В эти дни я всегда вспоминаю о Борисе Карловиче Пуго, министре
внутренних дел СССР. "Забью снаряд я в тушку Пуго...". Ну, вы помните.
Снаряд он, в итоге, забил себе сам. Приехал домой 21-го августа,
расстроенный, поговорил с сыном. "Вадим, это большая игра! Умный у тебя
отец, а этого не понял! Всё это - одна большая игра, и мы в ней
проиграли. Горбачёв нас всех продал! Жалко - так дорого купил и так
дёшево продал! Всех!".
На ночь обнял родных. В восемь утра встал.
Написал предсмертную записку: «Я совершил абсолютно неожиданную для себя
ошибку, равноценную преступлению. Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю
теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот
всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в
очень трудном положении людей. Единственное оправдание происшедшему
могло быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация.
Только так и должно быть. Милые Вадик, Элина, Инна, мама, Володя, Гета,
Рая, простите меня. Всё это ошибка! Жил я честно — всю жизнь».
Пока
он писал эту записку, на работу встал сын Вадим, который нутром
почувствовал неладное. "Пап, я тебя ещё увижу? " - "Конечно, вечером
увидимся! ". Через час Пуго и его верная жена легли на кровать. Борис
Карлович выстрелил дважды - сначала ей в висок, а потом себе.
А
ещё я вспоминаю о маршале Сергее Фёдоровиче Ахромееве, начальнике
генштаба вооружённых сил СССР. Которого его главный враг, командующий
вооружёнными силами США адмирал Уильям Кроу, назовёт настоящим солдатом,
своим другом, а его смерть - трагедией. Вечером 24 августа Ахромеев
наденет военную форму со всеми своими орденами, медалями и знаками
отличия - и при полном параде повесится, оставив после себя несколько
косноязычных, как он сам, строк: "Не могу жить, когда гибнет моё
Отечество и уничтожается всё, что я всегда считал смыслом в моей жизни.
Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до
конца. Ахромеев. 24 августа 1991 г. ".
Я вспоминаю о них, о Пуго и Ахромееве. Вот как жизнь повернулась, что безусловные враги человечества (а они такими были, есть и остаются) оказались в этой истории главными, если не единственными, людьми чести. И если есть параллельный мир, как им, должно быть, невыносимо тошно сейчас, когда они смотрят на своих "соратников", кормившихся потом с каждой новой метлы, работающих сейчас в госкорпорациях на самых высоких должностях, которые, в случае чего, никогда не пустят себе пулю в висок и не повиснут на ремне, а просто в очередной раз переоденутся, в худшем случае - сядут в чартеры и полетят прятаться на солнечные средиземноморские берега.
И если есть параллельный мир — как сейчас
больно, должно быть, Комарю, Усову и Кричевскому, отдавшим самое ценное,
что есть на свете, за «нашу и вашу свободу», за ценности, за будущее,
которыми мы не воспользовались и которые мы не отстояли (видимо, и не
собирались), и поэтому, так уж получается, самое ценное они отдали
всего лишь за власть переобувшихся гэбэшных и партийных ублюдков,
которые в течение нескольких последующих лет всё продадут и пропьют, а
потом ещё раз продадут, а потом постреляют друг в друга, но умрут за них
снова другие, а потом они ещё раз всё перепродадут, и в конце концов
тот, который обязан Комарю, Кричевскому и Усову, как никто другой, тот,
который плакал на их похоронах, в пьяном бреду посадит на трон уже ни с
кем не сравнимого зверя. Что они думают сейчас, глядя на Гришу
Явлинского, который 22 августа 1991 года, решив примерить на себя роль
комиссара, радуясь и потирая потные ладошки, лично поедет арестовывать
Пуго, а наткнётся на лужи крови? Как им, должно быть, тошно смотреть на
эту нафталиновую куклу, сукиного сына, которого теперь раз в пять лет
достают из шкафа под выборы и дёргают за нитки?
Что думают сейчас герои Небесной Сотни?
О чём поют погибшие за свободу Грузии тбилисцы?
На кого сейчас смотрит цинично преданный своими Сашко Билый?
Как себя чувствуют русские солдаты, погибшие в Чечне, глядя на жирующего Кадырова?
Господи, покойтесь с миром. Все.
И не смотрите, не смотрите.
Евгений Левкович
