневнике, удалось на славу. Дневник Йохельсона сейчас хранится в Американском музее естественной истории – там есть алфавит, народные предания, сказки и мифы, которые сегодня помнят уже даже далеко не все из числа изученных им этносов.
Третьей по счету экспедицией Йохельсона стала большая Камчатская экспедиция Русского географического общества, организованная на средства московского миллионера Рябушинского в 1908–1911 годах. Первые полтора года Йохельсон провел тогда среди алеутов Алеутского архипелага, изучая их язык, обычаи и культуру. За время поездки он собрал словарь в 5000 слов и записал более 150 текстов мифов, преданий и сказок. На Камчатке он изучил и ительменский язык, провел археологические раскопки и нашел сходство в культуре ительменов с культурой индейцев Северо-Западной Америки.
Нелегкий быт и трудности кочевой жизни последних двух экспедиций вместе с Йохельсоном разделяла его жена Дина Лазаревна, урожденная Бродская. В экспедиции она выполняла роль врача, фотографировала, записывала устный и музыкальный фольклор на восковой фонограф. Рисунки и фотографии в многочисленных книгах Йохельсона также преимущественно выполнены Диной Лазаревной.
Возвратившись из Камчатской экспедиции, Йохельсон занялся обработкой материалов, параллельно принимая участие во многих международных географических и этнографических конференциях. Несмотря на мировое признание, ни в один из российских музеев или университетов на постоянную работу он приглашен не был. Лишь временно он был принят в Музей антропологии и этнографии на должность внештатного младшего этнографа – да и то без оклада. Основным источником доходов были выплаты от Американского музея естественной истории, получаемые им за обработку юкагирских материалов. Императорская же Академия наук, несмотря на многочисленные просьбы Йохельсона, содействия в обработке и издании собранных им материалов не оказывала. При этом его труды ценили – в 1914 году «за всю совокупность трудов по изучению народов северо-востока Азии и сопредельных стран» Йохельсон был награжден золотой медалью Императорского русского географического общества. Но вот на финансовой поддержке ученого это никак не отражалась, фактически он жил без средств к существованию. Клеймо каторжанина и бывшего революционера затмевало все его научные изыскания.
Казалось, все изменит революция. И после нее Йохельсон действительно был принят в штат Азиатского музея в Петрограде. Но лучше от этого не стало – на несколько лет он фактически очутился в изоляции от мировой науки. Его работы почти не публиковались, потому что новая власть считала духовную культуру малых народов явлением, себя изжившим. Вот почему приглашение в США для завершения работ по Джезуповской экспедиции в 1922 году Йохельсон воспринял как подарок судьбы. Из командировки он уже не вернулся, до конца жизни проработав в Американском музее естественной истории и в институте Карнеги в Вашингтоне.
Он скончался в Нью-Йорке в 1937 году в возрасте 82 лет, успев за эти годы опубликовать работы, вызывающие восхищение этнографов всего мира. Все они, конечно, были на английском – на русский язык их перевели совсем недавно. Те же десятилетия забытья ожидали и его личный архив, который он попросил передать на родину после его смерти. Архив оказался в СССР в 1946 году, но вплоть до перестройки его никто не видел – бумаги были заперты в советских запасниках.
